Марат РОГОЗЯНСКИЙ

ВСТРЕЧА                        
(фантасмагория)
 
Я уже встречал её. Она то появлялась в серой осенней толпе, то её силуэт смутно угадывался в неуверенном свете январских фонарей. Весной я часто видел её в своих снах, а на закате лета она вдруг возникала среди праздно шатающихся курортников, удивляя своими теплыми не по сезону одеждами. Я мог узнать её среди сотен и тысяч, следуя какому-то необъяснимому чувству, но сколько я не пытался разглядеть её лицо, мне этого сделать не удавалось.
Однажды в начале лета я шёл по темной совершенно безлюдной улице. Одно время я любил такие прогулки. Знаете ли, иногда бывают безлунные ночи, когда звёзды тоже не видны из-за набежавших на небо облаков. Темнота почти совершенно укрывала окружающие меня предметы и, казалось, скрадывала звук моих шагов. 
Вдруг, неожиданно я увидел возле себя женщину. Её лицо скрывала шляпа с широкими полями, а длинное старомодное платье и накидка казались совершенно чёрными, может по причине мглы покрывавшей окрестности, а может это был их действительный цвет. Я остановился немного удивлённый и овеянный странным чувством: что-то должно случиться. Я узнал её – это была та самая незнакомка. Во мне одновременно с каким-то смутным тревожным чувством зазвучало давнее любопытство. И тут, я впервые услышал её голос: «- Чудесная ночь! Не правда ли?». Эта обычная фраза обожгла меня неслыханными доселе разрежёнными интонациями, в которых кроме вселенского холода присутствовала неизбежность. Я молчал не в силах сказать и слова. Мне нестерпимо захотелось уйти прочь – скоро и безоглядно. Но я стоял притянутый неведомой силой. Неожиданно снова прозвучал её голос: «- Давай играть в прятки…». Я продолжал стоять, не в силах заговорить и пошевелиться. Она тихо и медленно, но настойчиво продолжала: «- Ты же хочешь поцеловать меня? Когда ты найдёшь меня, я подарю тебе свой поцелуй!». Во мне словно что-то оттаяло, и я, не задумываясь, ответил: «- Пожалуй!». Что для меня означало это слово, я до сих пор не знаю, но она восприняла его как согласие и тут же растворилась в темноте, которая как-то сразу разрослась и, как мне показалось, стала более плотной.
Началась погоня. Мимо меня неслись улицы и переулки. Хотя с полной уверенностью не могу сказать: были это дома и деревья – такие, какими мы привыкли их видеть в нашем мире. Но, именно, уверенность в точности и однозначности перспектив влекла меня по бесконечному лабиринту.
Я искал, и не мог найти, хотя постоянно ощущал её присутствие. Казалось, вот-вот, где-то рядом… Но нет! И снова спицы улиц раскручивали меня в своем колесе. С каждым новым кругом во мне умирали воспоминания. Сначала я забыл отца и мать, потом друзей, потом потеряли свою краску воспоминания о жене и ребенке.
Все остановилось внезапно, будто кто-то резко прервал сумятицу звуков. С окончанием движения подступила тишина. Я стоял один в безлюдном месте, которое знаменовал единственный фонарь. Свет его очерчивал небольшой круг прямо передо мной. Далёкие часы отмерили два удара и затихли. За моей спиной хрипло открылась невидимая дверь, и я почувствовал, как меня панически покидает тепло. Незнакомая женщина проскользнула мимо, шурша накрахмаленными юбками, и потом сразу очутилась в нескольких шагах напротив. В свете фонаря я увидел её лицо. Ужас захлестнул меня и безвозвратно унёс последнюю надежду. Одинокий фонарь высвечивал лицо куклы. В нём не было ни капли жизни: казалось, что под толстым слоем пудры скрывается нечто жуткое и опасное. Но особенно меня поразили её губы, горящие алчным красноватым светом – это было единственное яркое пятно на бледном безжизненном лице. Мне стало совсем худо, но, прежде чем упасть, я увидел, как призрак двинулся ко мне, а его тень поднялась и, взметнувшись вверх, исчезла…
…………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………...........................
Я открыл глаза оттого, что почувствовал, как дрожу от холода. Не сразу я узнал комнату, в которой прожил последние несколько лет. В темноте угадывались очертания детских игрушек, а дождь за окном крупными каплями неторопливо барабанил по металлическому карнизу.
Я приподнялся, опираясь на дрожащую руку, сел на кровати, укутавшись в одеяло и поджав озябшие ноги. Постепенно начали возвращаться подробности моего странного видения. Но самое главное, я совершенно отчётливо помнил последние слова, сказанные мне, когда она проходила сквозь меня: «- На всё есть причины…».
Я вздрогнул, отвлёкшись от своих мыслей, и снова услышал апрельский дождь, который продолжал рассказывать о грядущих переменах. Я, внимая его ласковым речам, начал понемногу согреваться и как-то сразу почувствовал накопившуюся за много лет усталость. Снова опустившись на постель, я вмиг заснул. Уже без сновидений.
 
