Виктор Брусницин (1951-2021)

Рассказ 
Стоял солнечный день ранней весны, блестели сосульки, ржавел снег. Спортивная школьная площадка, укрытая основательно утоптанным настом, была населена игроками. Происходил футбол, гремели соответствующие возгласы. С мячом резво атаковал крепкий, стройный юноша, Андрей Орлов. Финт, еще — парень выглядел весьма юрким — четкий удар по воротам. «Гол!!!» — дружно ликовали соратники и несколько девчонок, вольно расположившихся на окраине поля.
— Все, мужики, время!! — крикнул физрук, молодой конопатый мужчина. 
Разгоряченные футболисты неспешно потянулись в здание школы. Физрук оказался рядом с Андреем, просветил накоротке:
— Андрюха, матч с девяносто шестой на их территории будет. В субботу с ребятами подтянитесь пораньше — площадку пощупать. И потом тебе, как капитану, надо будет кое-какие формальности выполнить… — Клал дружески руку на плечо парня. — Кубок наш будет, куш за сто!
На перемене в туалете курили Андрей и его друзья. Высокий, худой и прыщавый парень негодующе пылил:
— Чо-та Пелин из Б скрупулезно приборзел — шуточки чересчур бравые начал Надьке Васениной откалывать. Что за распущенность, я считаю, пора профилактику изладить!
Андрей хитренько улыбался, подначивал:
— Славик, а не ревность ли это?
Слава возмутился:
— Перестань! Она ж в тебя беспробудно влюбленная. Наша территория, что за посягательства! И вообще, какой-то чмо будет веселиться без спросу. Где иерархия?!
Голос подал другой, коренастый, белобрысый — Олег:
— Чуваки, я надыбал у соседа радиомаг. Вега последней модели, качество практически японское. Обещал дать на пару дней. Нужно попробовать, как усилитель к ритмгитаре. А? Соберемся сегодня?
— Без базаров! — скомандовал Андрей (по всему было видно, он лидер — что вы хотите, если сам директор школы здоровался с ним за руку). Дальше голос опал, поскромнел: — Кстати, я тут песенку одну подсуетил, надо бы посмотреть.
Дверь открылась, вместился опрятный, симпатичный юноша.
— О! Пелин! Легок на помине… — обрадовался Слава. — Ты чо, фофан, слова небрежные скромным девушкам толкуешь!.. — Издевательски назидал: — Девушкам экзамены сдавать, в институты готовится, а ты про весну, про щеки румяные.
Пелин стушевался, в лице появился неприятный румянец, бормотал:
— О чем ты?.. Ну вы чего, ребята — если что и сказал, так в шутку.
Слава картинно развел руки:
— Ну, ты уррод! Гэкачеписты чуть реформы не загубили, народ, понимаешь, грудью встал, а ты шуточки.
Подхватил Олег:
— А я слышал, лодырничает Пелин, двойку надысь схлопотал. Школу позоришь, безобразник!
— Нету у меня двоек. Перестаньте, ребята, — лепетал парнишка, разжившись в лице пятнами.
Слава настраивался:
— Я совершенно не удивлюсь, если он насчет Шпоньки, директора нашего родимого, некорректные мысли держит! Ответь-ка на постановку ребром — держишь?
Парень, ища сочувствия, посмотрел на Андрея.
— Нда, — постановил Андрей, — по всей вероятности, Пелин, не прав ты.
Последовал несильный тычок в лицо — это проделал Слава, сбоку. Пелин от удара отшатнулся, трепеща стоял на расстоянии. Андрей аккуратно и длинно сплюнул на сигарету. Рядом не дремотно говорил парню:
— В общем, обещай… э-э… Сергей, кажется — что впредь…
Пелин, забыв об исходных делах, выскочил из туалета.
Из школы шли вчетвером, добавился Игорь, он и разглагольствовал:
— Не, мужики, на кой мне это высшее? Сейчас время дерзкое, хватать надо. Вон у меня братан, забубенил стоянку и… пишите письма! — Мотнул головой. — Секите, телочка клевая!.. Ты, Андрюха, все-таки в УПИ?
Андрей нехотя кивнул:
— Батя плешь проел, без высшего, мол, ты не человек. Мне-то УПИ не в жилу — впрочем, как и остальные институты — да у него там все схвачено.
Посетовал Олег:
— Блин, давно надо было в музыку нырять. Тексты у тебя почище чем у Чайфов — да и вокал. А смотри как они поднялись — во «Взгляде» засветились, теперь поляна их… 
Поддержал Игорь:
— Точно, свердловский рок прет… Но Наутилус, конечно, это предел — я торчу как веник.
Олег выпалил страстно:
— Эх, аппаратуру бы! Шпонька, козлина, зажал — в девяносто шестой директор синтезатор и микрофон путевые справил. Нам бы… У меня есть выход на шестиканальный магнитофон, можно приличную демозапись зафигачить!
Андрей безучастно шагал, взгляд, однако, выдавал размышление о сокровенном.
— Телки там классные. На вечере у них были — помните?.. — Это темпераментно шумел Слава. — Светленькая, Ира — корпус скрупулезно грамотный… — Добавил возмущенно: — А чо ты, Андрюха, ее на вшивость не проверил? Она же к тебе явно клеилась!
Андрей ответил не без фанаберии:
— Пусть еще поживет — нарастит где нужно. 
— Нет, ты колись, тут что-то не то! Ленка Смагина, ну ягода же, косого на тебя скрупулезно давит — ты нос воротишь! Блин, мне бы твои данные.
Андрей притормозил и отделился, сворачивая с улицы во двор, напомнил:
— Всё, я поканал — до вечера, помните?
Андрей сосредоточенно шагал, во взгляде светилось воспоминание. 
 
…Квартира, шобла что-нибудь двадцатилетних парней и девиц. Стол был начинен спиртным и прочим, стоял дым и гам. Андрей (он, безусловно, здесь самый молодой) сидел с гитарой, пел. Подсел дюжий парень, Володя, обнимал за плечи, весело обращался к остальным:
— А?! Каков у меня Андрюшка? Певец, сочинитель, люблю. Кто обидит, горло порву!
Участвовал в подобных мероприятиях Андрей не первый раз: Коля приобщал, брат, двадцатидвухлетний верзила, с детства наблюдавший за малым внимательно и влиятельно. Он, было дело, и первую рюмку поднес. Родители, чтоб вы чего не заподозрили, состоялись вообще-то людьми воспитанными, с высшим, но у Николая по случаю отсутствия такового произошла теория: мальца окунать в извивы надо сходу, — оно верней, пока с досмотром; в единстве, таким образом, иных недоразумений избежит. Проще-то — выдался младшой ядреным, и братан лелеял как мог.   
По другую сторону рядом с Андреем опустилась смазливая девица, поинтересовалась у Володи, нагло уставившись в юношу:
— Где ты такого красавчика выкопал?
— Сосед, брат моего дружка. — Обратился к Андрею: — Когда, кстати, Колька приезжает?
— Через неделю.
Девица не отнимала воспаленных глаз:
— Стало быть, в школе учимся.
— Заканчиваю! — где-то ерепенисто парировал Андрей, глазенки выдали запал.
— Так давай поднимем — за успешное окончание, — соискатель подала стакан.
Андрей, чокнувшись, задиристо хватанул дозу.
Совершенно вечер, контингент произошел решительно чреват. Смазливая — ее чуток покачивало — отчаливала домой. Сапог ей застегивал Андрей, девица сколь можно пристально вглядывалась в склоненного парня. Когда тот, разогнувшись, подавал ей пальто, упрекнула:
— Ты что же, Челентано, не собираешься разве меня проводить? Это даже как-то странно!
Андрей спешно облачился.
Гулял тонкий ветерок, кроны деревьев интригующе роптали. Парочка подошла к строению, Андрей, было, застопорился, однако ведущая, не оборачиваясь, юркнула в открытую дверь подъезда. Юноша туго и смиренно последовал. Перед дверью квартиры Вика, отрекомендовалась так, наказывала полушепотом:
— Старайся не шуметь. Сразу проходи за мной.
Темная прихожая, проводница, взяв Андрея за руку, крадучись, пробиралась в комнату. Запнулась, вероятно, об обувь, матерно, но симпатично посетовала. Отперла дверь, впихнула Андрея, вслед вошла сама. Включила свет, прижав палец к губам, шепнула:
— Тихонько располагайся. — Вышла.
Андрей стоял в комнате, оглядывался. Комнатка была небольшая, не сказать чтоб опрятная: частые женские фитюльки. Постеры, как водится, невиданное фото с голой, беременной Деми Мур… Дверь вздохнула, появилась Вика.
— Ну, ты чего застыл — садись вон хоть на диван.
Андрей, застенчиво улыбнувшись, выполнил поручение. В лице, движениях читалась скованность. Насмелился, спросил шепотом:
— Это твоя комната?
— Разумеется, — улыбнулась начальство. — Можешь погромче говорить, все спят.
— Там родители? 
— Сестра еще. — Девушка, громоздко привезя стул, уселась напротив юноши. — Тут не прибрано, ты не обращай внимание.
Андрей скреб нижними зубами верхнюю губу, глаза никак не могли остановиться на Вике. Та взяла со стола пачку, вытряхнула сигарету:
— Курить будешь?
— Ага, — пылко согласился Андрей.
Тщательно, грубо склонившись друг к другу, прикуривали. Заиграли струи дыма, воцарилась беспокойная тишина. Нарушила Вика:
— Я тебя давно приметила, сестра в той же школе учится.
— Кто? — оживился Андрей.
— Не важно… — Вика смотрела на Андрея ласково. — У тебя девушка есть?
Андрей несколько кичливо воспалился:
— Господи, этого-то добра… — Лицо его резко налилось краской, прянул тереть лоб, поник головой. Уши запылали.
Девушка улыбалась. Протянула руку, взяла ладонь Андрея, отняла от лица. Тот вскинул глаза. 
— Давай я погадаю… — Вика положила тыл ладони юноши к себе на колени, расправила ее. Разглядывала ладонь, мягко трогала двумя пальцами. — Вот линия жизни… вообще-то она у тебя короткая. — Показала свою. — Видишь? У меня длинней… — Возвратилась. — Линия судьбы… Ну, линия как линия… В судьбу надо верить — вообще, верить во что-нибудь не мешает. Впрочем, я сама-то не очень… — Пальцы Вики нежно и медленно поползли выше по его запястью, смотрела прямо — улыбка теплилась в углах рта, но взгляд был уже другой. — Всего в твоей жизни, мальчик, в избытке наберется, и оттого людей рядом много увидишь — поживиться захотят… — Состоялась изрядная пауза. — Ты целовался?
Андрей сделал прямой взгляд, здесь уже отсутствовала робость. Не ответил. Вика молча привстала и пересела к нему на колени. Разглядывала нахально лицо, не бережно въехала пальцами в волосы, наконец припала к губам…
Андрей шел из школы. В подъезде дома с верхнего этажа кто-то спускался. Юноша тупо уткнулся в ступеньки, размеренно поднимался.
— Здорово, пацан! — прозвучал задорный возглас. Андрей вскинул голову, в глазах его вспыхнуло смятение — сверху весело перебирал ногами Володя.
