Эльвира Сапфирова

Назад к Колесовым Лена бежала вприпрыжку. Подождать недельку — да, пожалуйста! Сегодня же напишет маме, чтоб не волновалась: она останется еще на две недельки у бабушке в Новочеркасске. Как просто, оказалось, достигнуть мечты: увидеть родного отца. Она будет читать, думать о чем-нибудь другом, чтобы не проболтаться, чтобы никто из семьи ни о чем не догадался.
Лена влетела к бабушке и плюхнулась на пустую кушетку. Бабуля возилась с опарой, устало двигаясь. С самого утра заболела голова, потом подключилась спина. Иногда боли были такими сильными, что, казалось, терпение вот-вот взорвётся диким криком, а она, как всегда, успокаивала свою болячку разговорами, бормотала, обращаясь к радикулиту в спине, ломоте в коленях и сумасшедшему жжению в затылке:
- Ну, бисова сила, недолго вам еще издеваться надо мною. Вот ещё три годика и уйду от вас, будете тут одни без меня.
Она определяла себе сроки жизни несколько раз и готовилась к смерти каждые десять лет, чтобы справиться с болезнью, чтобы видеть и знать предел страданий. Как ни странно угроза действовала, и мир на цыпочках возвращался в тело. Так было и сегодня.
Солнце село и мухи, недовольные уходящим днём, жужжали настойчиво и громко, ссорясь с просыпающимися комарами. В тесной, раскалённой жаром кухоньке душно. Но как вкусно пахнет борщом и хлебом! «Наверное, опять болит нога, - подумала Лена, глядя на осунувшееся, бледное лицо женщины.
- Куды як конь несёшься? - ворчит недовольно бабуля,
- Бабушка, а Людка, сестра, где? - спохватившись, спрашивает Лена.
- С дядькой, с Вовкой гулять ушли. Не бачишь? Обидать, чи шо пришла?
- Угу! Есть хочется сильно-сильно.
- Так чего расселась?! Геть в подвал,- и вдогонку кричит,- Компот здесь.
Это раньше в детстве Лена обижалась на грубость речи бабушки. Но ведь не они главное, а действия. «Уж голодной она точно никогда не оставит, - думала Лена, открывая дверь в подвал.
Это не подвал, а удивительное инженерное сооружение дяди Вовы! Каждая ступенька вниз снижает температуру помещения на несколько градусов. После воздуха, пышущего жаром во дворе, уже на пятой ступеньке подвала в одном сарафанчике долго не простоишь. Холодно.
Лена выскакивает оттуда с полным ковшом борща и радуется теплу.
За обедом рассказывает смешные истории о дедушке Щукаре. Хорошую книгу Шолохов опять написал, не зря Нобелевскую премию дали в этом году, хотя и за «Тихий Дон» только.!
Екатерина Дмитриевна сдержано смеётся. Настроение вроде бы улучшилось, и Лена спрашивает:
- Бабуль, а правда, что так проходила коллективизация?
- Так хиба ж я ведаю!? - уклончиво отвечает она, взбивая подушку на кушетке, чтобы прилечь. - Дон вон какой, через каждого перекатило.
-А тебя тоже коснулось? -почти шёпотом спрашивает девочка, чтобы не спугнуть ленивого настроения и желания вспоминать.
- Да хиба ж мы бачили,шо таке зробиться!
Екатерина Дмитриевна уложила больную ногу на стульчик, потом легла сама, и Лена чутко уловила то мечтательное состояние, за которым следовал рассказ о прошлом.
- У Крыму жили, как у Христа за пазухой! Таврские мы. Потом турки пришли, дед мой с сыновьями бежал на Кубань. А там земли… хоть убейся, не охватишь! Правда, у отца моего, Дмитрия Башукова, девять детей было, а сына тильки три , а «юртовую землю» давали лишь на казаков по тридцать десятин каждому. Ничего. Все равно хватало с гаком! Всегда робили гарно, с песнями, смехом. Шутковать любили.
Батькив усих любив. Шестеро девок! Усих надобно замуж отдать. Скилько разив гостей не приглашали сести.
- А что это значило?
- Что не хочу замуж. Батькив не торопил: и дома работы хватало: коровы, лошади, свиньи, птица — всего вдоволь, тильки роби.
- А когда же ты вышла замуж?
-Двадцать три годыни исполнилось. и сватов усадили за стол. У моего Васеньки улыбка така, что не пригласить сести никак нельзя. Да и восемнадцатый годок стукнул ему — самое время!
- Бабуль, да он же пацан был, на пять лет моложе тебя!
- Ни, ни, его сбирали как раз в армию. Свёкор овдовел, ему хозяйка нужна, вот и сосватали. А свадьбу сыграли через три годины, как отслужил.