18-23 апреля 2001 г.
©М. RогозЯнский

РОЗОВОЕ ОДЕЯЛО
 
Светлой памяти моей мамы, согревшей меня своей любовью.
 
Долго я учился говорить то, что думаю, а вот молчать об этом я умел всегда. Нет, молчал я не из страха, а скорее от какой-то внутренней скованности. Порой я просто не мог сформулировать, облачить в слова мысли, значение которых мне казалось огромным, а глубинный их смысл никак не поддавался выражению в стройном повествовании. Но обо всем по порядку, ибо смысл сказанного выше станет понятнее, если я расскажу о том, что довелось мне пережить за много лет до написания этих строк. 
Детство у меня, как и у большинства обычных людей проходило в играх с товарищами, школьных заботах и детских переживаниях, о которых многие, становясь взрослыми, не вспоминают. Я же, вспоминая детство, переживаю двоякое ощущение. С одной стороны, мне трудно представить меня сегодняшнего – человека степенного, даже производящего впечатление уверенного в себе, – мечтателем. С другой стороны, все накопленное мною в детстве до сих пор чувствуется с необычайной живостью, так как помогает не терять ощущения причастности к тому неизменно теплому и светлому, чего во взрослой каждодневной круговерти не встретишь. Сейчас, более двадцати лет спустя, я вижу себя того фантазером. Временами я бывал очень общительным, но, все же, более жил своим внутренним придуманным миром. Возможно, вследствие этого обстоятельства, я оставался неровно, что ли, проявляющим себя в повседневной жизни, ребенком. 
Оттого, что у меня часто возникала необходимость побыть одному, а если точнее, то со своими придуманными героями, я несколько раз в году заболевал. Нет, не подумайте, что это было плутовство, ложь мне тогда была совсем не свойственна. Да и сейчас даже малейшая неправда вызывает у меня чувство нестерпимой вины, поэтому я стараюсь избегать ситуаций, где есть необходимость лгать и изворачиваться. В детстве желание личности: погрузиться в фантастический мир, где было уютнее, чем в мире реальном, во избежание лжи, мой организм реализовывал посредством болезни, которая возникала, как мне кажется, вследствие причин психологического характера. В результате, находясь дома, со всей жаждой, накопленной от общения с внешней средой, я наконец-то беспрепятственно мог предаваться мечтаниям о далеких неизведанных странах и грезить о волшебных приключениях придуманных мною героев. 
Один раз мне довелось, долее, чем обычно, пребывать дома в болезненном состоянии. К тому же, съедаемый жаром, я все время лежал под теплым одеялом, заботливой материнской рукой уложенным так, чтобы прохладный комнатный воздух не пробрался к моему горящему телу. Мне категорически было запрещено вставать, и даже не рекомендовано доставать рук из-под укрывающей меня теплой сени. Поэтому пространством для игр могла служить лишь та часть постели, что находилась под одеялом. Об этом одеяле я вспоминаю часто, как о вещи, которая является символом материнской любви и заботы, а поэтому расскажу о нем поподробнее. Пуховое, стеганое – оно было исключительно приятного розового цвета. Это мамино одеяло, под которое ранним утром зимнего воскресного дня было приятно забираться и ощущать присутствие той, что одним биением с тобою рядом доброго любящего сердца освобождает от тревог, которых так много в этом холодном мире. 
Мамино одеяло, облаченное в белый накрахмаленный пододеяльник, будто светилось нежным неземным светом, который особым способом, укрывшись с головой и согнув ноги в коленях, можно было наблюдать часами, заворожённо глядя наверх. Так я поступал всякий раз, когда, страдая от недуга, подолгу проводил время в постели. Так было и в тот раз, о котором я начал рассказывать ранее. Я лежал, укрывшись с головой, и представлял себе горные вершины, самые макушки которых находились над освещенным розовым светом тяжелым облачным покровом. Сам я будто бы стоял у подножия этих великанов на горном плато. Так я прогрезил достаточно долго, но то, что увидел потом, отложилось в моей памяти как событие реальное, происшедшее со мною на самом деле. Хотя в этом можно и усомниться, списав все на болезненное состояние и мое богатое воображение. 
Далее я поведу рассказ не от первого лица, дабы читатель, усомнившийся в правде этого повествования, мог воспринять все нижеизложенное, как некий сказочный сюжет, интересный лишь своею особой таинственностью.
 