— Привет, — улыбка Андрея вышла квелая, голос образовался чахлый.
На площадке застопорились. Попечитель обнял наперсника за плечи, душевно воркотнул в ухо:
— Андрюха, я в курсе, Вика нам рассказала. Ты, главное, не переживай — такое случается. Со мной, знаешь, в перепитии тоже было… — Дальше позвонче, врастяжку:  — Все будет путем. 
Он отслонился, хлопнул Андрея по плечу, уже громко объявил: «А вообще, ты ухарь — на Вику многие западают, да не всякому отламывается!»
Андрей улыбался, лицо его медленно заливала кровь… Вова весело поскакал по ступенькам вниз, гаркнув «Покеда!». Андрей тягуче подошел к двери. В квартире сомнамбулически, с неживым лицом прошел в комнату и здесь со всего маху обрушился лицом на кушетку…
 
Школа как школа. Напротив громоздкий завод, в тылах юридический институт, рядом скромной архитектуры строения гражданского значения. Над — небо, сильное и глубокое, люди повсеместно, беззащитные и неисчерпаемые, противопоставленные отъявленному рубежу девяностых. Впрочем, и школа непростая, авангардного свойства, традиционно одной из первых подвергающаяся разным дидактическим экспериментам. Однако нам не до них — мы о Вечном. 
В школе опять изловчилась перемена — огромное явление, концентрат происходящего: сколько важного укладывается в ее компактной массе — носилась малышня, пихались средние, у окна степенно стояли три старшеклассницы. Кажется, обсуждали кроссворд. Мимо проходил Андрей, вид имел отрешенный.
— Андрюша! — окликнула одна из девиц, симпатичная, модно одетая, с въедливыми глазами. — Подскажи — ты у нас в литературе дока. Автор «Витязя в тигровой шкуре».
— Руставели, — не задумываясь, кинул Андрей. Вправду, папа был книгочей великий, тратился беспардонно — солидную библиотеку соорудил.
Девчонки сосредоточенно глядели в Андрея.
— Ты сегодня на дискотеку идешь? — попыталась задержать парня симпатичная (та самая Лена Смагина).
— Чего я там забыл? — снисходительно глядя, остановился Андрей.
— В прошлую субботу однако ходил!
— Я и говорю: ушел, ничего не оставил. — Исхитрилась улыбочка, деланная скорей.
— Напрасно! Нынче нормальная музычка будет.
— Напоешь потом — лады? — Андрей сделал игривую физиономию, соответственно принизил тон. — Шепотом, на ухо.
— Да ну тебя… — Лена жеманно хихикнула, легонько шлепнула его концом ручки по плечу.
Андрей удалился. Одна из подружек возмущалась:
— И чего ты, Ленка, перед ним! Строит из себя…
Случались и уроки. Андрей развалился, слушал учительницу без особого внимания. «Пугачев не был стратегом, вообще грамотным в военном отношении человеком, хотя участвовал в Семилетней войне…» — монотонно доказывала она. Глаза юноши преимущественно упирались в спину впередисидящего — определить, где он теперь, было невозможно. Периодически, однако, взгляд оживал, попадал на учительницу. Стремился дальше, безучастно ложился на учеников. Снова угадывал на учительницу, опять шел по классу. Вот попала девчонка, Андрей задержался — как славно трепетала непослушная прядка волос, как очаровательно светилась щека, тонкая, глубокая шея приглашала к исследованию остального… Странным образом угадал Славка, он сосед по парте, прошептал:
— Слышь, Андрюха, а Танька Жукова — продуманная ворончешка. 
— Глаза деловые, без понтов, — искренно согласился Андрей.
— Но скромница, блин — глухой номер.
— Да… уж… — кивнул Андрей.
 Верно, сказать симпатичная — мало: угадывалась в ней, дышала за последней хрупкостью, предоформленностью, за навязанной скромностью, нет-нет да подломанной глубоким огнем поразительно красивых глаз, сбивчивым еще, но уже умным голосом пристальная, даровитая женщина. Многие поглядывали, но страсть ее к тени, отчаянный страх встречного интереса отваживал… Взгляд Андрея отступил.
Физкультура, прямо скажем, тоже ничего. Тем более что Андрюша в этих делах — весьма. Посему и окажемся. По-видимому, подходил конец урока — все были расхлябаны: кто-то тянулся в раздевалку, иные баловались на гимнастических снарядах. Трое-четверо ребят кидали мяч в баскетбольную корзину. Андрей делал это метче остальных — бросал мяч грамотно, тот нырял четко, словно камень в брошенную воду. На низких скамейках, идущих вдоль стен, сидели две девушки, одна из них звалась Татьяной. К девушкам прикатился мяч, отскочивший от кольца. За ним прянул сперва, затем потрусил степенно Андрей. Татьяна подняла мяч, озорно смотрела на Андрея. Тот, не дойдя, сделал знак рукой — кидай, дескать, сюда. Татьяна не торопилась, заинтриговала:
— Отсюда попадешь?
— В тебя? С закрытыми глазами, поскольку ты цель всех моих чувств, — сходу, не думая, сугубо нарочито и равнодушно, не удосуживаясь даже шутливую улыбку уместить, ответил парень.
— В меня, Орлов, ты уже попал. Я только о тебе думаю. — Какой явной насмешкой наполнены были слова — стучала мячом о пол.
Вздернулась удивленная бровь Андрея — такого он никак не ожидал — застопорилось время.
— Да твой я, Жукова — бери меня. — Искусственной небрежностью покрыты были слова, да уже выперло смятение.
— Я уже взяла, хоть ты об этом еще не знаешь… — оттолкнула мяч Андрею.
Тот подобрал и проговорил растерянно:
— Жукова, такие речи… от тебя! Ты, случаем, романов не перечитала?
Бросил мяч в корзину, рисуясь, почти не целясь — даже не докинул, естественно. Подошел к девчатам, уселся рядом. Несомненно, сыграло уязвление — это было очевидно по некоторой деланности:
— Слышь, Танька, а ведь ты действительно ничего девка. Я намедни понаблюдал — у тебя и рука, и нога. Полагаю, если поработать, еще что-нибудь отыщется. Может, мне влюбиться в тебя? Ты как — не возражаешь?
— Андрюша, да ведь ты девочек боишься. — Лицо обыкновенное, но в глазах стояла усмешка.
Андрей натужно хихикнул, порозовели уши, взгляд засуетился:
— А то — парней бояться неприлично.
— Ну-ка добавь что-нибудь еще, непременно надо что-то добавить.
И купился Андрей, и, понятное дело, пошла глупость (слова выбрались подогретые — не отчаянностью ли?):
— Нет, Жукова, ты явно перечитала. И я подозреваю, романы все заграничные — где горизонтальное состояние самое актуальное. А? Колись, Танюха — подумываем о всяком таком!
— Андрей, а вдруг ты прав, — Таня хитренько глядела на парня, — что будешь делать? Ты-то, конечно, не в курсе, но иногда быть правым опасно!
— Вот как мы умеем! — браво изрек Андрей и… не знал, что добавить. Кажется, он стыдился себя, во всяком случае, взгляд начал уязвимо, мелко двигаться… Встал — очевидно поспешно — и ретировался.
И вновь в классе происходили взгляды, так же безынтересно трогал Андрей фигуры, спины, учительницу, так же квело и не видя глядел в парту. Но что это? Задержался сегодня на неком взгляд парня и шаяла в урочище глаз зарница. Разумеется, под взглядом существовала Таня. 
«Надо же, черт — как лихо обломила. Надо же…»
 И она, будто чувствуя, повернулась, мягкая усмешка тронула лицо, блеснул лукавый взгляд — вернула голову. Запунцовел Андрей, уронил лоб, глядел зло в исковырянную парту. Ожил, спросил — с заминкой — у Славки:
— Слушай… ты того… не знаешь, у Жуковой сестра старшая есть?
— Брат есть, знаю. Младший. В восьмом, кажется, она часто его муштрует. 
— Ах да…
Славка приблизился с чувством:
— А что?
Андрей известил безразлично:
— Да так. Похожую девицу одну видел.
— У Надьки Васениной можно спросить.
— Ты это… спроси… Только про меня не вякай.
— Пф, о чем вообще базар!
Четверка друзей вышла из школы. Славка ступал форсисто-расхлябанно и шумно вдыхал воздух.
— Адреналина — как навоза! Так и хочется в мурло кому-нибудь втереть… — Взгляд его, зацепив некое, стал строже. — Мужики, Ольгу Ляхову из вэ опять встречают. Бикса, конечно, за всю святую!.. — Выражение лица и плотоядное чмокание передали высшее восхищение. — Тут, Андрюха, даже тебе не в протык!
Неподалеку от серенькой подруги отделилась, помахав ей рукой, и свернула с тротуара на обочину к только что подъехавшей новехонькой девятке яркая не-по-школьному-бойко-одетая девица. Привычно втиснулась в открывшуюся дверцу.
— О чем ты! — Это возроптал Игорь. — Тут голяк полный. Сечешь какие люди ее пасут? Видал, на какой девятине рассекает, новье, муха не сидела! — Уважительно снизил голос. — Крутизна, из команды Вагина. Сапер погоняло.
— Не слабо.
— Может, брат? — посомневался Олег.
Раздался язвительный хохоток:
— Щас — брат!! — Последовало неприличное движение руками, означающее коитус.
Машина уехала, ребята пристально проводили взглядами. Топали молча. Игорь, вспомнив, простонал:
— Чуваки-и, братан кассету с Терминатором достал… — закатил глаза, давая окончательную степень потрясения.
Слава брызнул жадно:
— Бли-ин, забой, говорят, полный!!
Игорь цыкнул, замотал головой, жестикулировал, излагал с придыханием:
— Арнольд Шварцнегер... чувачина-а — ваще караул! Гонки — шуба заворачивается!.. Сюжет такой: там война, пятое-десятое…
В это время Андрея сзади мягко шлепнули по заду школьной сумкой, раздался женский голос:
— Ребятки-и! Не забыли? Сегодня репетиция.
Это была Надя, несколько полненькая, с простеньким лицом, пожалуй, небрежно одетая девушка.
— Нет, — ответил Андрей, — в семь часов — как в наряд.
— Заколебала ты, Васенина, — возмутился Славка, — тут про Шварцнегера толкуют!
Надя презрительно махнула рукой и по-ребячески вскачь помчалась дальше. Андрей задумчиво посмотрел ей вслед и тронул Славу за локоть. Тот отвлекся от азартно и сбивчиво декламирующего Игоря и повернулся к Андрею. Андрей хмуро спросил:
— Ты спрашивал у Надьки? Ну, насчет сестры Жуковой.
Славка шлепнул отвязчиво:
— Ага — есть. Старшая.
Андрей молча поджал губы.
