Сегодня 126 года со дня рождения моего любимого зарубежного писателя - Карела Чапека! 

Его светлая философия человечности для меня навсегда останется путеводной звездой!

 Заурядное происшествие: в четыре часа утра на Житной

улице автомобиль сбил с ног пьяную старуху и скрылся, развив

бешеную скорость. Молодому полицейскому комиссару Мейзлику

предстояло отыскать это авто. Как известно, молодые

полицейские чиновники относятся к делам очень серьезно.

   - Гм... - сказал Мейзлик полицейскому номер 141. -

Итак, вы увидели в трехстах метрах от вас быстро удалявшийся

автомобиль, а на земле - распростертое тело. Что вы прежде

всего сделали?

   - Прежде всего подбежал к пострадавшей, - начал

полицейский, - чтобы оказать ей первую помощь.

   - Сначала надо было заметить номер машины, - проворчал

Мейзлик, - а потом уже заниматься этой бабой... Впрочем, и

я, вероятно, поступил бы так же, - добавил он, почесывая

голову карандашом. - Итак, номер машины вы не заметили.

Ну, а другие приметы?

   - По-моему, - неуверенно сказал полицейский номер 141, -

она была темного цвета. Не то синяя, не то темно-красная.

Из глушителя валил дым, и ничего не было видно.

   - О господи! - огорчился Мейзлик. - Ну, как же мне

теперь найти машину? Бегать от шофера к шоферу и

спрашивать: "Это не вы переехали старуху?" Как тут быть,

скажите сами, любезнейший?

   Полицейский почтительно и равнодушно пожал плечами.

   - Осмелюсь доложить, у меня записан один свидетель. Но

он тоже ничего не знает. Он ждет рядом в комнате.

   - Введите его, - мрачно сказал Мейзлик, тщетно стараясь

выудить что-нибудь в куцем протоколе. - Фамилия и

местожительство? - машинально обратился он к вошедшему, не

поднимая взгляда.

   - Кралик Ян - студент механического факультета, -

отчетливо произнес свидетель.

   - Вы были очевидцем того, как сегодня в четыре часа утра

неизвестная машина сбила Божену Махачкову?

   - Да. И я должен заявить, что виноват шофер. Судите

сами, улица была совершенно пуста, и если бы он сбавил ход

на перекрестке...

   - Как далеко вы были от места происшествия? - прервал

его Мейзлик.

   - В десяти шагах. Я провожал своего приятеля из... из

пивной, и когда мы проходили по Житной улице...

   - А кто такой ваш приятель? - снова прервал Мейзлик. -

Он тут у меня не значится.

   - Поэт Ярослав Нерад, - не без гордости ответил

свидетель. - Но от него вы ничего не добьетесь.

   - Это почему же? - нахмурился Мейзлик, не желая

выпустить из рук даже соломинку.

   - Потому, что он... у него... такая поэтическая натура.

Когда произошел несчастный случай, он расплакался, как

ребенок, и побежал домой... Итак, мы шли по Житной улице,

вдруг откуда-то сзади выскочила машина, мчавшаяся на

предельной скорости...

   - Номер машины?

   - Извините, не заметил. Я обратил внимание лишь на

бешеную скорость и говорю себе - вот...

   - Какого типа была машина? - прервал его Мейзлик.

   - Четырехтактный двигатель внутреннего сгорания, -

деловито ответил студент механик. - Но в марках я, понятно,

не разбираюсь.

   - А какого цвета кузов? Кто сидел в машине? Открытая

или лимузин?

   - Не знаю, - смущенно ответил свидетель. - Цвет,

кажется, черный. Но, в общем, я не заметил, потому что,

когда произошло несчастье, я как раз обернулся к приятелю:

"Смотри, говорю, каковы мерзавцы: сбили человека и даже не

остановились".

   - Гм... - недовольно буркнул Мейзлик. - Это, конечно,

естественная реакция, но я бы предпочел, чтобы вы заметили

номер машины. Просто удивительно, до чего не наблюдательны

люди. Вам ясно, что виноват шофер, вы правильно заключаете,

что эти люди мерзавцы, а на номер машины вы - ноль внимания.