КРЫЛЬЯ АНГЕЛА
 
Путник стоял на горном плато возле неподвижной машины. Дорога сюда заняла девятнадцать дней, к исходу которых привела к тому месту, где автомобиль, израсходовавший последнее горючее, замолчал. Теперь надо было достать вещи и, водрузив их на свои плечи, двигаться в сторону видневшихся  в розовом свете горных пиков. Их вершины скрывались за тяжелыми облаками, казалось, источающими этот неземной свет, и от того манили еще сильнее.
Когда Путник впервые увидел эти горы на пожелтевшей от времени фотографии, то как-то сразу понял, что все остальное в его жизни не имеет смысла. Он оставил свой дом, где уже давно жил один, работу, которая позволяла продолжать эту жизнь безбедно до самой старости. Одного лишь взгляда на старое фотографическое изображение было достаточно, чтобы пуститься в путь, цель которого не была ясна. Зато было абсолютное сознание необходимости этого поступка. И вот он здесь, в далекой стране, на горном плато, посреди которого те самые вершины, куда не ступала нога человека.  
Воздух был несколько разрежён, поэтому быстрая ходьба приводила бы к частым остановкам. Путник двигался не спеша. Во время пути по нагорью он не встретил ни одной живой души. Впрочем, это обстоятельство было весьма кстати, ведь впервые за долгие годы Путник, наконец-то, имел возможность не говорить по принуждению. Ему всегда претило необходимое по этикету пустословие, которое в прошлой жизни встречалось столь часто, и даже для многих его знакомых было средством получения весьма приличного заработка. 
На исходе пятого дня каменистая пустыня, с изредка встречающимися деревьями, что росли у торопливых речушек с прохладной и очень вкусной водой,   стала постепенно подниматься вверх, пока не переросла в подножия тех самых гор, которые так манили таинственным розовым светом своих заоблачных вершин. При взгляде отсюда эти горы казались еще величественней и поражали таинственной близостью душе, которая будто бы того и желала, чтобы немедленно лететь из уставшего тела в хорошо знакомое ей пристанище.
В этих краях никогда не было ни дня, ни ночи. То, что мы привыкли называть временем суток, здесь, скорее всего, было похоже на утро. Во всяком случае, так казалось из-за света, который проникал через облака и спускался с самых горных вершин. Именно этот свет и рождал то несравнимое ни с чем ощущение в душе путешественника, которому случилось пребывать в этом безлюдном месте.
После небольшой передышки Путник отправился в обход гор, чтобы отыскать тропу, по которой можно было бы продолжать путь наверх. Прошло еще несколько часов, прежде чем послышался шум горной речки, а потом стала видна и она сама, а заодно небольшая хижина неподалеку от бурлящей среди камней воды. Путник не удивился, а скорее наоборот, почувствовал, насколько это место ему знакомо! В хижине жили – на это указывал дымящийся очаг и загон для скота, в котором стояло несколько поросших густой шерстью животных, похожих на яков. Путник подошел к дому и постучал в полуоткрытую дверь. Никто не ответил, и он вошел в темное помещение, освещаемое лишь огнем очага. Подойдя к огню, Путник протянул руки, чтобы ощутить тепло жилья. И тут из темноты за его спиной раздался голос, похожий на журчание горной речушки: «- Я знала, что ты придешь!». Путник вздрогнул, но не от страха – голос был настолько знаком, что в другой момент он сказал бы, что знал обладательницу этого голоса много лет. Обернувшись, Путник увидел девушку, которая успела войти в круг света, исходящего от очага. Его поразило то, что лицо девушки было знакомо, но при каких обстоятельствах они могли встречаться, Путник вспомнить не мог. Она улыбнулась, как бы в ответ на молчаливый вопрос, и жестом пригласила сесть. Они сели, после чего горной речкой зажурчал ее голос. Только тут Путник понял, что говорит девушка на незнакомом языке, который почему-то ему понятен. «-Ты удивлен?», - спросила девушка. Он только пожал плечами, словно сомневался в своих чувствах. «- Я расскажу тебе о том, что ты забыл, и чего в попытке вспомнить ищешь в этих краях. Я расскажу о тебе самом. Слушай!». Ее голос журчал, как воды горной речки, а ее лицо, озаренное светом, было так прекрасно! 