 
Сочинять песни Андрея занесло года четыре назад. Ну да, он любил музыку, получал истинные эмоциональные тумаки. А кто не грешен? Словом сказать, не было повода… Случился. Осталась дома гитара, забытая хозяином после дня рождения Кольки. Андрей уже имел понятия об аккордах, пробовал брать в некоторых ситуациях, но без воодушевления, хоть ловкость пальцев имела место — что-то в этом чудилось не мужское. Нынче прислонился и утонул. Через пару дней аккорды подыскивались под мелодии только так, подушки пальцев были изрыты и в первом прикосновении беспощадно болели, однако отступить сил не находилось — извлеченные звуки являли собой предел наслаждения. Выяснилось, что у него чистый и даже вибратный голос — редкость для возраста. Коля, услышав ненароком, гитару унес и притащил новую, из магазина. А еще через пару месяцев уже отец справил магнитофон и, ткнув в него пальцем, отрубил: «Давай-ка». К тому времени Андрей уже изладил пару своих песен — парни во дворе офонарели.
Он один находился в небольшой комнате — это было помещение для спортивного школьного инвентаря, по совместительству, репетиционная. Сидел на стопке спортивных матов, перебирал струны электрогитары, возился с усилителем, еще какими-то приспособлениями. Наконец встал, одел куртку, вышел из комнаты, запер — у него был свой ключ. Спускался по маршам. Окликнули:
— Орлов, как замечательно, что ты мне попался! — Это оказался директор школы. — Тут вот какая вещь — крайняя потребность сбегать к Жуковой. У нее есть одна штуковина, нужно немедленно принести ее в школу. Голубчик, отнеси записку. Даже если ее нет дома, передай родителям — они в курсе. Я бы и сам сходил, но, понимаешь, люди в кабинете.
Андрея прохватило оцепенение. Директор сунул записку, Андрей автоматически взял.
— Вот спасибо, голубчик, ты меня страшно выручил. Адрес на записке, — сказал директор и удалился.
Андрей посмотрел вслед, глаза опустились: «Елки, а если на Вику напорюсь?» Взгляд, однако, осветлился: «Славку пошлю!» Рванул. Открыла Славина матушка, приветливо удивилась:
— Андрюша, здравствуй! А Слава с ребятами ушел в кино — разве ты не с ними?
Андрей кинул руку к голове, пробормотал:
— Черт, я ж совсем забыл. — Объяснил женщине, громче и виновато: — Выпало, извините теть Нина!
Выбрался из подъезда — клубились тяжелые облака, цапались остервенело пара малышей с громадными ранцами — понурил голову, почесал затылок. Крякнул досадливо и тронулся, поспешая. Подходя к дому незабвенной Вики, притормозил, поднял записку к глазам, пробежал адрес — листок указывал координаты совершенно другие. Лицо озарила улыбка, подпрыгнул и помчался прочь.
Открыла стройная девица постарше Тани. 
— Здравствуй, — сказала она и, чуть отвернувшись, громко позвала: — Таня, кажется, к тебе!! — С бликом в глазах омахнула Андрея. Удалилась где-то неделикатно.
Появилась Татьяна (в простом халатике свежа была отменно) — если и показалось удивление, то нелюбезное:
— Чем обязаны?
— Это самое… директору не вовремя на глаза попался, — строптиво бубнил Андрей, однако не шибко удавалось унять радость. Подал записку.
Приняв и буркнув: «Входи», — Таня удалилась. Андрей, ожидая, прислонился к стене, взгляд склонился, ерзала то и дело невольная улыбка. Таня вынесла обернутый тряпкой предмет:
— Вот.
Андрей принял, развернулся, открыл дверь. Застопорился, пошмыгал, тылом свободной руки по-детски махнул по носу, повернулся обратно, тихо и вряд ли не натужно молвил:
— Тань, а может это… в кино как-нибудь сходим?
Та легко зарделась — это совсем не похоже было на последнее поведение ее в школе — несмело пожала плечами:
 — Давай попробуем.
Андрей шел от дома, резко повернулся и поглядел на окно — вздрогнула занавеска. Он отвернулся и размеренно вышагивал чрезвычайно довольный собой.
Вдоль тротуара тянулась узорчатая чугунная ограда, умещающая разнообразные и экзотические экспонаты флоры и обусловливающая название «Дендрарий». Пожилые тополя лениво копошили ветвями, которые были густо взлохмачены недавно зачатым, предаллергическим пухом, в лужах с коричневой каймой все того пуха плыли пузатые облака. Наши герои вежливо и упорядоченно топтали замысловатую тень. Таня в симпатичном платьице, глядя параллельно асфальту, имела задорное и внимательное выражение лица, Андрей что-то увлеченно доказывал — налицо случился променад отнюдь неделового содержания. Словом, сладилось. 
Андрей досадливо царапнул в кармане: «Черт, вчера пятерку продул. Как обычно, не вовремя… И фильм в видеозале козырный». Соответственно, вдохновенно излагал:
— Клипы снимать — вот что я бы хотел! Мне другой раз просто дурно делается, когда вижу, как западные режиссеры изгаляются. Такая свобода, фантазия!.. — Андрей несколько замялся и затем азартно развернулся к девочке. — Знаешь, мне даже во сне снится. Хочешь один сюжет расскажу?
— Конечно!
— Значит, комната, полумрак. Посреди стоит стол и за ним обедающий человек. Собственно, весь клип — этот жующий человек… Масса ракурсов и планов, все строится на мимике героя: отсутствующая, игривая, удивленная и так далее. Кроме того, разного рода фишки: на шею герою, например, набрасывается рукой удавка. Или вот: выныривает голова девицы и облизывает едоку ухо… Имеет место поход в туалет, где сверкает надпись «УБОРНЯ»… На дядьке — это непременно пожилой дядька — невыносимый прикид: скажем, фрак и под ним голое тело, но завязана бабочка. Вместо брюк обязательно спортивное синее шестидесятых годов трико со штрифками, а на босых ногах плетеные сандалии… Заключительная сцена: объектив камеры, наконец, отрывается от дяди и направляется к одной из стен помещения, подле которой в танце дергается кучка молодых людей, причем ритм танца совершенно не соответствует идущей песне… — Андрей с волнением повернулся. — Вот… — Добавил, разве не задиристо:  — Собственно, у меня и песня соответствующая есть!
К концу монолога взгляд Тани, внимательно глядящей вперед, стал пристальным. Она уважительно проговорила:
— Действительно — ты так страстно говоришь!.. — Несколько пожухла: — Так тебе и нужно поступать куда-нибудь соответственно.
— Во ВГИК что ли? Издеваешься. Кто меня туда взял!
Таня горячо возразила:
— А что такого!? Было бы желание!
— Брось, Тань… — скептически скривился Андрей. — Сама-то ты куда?
— Я, честно сказать, еще не определилась… Мама, например, хочет, чтоб я в Москву ехала поступать. Понимаешь, там у нас близкие родственники. Жить есть где — и главное, дядя при поступлении может помочь.
— Вот и я о том же… А сама как насчет Москвы?
Таня замялась, произнесла неуверенно:
— Не знаю. Страшновато далеко от дома уезжать — я ведь толком нигде не была.
Сидели на скамье, молчали. Таня держалась прямо, бесстрастно, мелко ела мороженое. Андрей широко расставил ноги, руки опустил между ними, в одной вертелся ежик поздней сирени. Изредка бросал короткие взгляды на зазнобу. Вдруг подался к ней и неловко поцеловал в щеку. Тотчас уронил голову. Таня перестала есть, повернулась к домогающемуся, смотрела, едва улыбаясь. Андрей поднял взгляд, виновато засмеялся:
— Вкусно.
Таня тоже засмеялась, снова принялась за мороженое. Андрей поднял голову вверх, задумчиво рассудил:
— Опоздал я. Грамотой не владею, в музыкальных делах не кручусь. А ведь была возможность — упустил. 
— Андрюшка, — отчитала Таня, — тебе всего семнадцать лет! 
 
Лето началось ветреным. Спешно нагонялись тучи и окропляли теплым дождем, так же наскоро разбредались. Ребята раздобыли, несмотря на неровную погоду, загар и находили себя повзрослевшими. Андрей сносно сдал четыре экзамена и прочно сохранял любезное отношение к порядку вещей. Вечер нынче угадал прохладный, Андрей надевал куртку. Мама поинтересовалась:
— Куда это, на ночь глядя? Завтра историю сдавать!
— Так готовится, к Славке… —  Уже открывая дверь, громко сообщил: — Мам, ты чуть чего не беспокойся — могу поздно прийти!!
Убеждаемся, что Андрей не только вруша, а и просто не есть ученик прилежный. Ибо поспешал он отнюдь не к Славке, а к укромно уместившемуся в густой зелени столику, где совершалась картежная игра. Дело в том, что один из старших местных парней ударился обучать молодежь преферансу. Теперь вопрос, который сомнет возможное недоумение: поставит нормальный гражданин на кон против этого действа подготовку к экзаменам?
Утро случилось откровенно нелюбезным. Наши друзья встретились подле школы, хмурый и помятый Слава посетовал:
— Елки, как историю сдавать?! Я в ней ни бельмеса… Да еще преф — прикинь, Андрюха, спали мы от силы три часа.
Андрей — аналогично несвеж — задумчиво вразумил:
— Есть мысль. Принимать ведь Марго будет — а она чутка глуховатая.
Экзекуция происходила в классе, пятеро учеников, склонив головы, корпели над листами (остальные ждали очереди вне помещения). Учительница сидела за столом, что располагался на линии двери, квело швыряла взгляды от окна к школьникам.
Андрей вышел отвечать. Он встал напротив учительницы, между дверью и столом. Громко зачитывал вопрос билета:
— Подъем революционного движения тысяча девятьсот десятого тире пятнадцатого годов!!
Шмыгнем из класса, и сразу обнаружим Славку. Тот прильнул ухом к чуть приоткрытой предусмотрительно створке. Отклонился, руки пустились терзать учебник по истории: подельник лихорадочно листал страницы, искал нужный параграф. 
Андрей посмотрел на учительницу, брови были сдвинуты, глаза тревожны. Отслонил взгляд от женщины, пошло беспокойно:
— Начало прошлого века в России показало полную несовместимость народа и верхушки. В то время как погрязшая в лености и роскоши аристократия жировала на Лазурных берегах, а новоявленные буржуа просаживали баснословные деньги на соблазнительных красоток в Мулен Ружах, простой народ изнывал от нищеты и бесправия. Нужда и несправедливость — вот какие слова определяли сущность бытия практически каждого россиянина!.. — Андрей воздел голову, сделал паузу. Совершил некоторые движения, в результате приобрел дополнительную близость к двери. — Однако неукротимая поступь цивилизации несла новое. Уже Карл Маркс и Фридрих Энгельс создали классику справедливого мироустройства, уже Ульянов в ссылках вовсю вычерчивал схемы практического воплощения передовых идей. Искры прогресса воспаляли ищущие умы и жажда справедливости напрягала сердца! Все это предопределяло начало революционного подъема… 
Андрей имел гневный взгляд. Далее несколько опал; дабы восстановить дикцию после патетической декламации, сделал аккуратное «кху, кху». Шмыгнул носом, взгляд его начал косить на дверь. Задумчиво произносил:
— Вообще, нужда, я вам скажу, Маргарита Федоровна — очень коварная вещь. По нужде, знаете ли… я имею в виду от нужды… кху, кху… люди отчаянные поступки делают. Да вы возьмите Раскольникова! Старушка, может, и до сих пор бы жила, а вот, приспичило парню — нужда!.. — Андрей почесал голову, промямлил: — Так что революционный подъем — это по гамбургскому счету семечки. Кху, кху!