- Ну. А как ты узнала, что вас раскулачивать будут?
Екатерина Дмитриевна поднялась, пробежала пальцами по замотанной шерстяным платком коленке, как бы проверяя, опять легла, молча, на кушетку.
- Ну, бабуль, как спаслись а?
А женщину эти воспоминания, видимо, не радовали: хватила и лиха, и счастья, но внуки должны знать, как она жила.
Глубокой ночью, когда каждый суставчик выворачивался, выкручивался, вопил и скручивался, хотелось не спать, а плакать и рвать бренное тело, тащить из него занозу-болезнь, услышала она слабый стук в окно. Счастье, что кровать, где она лежала пластом который месяц, стояла рядом. Толкнула створки рукой и услышала знакомый шепот Петра, которого когда-то два раза не пригласила сесть, а он так и не женился, все ее ждал, а потом ударился в политику, вступил в партию.
-Уезжай, беги сейчас же! Завтра утром придут забирать всю живность, а вас в Сибирь!
«Прощай!» - зашелестела листьями цветущая сирень и затихла, обволакивая комнату своим ароматом.
Вмиг изменилась жизнь. Так же осторожно постучала Катерина ложкой по стакану, призывая свёкра и мужа. Собрались за час. Узлы, двоих детей и недвижимую Катю положили на сено в телегу, запряжённую двумя лошадьми, и — в степь, бежать быстрее без оглядки из собственного дома!
Первое время жили в степи, потом прятались по хуторам у родственников, пока не оказались в казачьей столице, где легче затеряться.
Уже в Новочеркасске свёкор вылечил любимую сноху, исцелил от ревматизма ваннами с сенной трухой и сеном. А она потом до войны родила еще двоих деток.
Лена задумчиво обмахивала ноги веточкой от мух. Вот она какая, коллективизация! Революция на селе! Без жалости выбрасывала на улицу и детей, и больных, и здоровых. Жестокая и безрассудная! А может, не в революции дело? Просто люди забыли, что они люди.
- Да, бабуль, вон как тебя любили! Красивая ты была.
Екатерина Дмитриевна усмехнулась, и девочка сообразила, что ляпнула не подумав, и сразу добавила:
-Ну, ты и сейчас… только вот все время в платке… жарко ведь!
-Таврские мы! - повторила женщина. – Не гоже красотой похваляться - Бог отнимет. Кому надо, тот и так увидит.
Вечерело, но света не зажигали: комары налетят. Вышли колупать бесконечные абрикосы и раскладывать их на освободившуюся фанеру.
Единственный куст чайной розы, усыпанный цветами, источал чудный запах. Тишина.
- Ба, а ба! Спой? - просит Лена. - Только саму длинную.
Женщина поправляет больную ногу двумя руками, берет веточку и запевает, обмахиваясь: «Скакал казак через долину...» Эта удивительная баллада о несчастной любви каждый раз вызывала у девочки слезы, и, не дожидаясь этого, она затянула вторую партию. Бабуля, довольная, кивнула, и полилась песня над Тузловкой, как и сто лет назад, ибо жив, неистребим вольный казацкий дух.
Песню прервал звонкий детский смех. Васька, сын дяди, прыгал от беспричинной радости, заливисто и громко смеялся, догоняя Люду. Сразу стало шумно, весело. Вспыхнул свет, загремели чашки, ложки.
-Вот и гарно, - вздохнув, подвела итог дню баба Катя, вешая замок на фанерную дверь кухоньки. - Теперь — спати, всем спати, бо изыдять комары.
Около фонаря на столбе их вился целый рой, голодных и злых. Наступало время, когда никакая ветка их не пугала и спастись можно только бегством.
В комнате душно, жарко, зато не надо махать руками. Бабуля ворочается, кряхтит, Васька посапывает, с терраски то и дело доносился заливистый смех тети Раи и приглушённый счастливый смешок дяди Вовы, а Лена лежит с открытыми глазами.
Вот как поворачивается человек, раскрывается, если поговорить с ним по душам! Может, Лена не присматривалась раньше к ней? Бабушка и бабушка, вдова, вечно в домашних хлопотах, вечно в косынке, в фартуке. Праздничное платье одно и то тёмное для церкви по воскресеньям. Меняются лишь платки. А на портрете, что висит у нее в спальне, она красавица. Сколько женихов было! А замуж вышла поздно, будто ждала, когда будущий муж подрастет. Выбрала на пять лет моложе! Разве так бывает?! Любить мальчишку! Хотя… может, это сейчас в восемнадцать лет ни то ни се, а тогда казак призывался на службу в войско на три года. Вот отец солдата и выбирал себе работницу вместо сына.