Она рассказала Путнику, что горы, у подножия которых они сейчас находились, называются Крыльями Ангела. И что там, на вершине, действительно живут ангелы, среди которых до определенного Сущим времени пребывал человек по имени Луис Чен. Но настал урочный час, и этот человек был доставлен ангелами к подножию гор, чтобы рассказать людям о Божественном свете, который он видел, пребывая на вершине. Ангелы принесли Луиса прямо к дому девушки, которую звали Алúя – она и научила Луиса всему тому, что нужно знать, живя среди людей. Потом Луис Чен ушел, чтобы рассказать людям о Божественном свете, но, видимо, поселившись в одном из больших городов, забыл свое имя, и девушку, и Божественный свет гор, где жили ангелы. И вот теперь Луис Чен и Алúя сидели друг напротив друга в доме у подножия гор, которые назывались Крыльями Ангела. 
Луис вспомнил все, о чем говорила Алúя. И только то, о чем он должен поведать миру, по-прежнему, оставалось для него загадкой. О жизни среди ангелов Луис не помнил ничего – не вспомнил он того, что знал о Божественном свете. «- Мне надо снова подняться туда», - сказал Луис, обращая свой взор вверх. «- Я покажу тебе тропу, по которой ты можешь идти, но я не знаю, что ждет тебя на этом пути», – произнесла Алúя, коснувшись его руки своими длинными красивыми пальцами.
Несколько дней, прежде чем отправился в путь, Луис пробыл у Алúи. Потом она показала ему тропу, которая извиваясь терялась вверху среди скал. После этого Луис простился с Алúей. Луис, поднимаясь по тропе, не раз оборачивался и глядел вниз – туда, где еще долго виднелась фигурка девушки с журчащим как воды горной реки именем. Когда Луис поднялся настолько, что Алúя казалась ему лишь камушком величиной с булавочную головку, тропинка повернула вправо. Место, где навсегда осталась частичка души Луиса, скрылось из виду.
Он шел несколько дней. Передышки становились все продолжительнее. Кислорода было все меньше. Луис уже на пол пути оставил мешочек с едой, который дала ему Алúя. В мешочек она зашила маленькое каменное сердечко – в нем была заключена таинственная сила, способная помочь в самую трудную минуту. Оставляя мешочек, Луис взял из него лишь это каменное сердечко. 
Луис не знал, сколько времени прошло с тех пор, как он оставил провиант   и как долго продолжался его путь наверх. Но, казалось, еще чуть-чуть, и розовый свет, проступающий сквозь облака, можно будет потрогать руками. Настолько этот свет стал сильным, заполняющим собой все пространство. Дышать было совсем тяжело, поэтому Луис часто отдыхал, – сначала сделав пять шагов, затем три и, наконец, два, после чего упал в ярко-розовый снег. Луис лежал, думая о том, как бы подняться и идти дальше. Лежать было тепло, но Луис знал, что это ощущение обманчиво: грудь вздымалась от недостатка кислорода, ноги стали непослушными приказам плывущего вслед за облаками сознания. Луис сделал над собой усилие и достал из внутреннего кармана куртки каменное сердечко, подаренное Алúей на тот случай, если он попадет в беду. Луис крепко зажал в кулаке сердечко и, видимо, потратив последние силы, начал погружаться в безвозвратный сон. Но тут случилось то, чего он ждал с момента, когда Алúя пробудила воспоминания о пребывании в этом пронизанном Божественным светом мире. Сначала холодный камушек, зажатый в руке Луиса, потеплел и засветился мягким розовым светом. Потом начал плавиться и, уже превращенный в луч света, просачиваясь сквозь пальцы, устремился за облака. Облака расступились, будто кто раздвинул их невидимой рукой, и небесный свет, вырвавшийся на свободу, потоком хлынул на то место, где замерзал Луис Чен. Сам Луис почувствовал, как его тело, теряя силу тяжести, наливается неизведанным доселе ощущением, похожим на ощущение тепла, которым напитываешься под лучами южного солнца на побережье трепещущего от собственной мощи Океана. Неведомая сила подняла Луиса над заснеженными камнями, и тут он увидел ангелов. Они возвышались, как столпы света над состоявшими из розового света вершинами. Эти вершины казались колоннами, поддерживающими как никогда близкие и до небывалой глубины прозрачные небеса. Луис все вспомнил, взмахнул крыльями и стремглав бросился вниз, к подножию гор, где ждала его Алúя. И далее в мир людей, которым он теперь расскажет о Божественном свете. Ангелы улыбались, глядя в след летящему Луису. 
 