На это «кху, кху», среагировала учительница, сидящая до того со слабой улыбкой и подперев щеку рукой:
— Я очень сочувствую старушке-процентщице, Орлов. Однако ты вот что скажи — какие конкретные события явились причиной того самого подъема? — Подсказала доброжелательно: — Ну? В двенадцатом, в Сибири!
Андрей взъерошился, поднял голову вверх, очень благосклонно отвечал:
— Значит, вам хочется узнать, какие же события послужили причиной подъема революционного движения тысяча девятьсот десятого тире пятнадцатого годов?.. — Он потер подбородок, задумчиво, нараспев простонал: — То есть, какие такие события послужили… в Сибири…
Из-за двери послышалось сюсюканье. Славка, стоя в позе журавля, страстно шептал в щель:
— Ленские события… прииски...
Теперь-то и понимаем, что план абсолютно недееспособен. Дело в том, что акустика помещения совершенно искажала звук. Вернувшись обратно в класс, мы наблюдаем, с каким мучением — это отчетливо запечатлевалось на лице — Андрей пытался извлечь из свистящих звуков какой-либо смысл. Учительница, тем временем, повторила вопрос… И здесь Андрей брякнул неуверенно, повторяя, вероятно, то, что ему послышалось (по-видимому, еще и недосып изрядно помутил голову):
— Немцы высадились…
У преподавательницы очки буквально упали на кончик носа. 
— Как это «немцы высадились»? — спросила она перепугано.
Андрей свирепо заскреб голову. Действительно, Сибирь не ближний край — такая мысль, надо думать, посетила его, ибо ответ состоялся таков:
— Это самое… ну, на самолетах доперли и, как положено, на парашютах выпрыгнули.
Учительница очки поправила, попросила вся заинтригованная:
— Продолжай, Орлов.
Андрей продолжил, мямля, уткнувшись в пол, гоняя носком ботинка некий сор:
— Высаживаются, значит… Смотрят — жрать людям нечего, лапти исхудали. И толкуют: вот что, мужики, пора завязывать. Надо делать революционный подъем десятого тире пятнадцатого...
Андрей замолк и посмотрел на учительницу. Та смиренно взирала, руки были сложены на груди. На взгляд гражданина встрепенулась:
— Голубчик, только не останавливайся!
Андрей повернулся в недра класса, к тем пяти человекам, что готовились отвечать. Олег колотился лежа на парте, Татьяна, закрыв лицо руками, в беззвучном смехе трясла плечами. В дверях хрюкал Славка… Поднял взгляд к потолку, потер лоб, пробормотал чуть слышно:
— Черт, в девятьсот двенадцатом году — на самолетах… — Далее глаза его закрылись — читалось возмущение собой. Глаза открылись, в них различалось откровение. Прошептал: — Мама моя — Ленские же события, прииски…
И тут взгляд его посветлел, парень набирал серьезное выражение лица. Заговорил отчетливо, вдохновенно:
— Угадала, стало быть, немчура на одно золотое село по реке Лене. Который у них главный, Иоган, Ванька, по-нашему, кричит: мне Екатерина Вторая прабабкой была, и я русский народ в обиду не дам, потому что кровь. Дескать, я сразу Николая, душегуба, и без десятого-пятнадцатого мочкануть хотел, да проскочил Питер за облаками. А теперь незадача, карасин истратился… — Андрей начал коротко ходить туда-сюда, рука была завернута за спину. Голос звенел. — Давайте мужики думать — либо подъем, либо горюче-смазочные… И выходит из прочей среды мужичонка неказистого облика с рациональным предложением. Есть, говорит, в граде Екатеринбурге, который в честь вашей прабабки назван, товарищ Черепанов. Изобрел он паровоз. Никакого карасину агрегату не требуется, кроме воды, а у нас в реке этой сволочи — хоть купайся… Короче, двинули всей деревней в Екатеринбург, кто с ведром, кто с иной посудой, поскольку воды нужно количество уважительное… Вот идут горемаи, а впереди молва — дескать, с приисков сибирских народ прет и все с ведрами полными золота. У них, де, кроме золота одни вши и желают они очень сильно оное на харч поменять… А дело было летнее, аккурат перед новым урожаем — старый запас сожран, новый не поспел. Что делать?.. — Андрей угодливо-независимо хихикнул. — Прямо-таки по Ленину… Я уж не говорю про Чернышевского… — Восстановился. — Тут один вспомнил: я, говорит, в стольном граде был и от верного человека слышал, что у царя в закромах еще прошлогодний хлебушко валяется. Но Коля, говорит, мужчина   веселый, мол, без революционного подъема и не просите, хлебушко не дам… То есть с обоих сторон подпирают: и немчура, и собственное руководство. Так что хошь не хошь, а бунтовать треба… Постановили собранием подъем изладить и — за вилы, не долго думая.
Ребята радостно смеялись. Учительница улыбалась:
— Все, пощади. Соловьев ты наш, Ключевский. Ой, Орлов, эстрада по тебе плачет! — Учительница посерьезнела. — Вот что, возьми-ка еще билет, облагодетельствуй фактами. 
Существо взял билет, показал учительнице. Она, прочитав вопрос, увещевала: 
— Андрюша, сядь, тщательнейше подумай и ответь только на один вопрос: почему та революция называлась Октябрьской.
 
В репетиционной комнате разместилась наша четверка. Выглядели отчаянно нарядно: в новеньких костюмах, подобранных рубашках. Приглаженные прически. Славка, отчасти конфузясь, поминутно поправлял галстук. Имел место выпускной бал. Игорь поинтересовался:
— Сколько еще там до конца торжественного? Мы сразу выступаем?
Олег заверил, глянув на часы: 
— Полчаса. Нет, по-моему, первая Надька Васенина со стихами. Кстати, где она? должна была забежать!.. — Обратился к Андрею, безучастно сидящему на подоконнике: — Может, твою новую еще разок прогоним?
Андрей поморщился:
— Ни к чему… Лучше по пайке прогнать — наливируй-ка, Славарь.
Слава с готовностью разливал портвейн. Скрипнула открывающаяся дверь, встрепенулся Олег:
— О! Надька!
Внедрился, однако, физрук. Одет был церемонно, взгляд сразу упал на Славу:
— Я не понял, почему только четыре мензурины?
Слава возразил рьяно:
— Обижаешь, Федорыч, твоя в напряге. — Налил пятый стакан. — Вон бутерброды.
Физрук, взяв стакан, душевно провозгласил:
— Ну, ребята, за вас персонально. За будущее и прочее не стану, другие произнесут. Я за вашу дружбу. Это ценность — поверьте на слово. Мне с вами работать было отменно — погнали.
Все умильно выпили… Шумнула дверь, стремительно ввернулась Надя, сходу пылко затараторила:
— Вы особо-то не усердствуйте, скоро на сцену!.. Ой, какой вы красивый, Юрий Федорыч, я вас первый раз таким вижу!
Физрук стеснительно улыбался:
— Честно признать, я не в уюте.
Слава наклонился к Наде:
— Замахнешь?
— С ума сошел! Мне весь концерт вести… Андрюша, Олег сказал, что третьей твоя новая песня пойдет — под каким названием ее объявить?
Андрей нервно напряг стан, голос получился всполошенный:
— Не надо названия, и даже не вздумай упомянуть меня! Объяви, что помимо популярных будут собственные песни коллектива… — Раздумчиво увел глаза, вернулся. — А лучше вообще об авторстве ничего не говори!
Надя выпалила возмущенно:
— Андрей, что за глупости!
Андрей показал ей кулак:
— Во — поняла? 
— Да ну вас! — огорченно шмякнула девушка. Устремляясь из комнаты, проинструктировала: — Мальчики, вы перебирайтесь с инструментом в спортзал — через пятнадцать минут ваш выход.
Проводив Надю взглядом, Андрей — в нем читалось напряжение — предложил:
— Ну что, пойдем потихоньку.
Ребята разобрали гитары, выползли из комнатки. Физрук удалился в актовый, парни поставили инструменты возле двери, ведущей на сцену, разбрелись. Игорь отрешенно сидел прямо на полу, прислонившись к стене, курил. Славка, взгромоздившись на гимнастические брусья, неудачно пытался изобразить какую-то фигуру. Олег задумчиво слонялся. Андрей недолго понаблюдав за ними, отвернулся и упер взгляд в окно. Там стоял привычно унылый, пропитанный усталым солнцем пейзаж. Андрей опустил взгляд на лежащие на подоконнике руки. Мизинец левой руки мелко, конвульсивно дрожал. Он возвратился в репетиционную комнатку и, несколько дергано откупорив новую бутылку, сходу опрокинул ее в рот. Хряпнув, поглядел на содержание, осталось порядочно — не пряча, поставил рядом с сумкой и вышел обратно. Ему навстречу несся Славка, остальные уже были на сцене. Остановился, кипешно шпынял:
— Ты чо, в натуре, нас ждут в полный рост!
Андрей взялся за гитару и почувствовал, как вместе с жестом навалилась скованность. В голову хлынул прозрачный, но переливающийся туман. На сцене подле микрофона обрушилась усталость. Андрей резко посмотрел в зал, там, в мутном рассоле света, сидели незнакомые люди. В рот вплыл жар.
Наши музыканты в шеренгу стояли на сцене, чуть позади расположился Олег за ударными. Андрей пребывал несколько в стороне от микрофона (таковой был на сцене один), потому что его пока занимала Надя. В голосе ее клокотали темперамент, восторг:
— А теперь выступит наш любимый школьный ансамбль… под управлением Андрея Орлова!!
Андрей кинул на нее почти свирепый взгляд, Надя энергично смылась, Олег отбил четыре удара, пошла популярная песня из репертуара Наутилус-Помпилиус. Первая фраза вылезла хлопьями, коряво. Однако, будто освободившись от нечисти, внутри что-то раздвинулось, в голове зазвенела ясность, пришла злость. Песню допели, зал ободряюще зарычал. На второй вещи Андрей освоился окончательно, даже появилась летучесть.
Отзвучали последние аккорды (после этой песни и была намечена пресловутая, новая), Андрей отодвинулся от микрофона, подошел к Славке, негромко сказал:
— Слав, вступим без моего соло — что-то у меня мандраж.
Развернулся, подошел к микрофону, поднял глаза — у микрофона стояла Надя. Грянула пафосная речь:
— А теперь, друзья, мы услышим премьеру новой песни Андрея. Она посвящена всем выпускникам, нашим мудрым и добрым учителям, нашей школе.
Рванул шквал аплодисментов. В теле Андрея раздался легкий хлопок, прохватила оторопь, он с ненавистью смотрел на Надю. Та, однако, этого не увидела, ибо стремительно исчезла. Андрей встал к микрофону, взгляд его обрел испуганный блеск, на щеках обозначились рдяные пятна. Олег отмерил метроном, пошли бас-гитара Славки и синтезатор Игоря. Андрей сделал удар по струнам, медиатор выскочил из пальцев. Кинул взгляд, ища его, но быстро возвратился в зал — по струнам бил ногтем. Вот увертюра закончилась, наступило время вступления вокала, однако… Андрей, продолжая тренькать, молчал, глаза испуганно шныряли. Ребята из группы недоуменно повернулись к солисту, продолжая играть. Андрей извлекал аккорды, но лицо было мертво — некоторое время так и шла безголосая музыка. Вдруг перестал играть, просто стоял, уткнувшись в стену. Ребята вразнобой вели свои партии, взгляды метались друг на друга… Наконец Андрей выдернул штекер шнура из гитары и ушел со сцены.