Любовь…Как понять, где она настоящая? Дядя Вова о любви вообще не говорит, отец с матерью только и делают, что выясняют, кто кого любит. А дед Дмитрий Башуков – романтик каких поискать! Ни одну из дочерей против воли не выдал замуж, и сам пятерых жен пережил, шестая его похоронила в девяносто лет. Вот тебе и любовь…
И Лена вспомнила, как однажды баба Катя, задумавшись, стояла, подперев дверной косяк, и смотрела, как внучка моет ванну. Вдруг на дно упал паучок, перевернулся, постоял и бросился бежать вверх. Бабуля встрепенулась и скомандовала:
- Геть видселя!.
Взяла тряпку и села на край ванны, не спуская глаз с паука.
Лена обиделась, выскочила, а потом оглянулась и поразилась: морщинки на лбу разгладились, глаза сияли и с нежностью смотрели на паучка.
- Во, бачишь? Ввирх лизе! Знать живой мой Васечка. Чую, что жив! Може, убёг в Америку?! Баче, як бигае!
А паучок доползал до середины, падал и опять старался из всех сил, карабкался вверх. Лена с удивлением посмотрела на бабушку: для нее эта Отечественная война была далекой историей, седая древность. Ей и в голову не приходило, что бабушка до сих пор страдает от одиночества, от неизвестности, до сих пор верит, что ее муж живет где-то на другой стороне планеты. Ведь похоронки же не было! Мало ли кто пропадал без вести, а потом возвращался!?
-Вот это любовь!- вздыхает девочка, - на всю жизнь. - А я думала, что такое может быть только в книгах или в кино.
Она смотрит на окно. Занавески отодвинуты, чтобы свежий ночной воздух заполнял комнату. Видно, как красиво изогнутый месяц перекинул лунную дорожку через подоконник. « Не всегда же мне страдать от безответной любви! Полюбят и меня. Сегодня я счастливая! Столько всего узнала»,- мелькнуло в голове.
Лена натянула до подбородка простыню, поерзала еще немного на матрасе, подумала: « Как же жестко спать на полу!» и уснула.


Неделя пролетела незаметно. Наступил долгожданный четверг. Лена понимала, что идет к Ежовым слишком рано, но ждать больше не могла. Лучше весь день гулять по улицам города, пока Гена вернется с работы, чем изнывать от тоски. Поднималась в гору на центральную улицу и корила себя, и оправдывала. Надо же было как-то объяснить Колесовым свое исчезновение на четыре дня. Вот и сказала, что едет на турбазу с Геной. Эта полуправда не насторожила бабулю, потому что каждое производство и трамвайное депо тоже имеет свою базу отдыха на берегу Дона.
К дому Ежовых подошла с заходом солнца. Тамара Федоровна, как всегда, была занята коровой, поросятами и гремела в глубине хлева; дедушка шуршал на сеновале, сестричек не видно. Одним словом, здороваться не с кем. Можно просто посидеть на лавочке у замкнутого дома. Она сорвала веточку тутовника и лениво отмахивалась ею от мух и комаров. Тамара Федоровна равнодушно посматривала на одинокую фигурку девочки, гремела посудой, собирала харчи в сумку мужа, которого отправляла на пойму в ночное, пасти коров: подошла очередь.
Темнело. Опустилась прохлада. Неуютно, одиноко. Лена рьяно уже двумя веточками отгоняла наглых и злых комаров, изредка вставала, бегая за угол, посмотреть, нет ли знакомой фигуры вдали.
Гены не было. Почему? Что случилось?
Взошла яркая луна, полная, светлая, холодная. Прогулявшись в очередной раз по улице, девочка села, спрятав голые ноги под платье и, обхватив себя руками, спрятала голову в коленях.
Сквозь дрему услышала стук калитки. Пришел!
Они шли рядом. Гена и его жена.
-А ты уже здесь? - небрежно, пьяно протянул дядя и как-то странно на нее посмотрел. С неприязнью, досадой и… отвращением.
Девочка от удивления замерла, онемела, испугалась, а потом обиделась и с укором воскликнула:
-Мы же договорились! Так едем завтра или нет?
Ответа не последовало. Пара, покачиваясь, равнодушно прошла мимо. Вглядевшись внимательнее в покачивающиеся тела, Лена, недоумевая, спросила:
- Вы что, пьяные? Пьяные, да?!
Нинка оглянулась и пальцем прикрыла рот в знак молчания, а Геннадий недовольно крякнул:
- Ну! Подумаешь, выпили чуть-чуть. Чего орать-то?