Рассуждать умеет каждый, а вот по-деловому наблюдать

окружающее... Благодарю вас, господин Кралик, я вас больше

не задерживаю.

   Через час полицейский номер 141 позвонил у дверей поэта

Ярослава Нерада.

   - Дома, - ответила хозяйка квартиры. - Спит.

   Разбуженный поэт испуганно вытаращил заспанные глаза на

полицейского. "Что же я такое натворил?" - мелькнуло у него

в голове.

   Полицейскому, наконец, удалось объяснить Нераду, зачем

его вызывают в полицию.

   - Обязательно надо идти? - недоверчиво осведомился поэт.

- Ведь я все равно уже ничего не помню. Ночью я был

немного...

   - Под мухой, - понимающе сказал полицейский. - Я знаю

многих поэтов. Прошу вас одеться. Я подожду.

   По дороге они разговаривали о кабаках, о жизни вообще, о

небесных знамениях и о многих других вещах; только политике

были чужды оба. Так, в дружеской и поучительной беседе они

дошли до полиции.

   - Вы поэт Ярослав Нерад? - спросил Мейзлик. - Вы были

очевидцем того, как неизвестный автомобиль сбил Божену

Махачкову?

   - Да, - вздохнул поэт.

   - Можете вы сказать, какая это была машина? Открытая,

закрытая, цвет, количество пассажиров, номер?

   Поэт усиленно размышлял.

   - Не знаю, - сказал он. - Я на это не обратил внимания.

   - Припомните какую-нибудь мелочь, подробность, -

настаивал Мейзлик.

   - Да что вы! - искренне удивился Нерад. - Я никогда не

замечаю подробностей.

   - Что же вы вообще заметили, скажите, пожалуйста? -

иронически осведомился Мейзлик.

   - Так, общее настроение, - неопределенно ответил поэт.

Эту, знаете ли, безлюдную улицу... длинную...

предрассветную... И женская фигура на земле... Постойте!

- вдруг вскочил поэт. - Ведь я написал об этом стихи, когда

пришел домой.

   Он начал рыться в карманах, извлекая оттуда счета,

конверты, измятые клочки бумаги.

   - Это не то, и эго не то... Ага, вот оно, кажется. - И

он погрузился в чтение строчек, написанных на вывернутом

наизнанку конверте.

   - Покажите мне, - вкрадчиво предложил Мейзлик.

   - Право, это не из лучших моих стихов, - скромничал поэт.

- Но, если хотите, я прочту.

   Закатив глаза, он начал декламировать нараспев:

   Дома в строю темнели сквозь ажур,

   Рассвет уже играл на мандолине.

   Краснела дева

                  В дальний Сингапур

   Вы уносились в гоночной машине.

   Повержен в пыль надломленный тюльпан.

   Умолкла страсть Безволие... Забвенье

   О шея лебедя!

   О грудь!

   О барабан и эти палочки -

                   трагедии знаменье!

   - Вот и все, - сказал поэт.

   - Извините, что же все это значит? - спросил Мейзлик. -

О чем тут, собственно, речь?

   - Как о чем? О происшествии с машиной, - удивился поэт.

- Разве вам непонятно?

   - Не совсем, - критически изрек Мейзлик. - Как-то из

всего этого я не могу установить, что "июля пятнадцатого

дня, в четыре часа утра, на Житной улице автомобиль номер

такой-то сбил с ног шестидесятилетнюю нищенку Божену

Махачкову, бывшую в нетрезвом виде. Пострадавшая отправлена

в городскую больницу и находится в тяжелом состоянии". Обо

всех этих фактах в ваших стихах, насколько я мог заметить,

нет ни слова. Да-с.

   - Все это внешние факты, сырая действительность, - сказал

поэт, теребя себя за нос. - А поэзия - это внутренняя

реальность. Поэзия - это свободные сюрреалистические

образы, рожденные в подсознании поэта, понимаете? Это те

зрительные и слуховые ассоциации, которыми должен

проникнуться читатель. И тогда он поймет, - укоризненно

закончил Нерад.

   - Скажите пожалуйста! -воскликнул Мейзлик - Ну, ладно,

дайте мне этот ваш опус. Спасибо. Итак, что же тут

говорится? Гм... "Дома в строю темнели сквозь ажур..."