Гражданин, заложив руки под голову, лежал на матах в репетиционной комнате и, не мигая, неподвижно смотрел в потолок. В комнату вломились ребята, Славка, брызгая слюной, вопил: 
— Я ни черта не понял!! Что за прикол?
Андрей продолжал лежать, затем приподнялся, упершись о локти, и, вяло улыбнувшись, голосом полным удивления произнес:
— А я понял?.. — Печально хихикнул: — Слова забыл… — Немного помолчав, добавил: — Самое жуткое, что и сейчас вспомнить не могу.
Славка и Игорь начали неуемно ржать, Олег, предварительно досадливо молвив: «Да ну, блин… что за дела», — зашелся вслед. А с Андрея улыбка сползла.
Ошалело впрыснула Надя, губы тряслись, пятна ползали по щекам. Прорыдала:
— Андрей, ну что случилось!
Пострадавший медленно поднял на нее пристальный взгляд. Похудели скулы, забелел кончик носа. Надя испуганно хрюкнула и отступила, вжавшись в стену. Тихо забормотала:
— Андрюш, я же хотела как лучше.
Бедолага обмяк и устало унял:
— Ладно, сейчас не вернешь, давайте запьем казус.
 
Начался торжественный обед. Шесть длинных столов, на каждый класс, расставлены были на третьем этаже. К своему столу Андрею пришлось проходить через весь коридор, сквозь ребят других классов. Многие еще не сели — стоял ровный, симпатичный гул. Ему ободряюще улыбались, похлопывали, тыкали в плечи. 
— Спиши слова, Андрюха, — поддел один.
Андрей смиренно и молча улыбнулся в ответ. Мелькнул взглядом на Таню — она, сидя уже, беседовала с подружкой. Андрей плюхнулся на стул, не дожидаясь никого, положил в тарелку бутербродов и пирожного и, уставившись в них, начал есть. Все рассаживались, пацаны разливали шампанское… За соседними столами зазвучали тосты, бравые выкрики. Наталья Кузьминична, классный руководитель, говорила что-то доброе. Подняли бокалы, выпили. Закусывали, стремительно неслось время.
Соседний стол провозгласил тост за класс. Там все дружно встали. Такой же тост произнесла Наталья Кузьминична. Ребята рьяно, прочувствованно поднялись с мест. Андрей… сидел. Он дожевывал пирожное, тупо уставившись в скатерть; праздничный гул не умолкал, но над парнем словно образовался колпак тишины. Его легко ткнул кулаком Славка, однако Андрею было совершенно наплевать — ребята, стоящие вокруг и глядящие на него, просто не существовали. Андрей, несомненно, любил их, относился трогательно, но… они отсутствовали… Собственно, исчез и он сам: на стуле сидело существо с отрешенным взглядом и легкой, светящейся улыбкой, особь, до краев наполненная чудесным спокойствием, в которой, балуясь, играя, плавали волны хмеля, — и в которой возникал тонкий силуэт, что, настойчиво раздвигая пространство, мощно и властно заполнял. Это была идея.
— Так давайте поднимем бокалы за наш класс, — произнесла повторно мудрая Наталья Кузьминична, — и выпьем, быть может, впервые и в последний раз вот так, все вместе — за будущее, которое неизбежно будет и трудным и светлым, и неуловимым и близким, и неряшливым и достойным…
Она говорила умные, красивые слова, ребята с восторгом внимали ей, пили и потом шумно садились. А наш друг умеренно смотрел вперед, и во взгляде его горело решение.
Обед закончился, началась суматоха с уборкой столов из коридора, кресел из актового зала, где будут происходить танцы под полупрофессиональный ансамбль, состоялось уединение ребят в свои классы, для того чтобы продолжить такие горячие, такие дразнящие, такие серьезные разговоры. Наши деятели вновь расположились в репетиционной. Здесь пребывал и Юрий Федорович.
— Ну, пацаны, — поднял он стакан с портвейном, — еще раз за вас. Я сейчас отваливаю — дела. У вас-то ночь впереди… Надеюсь, не прощаемся.
— Федорыч, как мы без тебя!
— За тебя, Федорыч!
Андрей пригубил, отставил стакан почти полный. Он вообще непривычно притих, потерял бравый вид. Помалкивал. Физрук, пожав всем руки, ушел. Пылил Славка:
— Не, мужики, Ленка Смагина! Кастрюля-я — за всю святую! Я бы за нее глаз отдал!.. — Слава страстно жестикулировал. — И анализы в придачу.
Игорь оппонировал:
— А Ольга Ляхова — это вообще кранты! Бали-ин, с такой бы телочкой, на необитаемом!
— Не-а! — Это протестовал Олег. — В нашем классе девчонки круче! Хоть вон Танька Жукова. Всё скромница, скромница. А когда прикинулась — расцвела на полную.
Все повернулись к Андрею. Тот без улыбки взгляды встретил, сказал вяловато:
— Ладно, чего тут торчать. Пойдем к народу.
Андрей один шел по школьному коридору. Походка его была обстоятельна, глаза невозмутимо открыты, в них горела целеустремленность. Вокруг волновались кучки разодетых ребят, бурлили смех, горячие голоса. Не обращал на них внимания — он находился в деле. Татьяну нашел в своем классе, она стояла в группе девочек — что-то энергично обсуждалось. Андрей подошел напористо, молвил:
— Тань, на минутку.
Когда она отошла, Андрей уверенно и вместе бережно взял ее руку и, бросив: «Таня, пойдем, я что-то тебе покажу», — попытался увлечь за собой, даже не допуская возражений. Да не тут-то было. Татьяна отняла руку и спросила, недоуменно обернувшегося к ней Андрея:
— Куда ты меня тащишь?
— Пойдем, ты все поймешь.
— Но я не могу, мы разговариваем с девочками.
— Поговоришь позже, сейчас ты должна пойти со мной, — настоятельно осведомил Андрей.
— Я не могу, как ты, наплевать на коллектив, — твердо сообщила Таня.
— О чем ты? — произнес Андрей, и тело его напряглось.
— Ты понимаешь о чем, — отчеканила Таня и, развернувшись, пошла к подругам.
— Подожди! — воскликнул Андрей, и все, стоявшие неподалеку, припечатали к нему взгляды.
Он стремительно подошел к девушке, зардевшись в щеках, взволнованно и тихо объяснил:
— Тань, я хочу спеть тебе ту песню. Я сочинил ее для тебя.
— Но ты можешь спеть ее после, — спокойно возразила Татьяна и вернулась к одноклассницам.
Он вышел из класса, в коридоре лежат спертый, наглый воздух. Им не хотелось дышать, но он упорно вторгался в легкие и делал с телом совершенно ненужные вещи. Андрей подступил к окну. Сумерки поплотнели. В захламленное грязными облаками, подсвеченное холодным, невидимым огнем небо вторгались правильные контуры домов и рваные карикатуры деревьев. Андрей был ничтожен и пуст: в нем погибала песня.
И тут его тронули за плечо. Он стремительно обернулся, позади стояла Надя Васенина.
— Андрюша, ты прости — я такая гадина, не послушалась… Но я не предполагала, что выйдет так дурно… Хотела как лучше.
В ее глазах стояла мольба. И Андрей улыбнулся.
— Слушай, Надюха, а хочешь я тебе ту песню спою?
Так Андрей никогда не пел. Он пел плотью, кровью, существом. Они сидели в комнатке, на матах, без света. Ибо свет был совершенно неуместен, ибо они оба — взрывались.
Когда Андрей спел, Надя плакала. Она плакала от вина, от любви, от счастья, от страха. 
— Я знаю, мне не на что рассчитывать, — бормотала Надя сквозь всхлипывания. — Ты… такой… Ты же знаешь, что я влюблена в тебя. Иначе и не может быть… Я знаю, это пройдет… но… я всегда буду помнить эти мгновения… это так…
Андрей повернулся к ней. В мельхиоровом сумраке светилась щека, на ней пленительно мерцал жемчуг слезы, и в трепетном овале лица сияли такие преданные глаза.
— Отчего ты так говоришь, — сдавленным голосом сказал Андрей. — Ты даже не представляешь, как ты дорога мне… и как я тебе благодарен… И мне кажется, что я тоже люблю тебя.
И дальше совершилось естество…
Андрей услышал странный звук. Это проехал троллейбус. Он лежал на девушке, лицо было упрятано в ее шею. Она ласково перебирала волосы мужчины. Андрей поднял лицо, тлели его испуганные глаза — он возвратился.
Андрей перекатился, освобождаясь от прикосновения Нади — голые ноги проехали по распахнутому телу. Было необычно, страшно и хорошо… Он встал, с него скатились брюки. Подбирал их, застегивался. Подошел к выключателю, зажег свет. Голова невольно дернулась и взгляд метнулся туда. Что-то белое, бесформенное вздрогнуло, скомкалось, Андрей отвернулся. Шуршало, скрипело, двигалось. Когда утихло, Андрей снова обратил взгляд, и в него ударилось чужое, испачканное темными струйками слез, сияющее лицо.
Внезапно обозначилась музыка. Ну да, шли танцы. Андрей усмехнулся: странно, он не сразу услышал песню, но засек троллейбус. Надя подошла, положила на грудь юноши руку, проследила за ней, нашла какую-то соринку, сняла с пиджака, сообщила:
— Андрюшенька, родной...
Андрей улыбнулся, погладил ее по волосам, буркнул:
— Ну, пойдем, что ли.
Надя испуганно вздрогнула лицом.
— Что ты, мне нужно привести себя в порядок. И потом… (Порозовела.) Там кровь, нужно вытереть.
Андрей бросил взгляд, ничего не увидел, пожал плечами, соглашаясь.
Надя засуетилась. Вдруг Андрей вспомнил, как был неуклюж, неловок, и как, усмиряя его движения, девушка шептала: «Подожди, я сниму платье, чтоб не измялось». Следом увидел Надины глаза, — глаза, сверкающие радостью самки и властелина одновременно, в горле взмыл ком, и Андрей присел, испугавшись рвотных судорог.
Быстро отпустило. Открыл бутылку, приложился. Подошла Надя, мягко отняла сосуд.
— Андрюшка, не усердствуй. Впереди ночь.
Он улыбнулся, молча отдал бутылку — взметнулось незнакомое и приятное чувство надежности. Надя сама всунула початую бутылку в сумку и тут же воспалилась:
— Ой, у тебя на брючине кровь!
— Да ты что! — вздрогнул Андрей.
Действительно на нем сидело небольшое пятнышко. Андрей рассматривал, попытался убрать. Не получилось. Попросил:
— Слушай, сгоняй за Славкой… И это… сама не возвращайся — я скоро выйду.