Лена растерянно смотрела им вслед и не знала, что делать. Поддерживая друг друга, супруги преодолели ступеньки крыльца, но теперь Геннадий никак не мог попасть ключом в замочную скважину. Замок бился о дверной косяк, а Нинка, пританцовывая, торопила:
- Да быстрее же, ну, не могу больше терпеть!
Геннадий вырвал руку из ее объятий и разозлился:
- Не можешь?! Иди в сад! Видишь: темно, ничего не вижу!
Наконец, замок с грохотом упал, дверь распахнулась, и он грубо незнакомо рявкнул стоявшей около лавочки племяннице:
- Иди в дом, раз пришла.
И опять Лену охватил необъяснимый страх, и запах, приторный, гниющий, ударил в нос.
В комнате вспыхнул свет, и хозяйка, сунув девочке подушку с одеялом, сказала пьяно, как и Гена, растягивая слова:
-Вон… раскладушка, стели… ложись.
Лена легла, но ни понять что-либо, ни уснуть не могла. Мешало все: и дурной запах, проникающий сквозь щели, и неудобная раскладушка, застеленная тонким одеялом, и эта полная луна, леденящая душу и выхватывающая из мрака очертания мебели.
А тут еще в соседней комнате поднялась возня. Гнусавый смешок Нинки перемежался со сдавленными ее вскриками «ой, больно», «да, перестань, ты!». Лена, по-старушечьи оправдывая возню, подумала: « Молодые играются!» Но отчего-то напряжение внизу живота росло, и холод страха неумолимо разливался по телу.
- Да не бойся ты, - уговаривала девочка сама себя, - это же мамин дом и Гена свой, родной!
Но всхлипы и крики становились все громче. И вдруг ухо уловило тихий стон Гены:
-Крови! Крови хочу!
Это сказано тихо, будто в раздумье. Лена не поверила своим ушам, быть такого не может, чтобы Гена мог так сказать! Но эти слова повторились уже громче. Девочка ахнула, сердце заколотилось. Лена перестала дышать.
- Не ошиблась?! Странно, неужели так тоже можно любить?!
Тихо. Она повернулась на другой бок и, тот час же подскочила, бледнея, услышав прорвавшееся, ничем больше не сдерживаемое, протяжное мычание: «Хочу! Крови хочу!» Нинка уже громко хихикала, ойкала и кричала: «Ой, не кусайся!» Слышалось ерзание, как борьба. Мужчина зычно рычал и метался. Женщина, не стесняясь, в ответ кричала: «Больно! Ой, больно!» И как апогей раздался оглушительный яростный вой:
- Крови...и..и! Крови..и..и..и хочу...у...у..
Ужас охватил девочку. Скорее инстинктивно, вопреки разумным доводам, она схватила платье, сумочку и вылетела из дома. Перепрыгивая через ступеньки, слетела с веранды, пересекла баз и дернула дверь кухни. Закрыто. Перекинув платье через плечо, хватаясь трясущимися руками за перекладину лестницы, полезла на сеновал и спряталась в самый дальний угол. Тихо. Никто не ищет. Зубы стучали, тело колотила мелкая дрожь. Успокоившись, она почувствовала, как сено колет голые ноги, как свело пальцы, вцепившиеся в лагу. Она подвинула к себе сумочку и поняла, что та расстегнулась и деньги высыпались в сено. Застыла от ужаса, рыдания собрались в комок под сердцем и не давали вздохнуть. Девочка лишь всхлипывала и тряслась. Как же ехать без денег?! Она сидела, затаившись, а слезы бессилия, страха, пережитого ужаса текли и текли... Будто очнувшись, стала шарить в сене. Бумажные нащупала рядом, а мелочь…Будет подарок Тамаре Федоровне.
Уткнувшись лицом в коленки, девочка пыталась понять, что произошло, и что делать дальше. Слезы высохли сразу. Ясно, что придется ехать одной. Она вспомнила всю дорогу к дому отца, сам дом, а вот номер квартиры стерся из памяти или она его не увидела из-за волнения.
-Ничего, - решила она, - там найду. А сейчас — спать…
Постепенно звуки ночи заполнили все вокруг. Сверчки монотонно трезвонили, кот ласково урчал — звал подругу, а в ответ хрюкнул сонный поросенок; закудахтала встрепенувшаяся курица, потревоженная кошкой,
Лена лежала на сене в позе китайского лучника — воина и боялась закрыть глаза. В голове стучало, а в ушах стоял вой и звенели жуткие слова…
Вдруг ее слух уловил не то стоны, не то всхлипывания и тихий успокаивающий голос шептал: « Спи, спи.»
Все затихало, цепкая лунная дорожка неумолимо расширялась и заполняла сеновал