_______
 
Не знаю, как описать чувства, которые посетили меня сразу после всего увиденного. Но это воспоминание останется со мной до конца жизни, как и память о  волшебном мамином одеяле, которое, к сожалению, не сохранилось. 
Моей мамы тоже давно нет в живых, но ощущение того, что прозрение небывалых вершин было подарено мне не без участия этого бесконечно близкого человека, не покидает меня. 
Уже много позже откуда-то в моей памяти всплыли эти слова, объясняющие то, что я вынес из своих детских видений. Завершая свое повествование, просто процитирую их: «Человек, не помнящий своего прошлого, подобен кораблю, севшему на мель. Душа, одетая в стальные одежды, скребет по камням житейских проблем, не понимая, – откуда берется этот скрежещащий звук.  Настоящее сиюминутно, будущее туманно и только прошлое дает нам ощущение перспективы, ведущей нас в вечность.  Прошлое – фундамент нашего дальнейшего бытия. Не забывать свое прошлое – вот разумное решение для человека, который хочет не просто выжить, а стать достойным своего великого будущего.  Помните о прошлом, даже если кажется, что оно заслуживает забвения. Память позволяет дать верные оценки тому, что происходит с вами сегодня   и кем станете вы завтра!».
 
©М. RогозЯнский
1-2.11.2004-17.01.2007