Сидел один в комнате. Взгляд был сосредоточенно вял, владела терпкая холодная пустота. И редко, неясно, будто далекий маячок в ночи, калился в груди камешек, на гранях которого играли бликами торжество, отвращение к себе, к Наде, злорадство и бессилие.
Вместе со Славой притащились ребята. Сходу ошарашили:
— Ты что, Надьку проверил?
— Кто вам сказал? — поразился Андрей.
— И говорить не надо, по ней видно.
— А что мне еще с ней делать, веники вязать что ли! — сфанфаронил Андрей, однако тут же сник. — Короче, накатить пора… И того… Слав, давай штанами махнемся?!
Приглушенно говорил в сторонке:
— Слышь, Славарь, выручай. Позанимайся Надькой, мне никак с ней сейчас нельзя светиться.
— Да чего там — понимаем.
Андрей слонялся по пустой школе: всё сосредоточились в актовом зале — танцы. На Таню наткнулся неожиданно. Она сидела в темном классе с подружкой, куда он зашел, не ища ее, просто желая побыть одному. Увидел два смутных силуэта на фоне чуть бледнеющего окна и по привычке завел:
— Та-ак, чувствую, готовится диверсия. Но я на страже, сдавайтесь.
Включил свет. Увидев Таню, осекся. Однако тут же восстановился:
— Фамилии, пароли, явки.
Таня молча глядела перед собой. Андрей зачем-то снова выключил свет, подошел, произнес тихо, обращаясь к подруге Тани:
— Лида, позволь мы поговорим.
Лида удалилась. Андрей сел рядом, но не близко, так чтоб не коснуться.
— Ты куда пропала? Я весь вечер ищу, — независимый тон, кажется, получился.
— Это правда? — спросила в ответ Таня, голос был поразительно спокоен.
— Конечно, правда.
— Правда про тебя с Васениной?
— Что про меня с Васениной? — удивился Андрей.
Лицо его искривилось улыбкой, и вслед за ней из недр вырвался смешок. Андрей пригнулся, кхекнул, кинул руки к щекам, опрокинул смех. Выпрямился, стиснул зубы, вознегодовал:
— Слушай, не понимаю, что происходит! Какой-то идиотский заговор! Вокруг странные намеки, я не врубаюсь в чем суть. Объясни.
— Она говорит, что у вас была близость.
— Что-о!? — Это сказалось ярко, пораженно, искренно. — Ты с ума сошла! Бли-ин! Да я сейчас пойду ей рожу расколочу!
Андрей вскочил, рванулся к выходу. Остановился, возвратился.
— Танюха, ты серьезно что ли?
Татьяна все так же спокойно, не меняя тон, произнесла:
— Ты лжешь.
— Да пошла ты! — возмущенно выпалил Андрей и гордо выметнулся из класса.
Андрей шел ритмично. Плоть гудела от гнева: ему не поверили. Он вошел в туалет с намерением треснуть кому-либо по голове — там курили свои.
— Ну что, как настроение? — полюбопытствовал Слава.
— Да пошли они все! — чистосердечно воскликнул Андрей. С ним молчаливо согласились.
 
Да, любопытная штука жизнь. Привычной поступью шагает по времени и пространству, и вздрогнет, всколыхнет сути, расплещет прекрасное безобразие. Есть, несомненно, бог, ибо без него отдыхал бы дьявол.
Шли танцы. Отринуты случились пиджаки, пышные платья не усмиряли рвущегося задора. В центре лихо отделывали Игорь и Люда Бызова, угреватая и угловатая девчонка из параллельного класса. В коротких антрактах выпускники радостно фонтанировали. Андрей оказался втянут в процедуру и сугубо на выкаблучивании изладил нечто фантасмагорическое с обильной телом завучем, Антониной Ивановной. Гремели аплодисменты.
Лихо сплясал и с девочками (Надя все время держалась со Славой, бросая притом взгляды неоднозначные: от умильного до гневного (потом и вовсе демонстративно не смотрела)). По просьбе публики взошел на сцену и вместе с ансамблем — музыкантов Андрей знал — изладил песенку. Уже не ходили добавлять в комнатку: по его распоряжению ребята принесли винцо и кроили практически на глазах учителей. Он чувствовал себя хозяином ночи, и ночь продолжалась.
На белый танец Андрея пригласила девушка. Упоминалась, Ольга Ляхова — особа весьма нешуточная: яркая, своенравная и совершенно недосягаемая. Она выделялась даже и не броской внешностью, а отстраненностью, ореолом таинственности. Училась плохо, но всех, даже учителей откровенно презирала. Чем-то возле дружбы с ней могла похвалиться только одна никудышная девочка.
Приглашение было неожиданностью. О девице говорили много, и Андрей часто на нее поглядывал, но отклики получал холодные. Первый танец станцевали слаженно, однако молча, на другой он сам напросился. Здесь и разговорились, и почти сразу разговор ошарашил. После нескольких фраз и реплик Ольга, глубоко глядя парню в глаза, без намека на улыбку спросила:
— Тебя можно поздравить с победой?
— Можно. При этом желательно узнать, с какой.
— Говорят, вы стали мужчиной.
Андрей сделал печальное лицо, взглянул на Ольгу проникновенно и болезненно, и — о, каверзы психики! — разомкнул уста:
— Ты знаешь, происходит нечто чудовищное. По школе бежит нелепый слух насчет меня с Васениной, — Андрей возмущенно мотнул головой. — Это идиотизм — я влюблен в Таню Жукову, а она верит этой гадости. 
И дальше:
— Но вот какая глупая история… Говорить-то вроде и дико, однако сегодня такой вечер, со мной что-то происходит… Дело в том, что я, кажется, вообще к этому не способен. У меня получился случай — не получился, вернее…
— Я знаю. (Андрей вскинул брови.) Это была моя сестра… А за способности ты не переживай, тут дело обычное. 
— Спасибо на родном слове, — искренно поблагодарил Андрей.
Ольга отвела взгляд и произнесла:
— Если хочешь, давай попробуем.
Лицо юноши несколько перекосило.
— В каком смысле?
— Что ты как маленький.
Часто моргали ресницы Андрея.
— Ну, это... того... конечно, хочу.
Акция происходила в раздевалке — девица, конечно, была опытна (собственно, она этого не скрывала), — они целовались. Целовались исступленно, до безвкусия. Она первая отстранилась, посмотрела в глаза Андрея настойчиво, колко. И как-то нерасторопно, рыхло опустилась на колени. Парень зачем-то сильно зажмурил глаза. Когда рука Ольги коснулась, он дернулся, грубо оттолкнул девушку и убежал.
Андрей стоял один у окна в полутемном коридоре, им владела странная отрешенность. Тем временем в помещение проник рассвет. Он разлился за окнами жидким молоком и отряхнувшие ночь деревья, просыпаясь, квело перебирали листья, и глыбы домов, с еще унылыми пробоинами окон, уже высвечивались навстречу дню. Сворачивали инструмент музыканты, унялся общий гомон, отдельные реплики уже не искрились юмором, и редкие всплески энтузиазма были обособлены контекстом усталости; ребята, еще пружинистые, еще красивые, но уже выговорившиеся, замедленные, суетились, собираясь к процессии — по традиции шли на площадь.
Андрей мрачновато смотрел в окно, провел по лицу пальцами, плотно закрыл веки. Открыл — взгляд несколько ожил. Начал двигаться. Увидел Лиду, подружку Тани, подошел. Спросил мягко:
— Лид, где Таня?
Та ответила, не без неприязни:
— Ушла домой.
Андрей угрюмо вышел из школы, постоял, опустив к долу раздумчивый взгляд. Поднял голову, тщательно и ласково поглядел в небо. Голова приняла обычное расположение, взгляд оставался спокойный, трезвый. Андрей тронулся и безучастно пошел домой.
 
— Семь вторых, — настойчиво вякнул Слава. 
— Играй, —   соблаговолил Олег.
Резались в преферанс. Слава взял прикуп:
— Не, чуваки, оторвались, конечно, на полную! Марго мне на площади: (передразнил тонким голосом, ерничая) Завьялов, не позорь школу, спрячь бутылку! Я. Маргарита Федоровна, да то ж компот, у меня ночью колики без жидкости случаются. А сам — в зюзю. Гэ-гэ-гэ.
Подхватил Игорь:
— Мне наша Наталья: Игорек, ты как отличник и победитель олимпиады понесешь цветы. А меня мутит, думаю, как бы вообще не блевануть… Я вистану.
Олег вытянул шею:
— Так не слабо — по два фуфыря на брата вышло… Я пас. Кладемся?
Славка похвалился:
— Я еще с бэклассом нахаляву кирнул… — Рьяно повернулся к Андрею: — А ты куда слинял? Тебя чего-то на площади не было!
Андрей продундел (он был на прикупе):
— Да чего там делать, я и так перегрелся.
Слава порадовался:
— Да уж, оторвался ты за все дела! — Обмахнул взглядом ребят: — Он вам еще не говорил? Ольгу Ляхову до кучи оприходовал.
Олег заполошно крякнул:
— Иди ты!!
Андрей через паузу, с плохо скрываемой бравадой шмякнул:
— В раздевалке.
Игорь:
— Это вообще мрак! Не, точно что ли?
Улыбочка хитрованская сидела на лице Андрея:
— А пусть не лезут.
Игорь огорчился:
— Блин, везет же!.. Без взятки ты, Слава, похоже.
Клались карты, делались ходы. Слава посетовал:
— Вот собаки, подняли в гору все-таки. Расклад, конечно, не в жилу… Ну что, мужики, когда в лес-то дернем?
Олег надавил:
— А чего тянуть, завтра и едем.
Слава запросил Андрея:
— Слушай, а из девчонок-то кто с нами? Надька Васенина тоже просится. 
Андрей испугался:
— Ни в коем случае!..
Андрей находился дома, слонялся. Взял книгу, положил. Пошел на кухню, безрадостно глядел в холодильник, закрыл. Сидел за столом, по школьному сложив перед собой руки. На локоть угадал солнечный заяц, Андрей удивленно смотрел на него: зачем, животное, чего ты просишь?.. Выбрался из дома, двигался по улице. Пегие дома с облупленной штукатуркой сидели грустно и ровно. Опавшие лепестки боярышника, густо, мелко и испачкано застилали обочины. Лежал привычный и чужой зуд машин, томил докучливый ропот лиственных и птиц. Было больно.
Набрел на подъезд, подле двери мялся: движения получались дерганы, взгляд суетлив. Зло вогнал кнопку звонка. Дверь открылась, в проеме стояла Таня. Увидев Андрея, обрела строгость.
— Привет, — молвил он, независимая улыбочка мельтешила на губах. Таня молча кивнула. — Прогуляться не хочешь? — Голос чуть надломился.
— Некогда, — ответила коротко и глухо.
Андрей едва понурил голову, взбодрился тут же. В голосе стояло напускное равнодушие:
— Вообще-то меня ребята послали. Ты помнишь, в лес сговаривались, в поход. Идешь?
— Нет, — бросила Таня.
— Категорически?
— Да, — бросила Таня.
— Ну извини, — сказал Андрей и развернулся. Спускался, насвистывая.