Почему в строю? Объясните-ка это.

   - Житная улица, - безмятежно сказал поэт. - Два ряда

домов. Понимаете?

   - А почему это не обозначает Национальный проспект? -

скептически осведомился Мейзлик.

   - Потому, что Национальный проспект не такой прямой, -

последовал уверенный ответ.

   - Так, дальше: "Рассвет уже играл на мандолине..."

Допустим. "Краснела дева..." Извиняюсь, откуда же здесь

дева?

   - Заря, - лаконически пояснил поэт.

   - Ах, прошу прощения. "В дальний Сингапур вы уносились в

гоночной машине"?

   - Так, видимо, был воспринят мной тот автомобиль, -

объяснил поэт.

   - Он был гоночный?

   - Не знаю. Это лишь значит, что он бешено мчался.

Словно спешил на край света.

   - Ага, так. В Сингапур, например? Но почему именно в

Сингапур, боже мой?

   Поэт пожал плечами.

   - Не знаю, может быть, потому, что там живут малайцы.

   - А какое отношение имеют к этому малайцы? А?

   Поэт замялся.

   - Вероятно, машина была коричневого цвета, - задумчиво

произнес он. - Что-то коричневое там непременно было.

Иначе откуда взялся бы Сингапур?

   - Так, - сказал Мейзлик. - Другие свидетели говорили,

что авто было синее, темно-красное и черное. Кому же

верить?

   - Мне, - сказал поэт. - Мой цвет приятнее для глаза.

   - "Повержен в пыль надломленный тюльпан", - читал далее

Мейзлик. - "Надломленный тюльпан" - это, стало быть, пьяная

побирушка?

   - Не мог же я так о ней написать! - с досадой сказал

поэт. - Это была женщина, вот и все. Понятно?

   - Ага! А это что: "О шея лебедя, о грудь, о барабан!" -

Свободные ассоциации?

   - Покажите, - сказал, наклоняясь, поэт. - Гм... "О шея

лебедя, о грудь, о барабан и эти палочки"... Что бы все это

значило?

   - Вот и я то же самое спрашиваю, - не без язвительности

заметил полицейский чиновник.

   - Постойте, - размышлял Нерад. - Что-нибудь подсказало

мне эти образы... Скажите, вам не кажется, что двойка

похожа на лебединую шею? Взгляните.

   И он написал карандашом "2".

   - Ага! - уже не без интереса воскликнул Мейзлик. - Ну,

а это: "о грудь"?

   - Да ведь это цифра три, она состоит из двух округлостей,

не так ли?

   - Остаются барабан и палочки! - взволнованно воскликнул

полицейский чиновник.

   - Барабан и палочки... - размышлял Нерад. - Барабан и

палочки... Наверное, это пятерка, а? Смотрите, - он

написал цифру 5. - Нижний кружок словно барабан, а над ним

палочки.

   - Так, - сказал Мейзлик, выписывая на листке цифру "235".

- Вы уверены, что номер авто был двести тридцать пять?

   - Номер? Я не заметил никакого номера, - решительно

возразил Нерад. - Но что-то такое там было, иначе бы я так

не написал. По-моему, это самое удачное место? Как вы

думаете?

   Через два дня Мейзлик зашел к Нераду. На этот раз поэт

не спал. У него сидела какая-то девица, и он тщетно пытался

найти стул, чтобы усадить полицейского чиновника.

   - Я на минутку, - сказал Мейзлик. - Зашел только сказать

вам, что это действительно было авто номер двести тридцать

пять.

   - Какое авто? - испугался поэт.

   - "О шея лебедя, о грудь, о барабан и эти палочки!" -

одним духом выпалил Мейзлик. - И насчет Сингапура

правильно. Авто было коричневое.

   - Ага! - вспомнил поэт. - Вот видите, что значит

внутренняя реальность. Хотите, я прочту вам два-три моих

стихотворения? Теперь-то вы их поймете.

   - В другой раз! - поспешил ответить полицейский

чиновник. - Когда у меня опять будет такой случай, ладно?

                   1928