 
В лесу стояли палатки, они были пусты, потому что наши парни и девчата озоровали, брызгались, дурачились в компактном и уютном озере. Лес полнился тенью, запахами, очарованием. Озеро содержало опрятную влагу, умирявшую и тем самым воспаляющую плоть. Ребята обладали настроением. В течение дня они говорили пустятину, аппетитно ели, добротно спали, ибо на все остальное существовала ночь. А ночью пылал костер, и вокруг него расположились жадные потребители жизни, той занимательной вещички, которая умеет. Пламя костра трепетало в глазах, трепало щеки, осуществляло маленький и огромный мир. Пели, на гитаре аккомпанировал Олег. Андрей сидел молча, угрюмо вперившись в костер, тускло мерцало неподвижное лицо. Песня закончилась. Одна из девочек — подруга Игоря, на плече лежала его рука — попросила:
— Андрей, спой ту, которая на выпускном не получилась.
Девочки заголосили вразнобой:
— Давай, Андрюша.
— Ребята песню хвалят, а мы не слышали.
Олег протянул гитару Андрею. Тот категорически отказываясь, выставил руку:
— Нет-нет, я не буду… Вы поймите, я не могу… — Совсем тихо добавил: — Спел уже.
Слава вставил — он сидел рядом с другом — хихиканьем обозначая шутливость слов:
— Васениной нет, она бы уговорила.
Олег снова пристроил к себе гитару, завел очередную песню. Лицо Андрея разгладилось, обострился нос, в зеницах сверкали свинцовые блики. Ребята вслед Олегу подхватили слова, девчата пели раскачиваясь. Закончился куплет, пошел припев. Голова Андрея медленно повернулась к Славке, смотрел пристально сквозь прищурившиеся глаза, вдруг сделал короткий замах и сбоку сильно стукнул Славу по лицу. Тот кувырком завалился с бревна, Андрей с ненавистью возвратил взгляд в костер. Славка, резво вскочив, надрывно крикнул:
 — Ты что, совсем дурак что ли!!!
Песня оборвалась, все замерли, ошалело уставившись в Андрея. Тот сидел мгновение, тяжело встал и громоздко вплыл в плотный занавес мрака.
Ранним утром мягкая дымка тумана лиловела в дремотном лесу. От потухшего костра тянулась усталая струйка дыма, шаяли последние угли. Подле костра сутулилась обернутая одеялом больная фигура — это был Андрей. Застыло изможденное лицо — было видно, что он не спал — тлели покрасневшие, тусклые глаза. Из палатки кто-то выкарабкался. Это состоялся Слава — лицо явилось мятое, полусонное. Увидев Андрея, глаза опустил в землю, помешкал. Решительно вылез, тронулся в лес. Опростался, подошел к костру, сел рядом. Молчали, Слава периодически шмыгал носом. Андрей, не глядя, но наклонив голову к Славе, виновато произнес:
— Прости, Слав. Похоже, крыша у меня поехала.
Слава светло ответил:
— Да чего там, всякое бывает.
Андрей поднял глаза, смотрел взросло в неподвижный лес. Тяжко вздохнул, опустил глаза обратно:
— Слушай, я сейчас уеду домой. Ты там… что-нибудь придумай ребятам.
Слава внимательно посмотрел на друга, после паузы кивнул:
— Придумаю.
 
В знакомой уже нам полутемной квартире происходила вечеринка, которую производила все та же компания: Володя, Вика, другие. Присутствовал и Андрей — сегодня персонаж случился усугубленным: медленно перемещался зрак, движения получались неровными и томительными. Играла западная музыка, танцевали. Вика лихо наяривала в паре с дюжим молодцем. Андрей, редко и тяжело мигая, искоса наблюдал за ними. В некий момент, угадав на одинокую позицию Вики, Андрей инертно подрулил к ней с намерением потанцевать. Вика поползновению благоволила, с улыбкой наблюдая за карикатурно пыжащимся парнем. Позже Андрей и петь намерился, однако получалось нечто коверканное, мычащее, непотребное — кончилось тем, что гитару забрали. В итоге Володя, снисходительно и улыбчиво наблюдающий за подопечным, при попытке принять очередную дозу отнял стакан и порекомендовал: «Хорош, Андюха, крайнюю стадию после осваивать будем».
В коридоре Вика, наклонившись, искала туфли Андрея. Того изрядно бросало, он бормотал:
— А знаешь… я тебя люблю… Безумно… — Взгляд его почему-то на Вику не попадал. — Ты даже себе не представляешь…
— Солнышко мое, — по-матерински помогая Андрею обуться, ласково увещевала Вика. — Да что еще со мной делать, как не любить. Ты ножку-то пошевели…
— Если тебя кто обидит… Ты только обозначь клиента. Считай, что… метр на два.
— Ну давай, давай, родной, — выпихнув Андрея, прикрыла Вика за ним дверь.
Юноша криво сидел на скамье перед домом. Из подъезда вышла Вика с молодчиком. Андрей тягуче повел голову вслед. Славно плавал над головой косой свет, где-то на обочине неба забыто мерцали звезды. Встал — хорошо качнуло. Неуклюже поспешил за парочкой. Догнав, недружественно дернул парня за плечо. Тот обернулся. Андрей голосом полным удивления претендовал:
— Ну ты, соперник… Ты какого, вообще, присоседился? Тебя, вообще, кто сюда звал?
Парень изумленно-агрессивно пояснил:
— Малый, ты дерьма что ли обожрался? Канай отсюда быстро, пока я тебе жопу не надрал!
Солидарность красавцу выразила Вика:
— Ты, пацан, место свое разумей. Дуй-ка домой, да проспись.
Андрей с большим размахом изготовил удар по противнику. Противник легко увернулся, юноша пронесся мимо. Однако не упал чудесным образом и, гуттаперчиво извернувшись, опять приобрел атакующую позицию. На что соперник безапелляционно и сильно ткнул ему кулаком в лицо. Андрей рухнул.
 
Герой присутствовал дома, он лежал животом на кушетке, глаза были неподвижно уставлены в пол, — на глазу горел фингал… Появилась усталая улыбка. Андрей сел, взгляд оставался там же. Наконец убрал взгляд, встал, бесцельно исследовал потолок, стены — все выражало предельное несогласие с жизнью и насмешку над собой. Тронулся к окну, приоткрыл занавеску, смотрел. В глазах существовали тоска, безнадежность. Отодвинулся от окна, замер, пальцы коснулись книги, лежащей на столе, открыли — не видя, тронулся зрачок… Книга вяло шлепнулась обратно. 
Сел на диван, пристроил на колени гитару, уткнулся грудной клеткой в деку. Взял аккорд, сразу напелось: «Я бы отдал бы все…» Голос совершился корявый, хилый. Теперь взял аккорд перебором: «Я бы отдал бы все…» Слова показались значительными, незаменимыми. Настолько, что дальше не оставалось места иным. И мелодия, что возникла сама собой, получилась высокой, проникновенной. Но дальше совершенно не шло. Впрочем, и не требовалось. Он мусолил слова, звуки, резонанс был исчерпывающим… Внезапно ударило: «Господи, какая пошлость!» 
Откинул гитару, грузно поднялся, ходил… Сел за стол. Взор потускнел, голова, с обнявшими ее руками, жестом отчаяния легла на скатерть.
Андрей стоял перед дверью квартиры Тани, смотрел прямо, решительно — дерзко сиял синяк. Палец лег на кнопку звонка, давил ответственно. Плыли мгновения невыносимой тишины. Дверь хлюпнула, открылась. Появилось лицо Тани и сразу ушедшие глаза. Голос Андрея пошел бодро:
— Тань, выйди на пять минут. Я должен сказать… — Проникновенно воззрился. — Пожалуйста.
— Хорошо… я оденусь, — мягко поплыла, закрываясь, дверь.
Сидели на скамье во дворе, молчали, строго смотрели перед собой. Андрей, наконец, произнес тяжело, неуютно:
— Таня, я очень виноват перед тобой. Действительно, тогда с Надькой Васениной — случилось… — Андрей вскочил, мелко задвигался, глаза загорелись, запунцовело лицо, голос рвался страстно, надрывно. — Я не знаю, что это было! Наваждение, бесовщина! — Резко легла пауза, глаза на Таню не попадали, лицо ее было непроницаемо. — Я так хотел спеть тебе ту песню… Я ведь ее для тебя сочинял.
Таня молчала. Андрея выворачивало — он вынужден был истребить это молчание: 
— Со мной еще на сцене что-то случилось — перепил наверное. Это же надо — слова забыть… А потом… я так обиделся, ну, что ты не пошла со мной. А тут Надька подходит… а меня переполняет. Я и говорю: давай тебе песню спою… А потом… я говорю — наваждение, дурман. Да еще пьяный был… Очнулся, смотрю… Меня чуть не вырвало. Честно…
Андрей вскинул взгляд на Таню, смотрел в упор:
— Я, Таня, тебя жутко люблю. — Глаза упали.
Андрей сел. Молчали. Андрей спросил:
— У тебя хоть что-то ко мне есть?
— Не знаю, — ответила Татьяна. 
Шумела тишина. Таня встала, бросила:
— Я пойду. — Ушла, Андрей вслед не глядел.
На следующий день Андрей опять стоял перед дверью квартиры Тани, открыла ее сестра, Инна.
— Здравствуйте, можно Таню? — попросил парень.
— Ее нет дома, — ответила сестра.
На следующий день Андрей опять стоял перед дверью квартиры Тани, открыла ее сестра.
— Здравствуйте, Таню можно? — попросил парень.
Инна несколько замялась, попыталась объяснить:
— Андрей… Таня не выйдет. Она просила сказать, чтоб ты не приходил.
Парень виновато и понимающе улыбнулся, кивнул головой. Ушел.
Андрей снова звонил в дверь. Открыл отец Тани, смотрел сурово, не сочувствующе:
— Послушай. В конце концов, пора быть мужчиной. — Дверь закрылась.
Андрей сидел на ступеньке марша подле двери Таниной квартиры, не мигая, уперся взглядом в стену. Он сидел на ступеньке марша подле двери Таниной квартиры, взгляд не изменился — сумерки овладевали помещением. Андрей на ступеньке марша сидел подле двери Таниной квартиры, в подъезде горел свет лампы. Парень прислонился к стене, веки его смежались, вспархивали от усилия, вновь медленно ползли по зрачку… Разливался монотонный утренний свет, мальчик, прислонившись к стене, спал. На верхнем этаже хрупнула дверь, Андрей встрепенулся, квело сверкнули распахнувшиеся глаза, тень безнадежности дернула лицо. Опрометью выбежал из подъезда.
 
Произошло письмо. «Таня, то что происходит со мной — ужасно. Совершено не подозревал, что дождусь таких чувств. И я понял — коварство! Вот абсолютная и окончательная сущность любви. Мне представляется она как некое существо питающееся чувствами предельных значений, и ради насыщения ей проще искать ошибки, ибо душевная боль, как известно, завидно экстремальна. Отсюда любовь доводит человека до исступления и заставляет делать глупости, которые зачастую направлены на объект страсти… Что за подлость — валить с больной головы на здоровую, возразишь ты, имея в виду мой дикий поступок, причем здесь я?! Объясняю это просто: ты теперь для меня — всё. 
Коварство состоит в том, что любовь ничуть не обязывает к взаимности: другой человек не должен, да и не может равно сопереживать. Казалось бы, люби себе на здоровье, обожай объект на расстоянии. Нет, надо чтоб предмет эмоций испытывал именно аналогичное чувство, даже если оно болезненное — вот в чем мерзость. 
Принципиальная дрянь любви в том, что чувство это безнадежно. От него нет лекарств с одной стороны, и нет практических рекомендаций, как сделать его обоюдным, с другой. Подлость, наконец, идет оттуда, что в ошибках любви бессильны просьбы и объяснения, никто не ведает, как поступить ради прощения.
Знаешь, в редких интервалах усталости, с любопытством глядя на себя, я спрашиваю: происходящее со мной — разрушение или напротив обогащение? Последнее, скажет мудрый. Но как несовершенен мир, если нужно достигать — таким образом. И ради чего? — будущность для меня озарена мраком. 
Сколько раз я вычеркивал фразу, которую ты сейчас прочтешь, как ненавижу теперь себя за нее, и как рад, что есть такие слова… Таня, прости меня. Я больше… не буду… И понимай это как можешь».
Лиде, ближайшей подруге Татьяны, при всучивании письма было сказано мертвым голосом: «Если сможешь, не читай». Письмо, впрочем, в конверт было уложено, но тот не запечатан.
На следующий день Андрей должен был позвонить Лиде относительно приговора. Раза четыре поднимал и клал трубку, не набрав номер. Вяло бродил по квартире и зачем-то поминутно поглядывал на часы, хоть ни часы, ни минуты к делу отношения не имели. 
— Она не хочет тебя видеть, — коротко ответила Лида.
— А письмо-то читала? — ровно спросил Андрей.
— Я?
— Она, причем тут ты.
— Читала, конечно.
Андрей хихикнул:
— Это я из книги одной списал. Неудачного, выясняется, писателя выкопал… Слушай, сегодня анекдот классный услышал… — Андрей рассказал анекдот. Сам посмеялся, но Лида была нема. Попрощались.
Вечер следующего дня застал всю компанию за картами. Славка радостно пылил Игорю:
— Наш паровоз вперед лети! На крестях-то, а? Игорек, летели гуси-лебеди!
Игорь звонко унывал:
— Да ты хоть одну поймай — паровоз! Прокинетесь ведь, отвечаю!
Слава засуетился:
— Ну что, Андрюха, сперва бубу выбираем, потом черву… — он вскинул глаза на Андрея, гневно попенял: — Слушай, ты чего как примороженный? Играть будем или нет?
Взгляд Андрея ожил.
— Да это… что-то я отвлекся.
— Отвлё-ёкся, блин! Не ля-ля же — карты!
Андрей разглядывал карты, пытался поймать схему. Убрал взгляд:
— В общем, ты сам командуй. Чего-то я…
— Да ну тебя! — Слава делал ходы. Роились соответствующие словечки и междометия.
Кон закончился, Олег раздал новую карту. Славка обратился к Андрею, душевно:
— Ну ты чего, ей бог. С тем шкодником твой братан разобрался, чего переживать?
Андрей ответил с улыбкой, мягко:
— Причем здесь… пошел он…
— Я и говорю. Твое слово…
 
Тем временем лето распустилось. Приходили грозы, настаивали воздух удушливой влагой, освежали ночи, умывали лист. Зарумянилась женщина, человек заблестел взглядом, во дворах образовались гамливые ребятишки и облезлые собаки. Синяк с глаза нашего героя исчез. По этому случаю однажды в квартире его раздался звонок. Андрей открыл, в дверях стояла Лида. Она молча передала записку и удалилась. Андрей судорожно, забыв закрыть дверь, впился. Пробежав наскоро, всмотрелся в записку тщательней. Прочитал на третий раз, отставил взгляд, в глазах пылала радость.
Андрей подошел к незнакомому дому, сверил адрес по записке. Движения были кургузы, ресницы часто мигали. Поднялся на третий этаж. Дверь открыла Лида.
— Проходи.
Андрей вошел в комнату, руки расхлябанно болтались. На диване сидела Татьяна, смотрела телевизор, напряженно не среагировала на вошедшего.
— Привет, — не бойко изъяснился Андрей.
— Здравствуй, — совсем тихо прозвучало в ответ. Взгляд чуть метнулся, но Андрея не коснулся.
— Присаживайся, — пригласила Лида.
Андрей глянул на место рядом с Таней, однако, взял от стола стул и, неуклюже шаркнув ножками по полу и установив предмет в нелепой позиции, сел. Лида пристроилась рядом с Таней. Существовало молчание, все напряженно смотрели на экран — давали, кажется, «В мире животных».
— Ой, какая прелесть! — воскликнула Лида. С доброй долей вероятия, это относилось к представителю фауны.
Молчание происходило, в телеагрегате красавец лев гонял длиннорогую антилопу. Вскоре Лида встала:
— Знаете, мне надо идти. — Она дерзко уперлась в юношу. — Андрей, тебе там совсем неудобно смотреть, сядь на мое место.
Андрей испуганно воззрился в Лиду. Мешкал. Испуганно и напряженно встал и выполнил указание. Вонзился в телевизор. Лида ушла.
С ее уходом Андрей несколько расслабился. Он повернулся к Тане, губы его шевельнулись. Таня была непроницаема, и парень возвратился в прежнюю диспозицию… Снова несколько повернулся, извлеклись звуки:
— Что это за квартира?
— Моей тетки. Она уехала на дачу. — Чист  был голос Тани.
— Классная квартира.
Совершилась пауза, лев все-таки укокошил бедную гну. Убедившись в полной победе, Андрей кинул голову в сторону серванта:
— Там ты, что ли, на фото?
Татьяна кивнула. Следующий интервал получился поменьше. Андрей рассудил:
— А у меня твоей нет.
Таня недоуменно возразила, повернувшись всем лицом (впервые):
— У нас же есть выпускные!
— А, ну да… — смутился до красноты товарищ.
Очередная пауза получилась по длительности между предыдущими. Андрей поделился:
— Представляешь, Олегу отец мотоцикл пообещал купить, если он в институт поступит.
— Здорово.
Лев, гордо лежа лапами на собственности, сонно мигал, созерцая околоток.
— Это… ну… Зря ты с нами в лес не поехала. Там классно было.
Таня молча пожала плечами. Андрей чуть повернулся:
— Кино вчера по телеку смотрела?
— Ага.
— Так себе.
— Ага.
В долгой паузе лев трапезничал… И тут Таня повернулась к Андрею. Она смотрела на него дерзко, плотно. Она произнесла:
— Ну, что же ты…
Дальше началось невообразимое. Это было цунами, Везувий, светопреставление. Татьяна рвала его волосы, хлестала по лицу, и кричала сквозь слезы, что ненавидит его. Затем врывала в свои объятия, грызла, впитывала, поглощала. Он, обезумевший от исступления, надрываясь голосом, хлюпая слезами восторга, обморочно бормотал, что ничего нет и не будет уже в мире, — только она, единственная, вечная, беспредельная. Имели место: единение, экстаз, вывернутость… СЧАСТЬЕ — оголтелое, неимоверное, чудовищное.
Утром настырный свет веселил потраченную юркой паутинкой смычку потолка и стены. Отметим ретивые художества утреннего проныры — вот славно сыграл замысловатый узор настенного ковра, дальше пелена одеяла сверкнула бугристой белизной. Рука мирно почивала на вежливой ткани. Дальше — лицо. Лицо смотрело. Собственно, на лице ничего и не было помимо глаз и взгляда, неподвижно упершегося в потолок. И в этом взгляде существовали удивление и достижение, покой и настоятельность, миг и бесконечность, — во взгляде находилась жизнь, и ее звали Андрей.
Мужик резво чистил в ванной зубы, движения были стремительны, даже суетливы. Вдруг замер, взгляд с долей удивления и настороженности въелся в физиономию, глядящую из зеркала. Андрей рассматривал это лицо, похоже, что-то неведомое обнаружилось. Затем губы поползли в улыбку, сияющую пастой и согласием.
Он был пружинист, энергичен, руки систематически ныряли в карманы и незамедлительно выхватывались. Вывалился во двор, свистел Славку. Тот изобразился в окне, махнул приветственно рукой… Вышел деловито из подъезда:
— Что будем делать?
— Не знаю, — весело тараторил Андрей, — что-нибудь придумаем… До вечера перекантоваться надо.
— А что вечером? — ревниво спросил Слава.
Андрей с хитринкой взглянул на друга, помялся — конечно, сказать хотелось. Однако удержался:
— Да так… надо.
Слава возмутился:
— Ты чего темнишь?! Вчера пропал на весь вечер! Колись, где был?
Андрей мягко повернулся, в голосе уже состоялось мужество:
— Ну… в общем, не надо об этом… Потом.
Далеко за полдень Андрей весело подлетел к двери Тани, мало не настоятельно пихал звонок. Открыла Инна.
— Здрасьсте, — задорно сообщил он. — Таню позови, пожалуйста.
Инна молча смотрела в Андрея. Наконец шевельнулись губы:
— А Тани нет. Она в Москву уехала, в институт поступать.
— Когда уехала? — деловито полюбопытствовал Андрей.
— Сегодня утром, — вежливо ответила сестра.
— А-а, ну да… Извини, до свидания, — улыбаясь, тактично сказал Андрей и начал спускаться.
Дверь закрылась. Андрей резво скакал по ступенькам, вдруг остановился, замер. Глаза сделались беспомощными. «Как уехала?» — испуганно прошептали губы.
***
В осеннем вечере, в слякоти мягко растворялся унылый свет фонарей. На небе расположился низкий материк туч, и, подпаленные клюквенным закатом, шаяли обширные полыньи. Воздух был густ и неспокоен. Поспешали нечастые автомобили, вольно и сосредоточенно двигались люди. По улице, не торопясь, шли порядочно возмужавшие Слава и Андрей. На лицо Андрей изменился мало, волосы, правда, хорошо выросли, густая косичка, стиснутая резинкой, лежала на модно потертой куртке — все выдавало заправского музыканта. Слава посолиднел, скинул худобу, в справном кожане выглядел достойно. И говорил степенно — впрочем, проскальзывали изредка юношеские интонации:
— А чего, строительство сейчас поднимается, работа есть. По внутренней отделке я практически всем владею. Так что какой евроремонт затеешь — ко мне. По дружбе замахлячу даром.
Андрей посомневался саркастически:
— Хах, сказал — евроремонт!.. А что Алька? Я его год не видел. 
— Скоро на свадьбе увидишь, женится. К слову, он к тебе подскочить собирался — насчет музыки перетереть, чтоб ты составчик организовал.
— Сделаем, о чем разговор.
— Ты у нас один, получается, холостяк. Не надоело еще таскаться?
Андрей равнодушно сыграл плечами. Слава заговорил повышенно:
— Слушай, мне непонятно — неуж все Танька давит?.. 
Андрей повернулся с мягкой улыбкой:
— Нет конечно… Хотя… пару лет болел, письма писал. Так и не ответила ни разу… Недавно, слышал, вообще за иностранца замуж вышла — уехала… — Андрей раздумчиво умолк. Проговорил тихо: — Нет… наверное.