30 июня в день рождения Р.Шухевича состоится во Львове "Шухевич-фест"!
В этот же день в 1941 году начался знаменитый Львовский еврейский погром! И что интересно, сей "фест" закончится 2 июля, точь-в-точь совпадая с концом погрома, когда были уничтожены тысячи мужчин,стариков, женщин и детей...
Этого страшного события я касаюсь в ниже опубликованном коротком повествовании...

Памяти жертв "галичанского карнавала". Годовщине еврейского погрома во Львове посвящается

Инна ИОХВИДОВИЧ

Придя с вернисажа, Руфь отхлёбывала зелёный, без сахара, чай. И как всегда, после выставок современного искусства недоумевала: как ей когда-то это всё могло нравиться?!

И как красиво, заманчиво непонятно звучало когда-то : хеппенинг, перформанс, концептуализм, постмодернизм… Неужели это нравилось только вопреки, только потому, что это было «запрещено»?! Запретный плод всегда сладок!

И, как всегда, когда она задумывалась об этом, то память вновь и вновь возвращала её в конец восьмидесятых, в конец перестройки, когда культурная жизнь, в отличие от обыденной, казалась особенно богатой.

В помещении музея шла презентация книги — украинского культурологического словаря (украiнського культурологiчного словника). Представляли книгу его составители, молодые университетские преподаватели с Западной Украины. Руфь купила книжку, и, слушая вполуха, перелистывала её. В ней даже история страны представлялась нескончаемым перформансом. Сплошной «карнавализацией» жизни! Тогда-то Руфь и решилась на страшный от отчаянности вопрос: о еврейских погромах во Львове, 22 ноября 1918 года и лета 1941-го, когда Красная армия, вынужденно отступая , покинула город.

— Неужели и еврейские погромы были лишь перформансом? – обмирая, спросила она.

— Да, — ничуть не сомневаясь в собственной правоте, произнёс по-украински бьющее «так» один из составителей книги. – Элементы карнавала там, несомненно, присутствовали!

* * *

Присела Руфь, которую в месте её нынешнего пребывания называли на немецкий лад, Рут, к компьютеру. Он отвлекал от воспоминаний и был основным источником информации для пожилой женщины, не имевшей ни телевизора, ни даже простого радиоприёмника. Она, как всегда, решила «пройтись» по «успокаивающим, хоть и виртуальным страницам – экспозициям музеев мира.

Но отчего-то вместо шедевров живописи она набрала в поисковике «Львовский погром 1941 года». И ей тут же открылась серия фотографий очевидцев этого страшного действа. Они, эти фотографы-любители, первым делом показали ей празднично одетую толпу. Мужчин в костюмах и при галстуках, женщин и мужчин в вышиванках. Весёлое народное гулянье, карнавал по-галичански. Праздник «самоочищения» от «жидобольшевизма».

И униженные, часто раздетые евреи. И, фотограф, наверное, даже в первый момент зареготал от удовольствия! А она, Руфь, будто голос составителя словника услыхала:

«Вы только подумайте, когда мужчин заставили чистить улицу, и не просто, а зубными щётками! Это уж точно хэппенинг был!»

Бегущие женщины на фотографиях, в большинстве своём, разве что в носках, остававшихся единственным на теле предметом одежды. Бегущие под улюлюканье толпы, под пинки, побои и издевательские крики навстречу к своей мучительной смерти. Но, как ни странно, красивые, даже те, что вероятно, в будничной жизни были обыкновенными. Неминуемая смерть и страдания не исказили их облик, а наоборот облагородили и одухотворили черты перед последним порогом!

Руфь даже горестно удивлялась красоте этих отверженных женщин. Последняя красота, осенившая их была СВЕРКАЮЩЕЙ!

Но вдруг Руфь закричала! С фотографии на неё смотрела она сама. Девушка, какой некогда была и она, сидела обнажённой на брусчатке и прикрывала руками маленькие подростковые грудки. Это была сама она, но родившаяся в львовской еврейской семье! То ли сама Руфь была её двойником, родившимся после войны в Харькове, то ли её новым воплощением в мире, реинкарнацией погибшей в погроме девушки?!

В это мгновенье она ощутила холодок, идущий от мелкой брусчатки, и холод в этот жаркий день, вселившийся в тело, страх уже сковывал. Она спокойно смотрела на огромную, через плечо царапину, след от ржавого гвоздя на конце палки, которым прочертили её. Кровь сворачивалась под ярким солнцем. Она, словно бы потеряв слух ,уже не слыхала криков и ругани, как и не видала и тысяч глазевших на нее, словно бы всё стихало, удаляясь, пока не наступила тишь…

Руфь очнулась будто бы после обморока, и с помощью компьютерной мыши перешла на другую страницу, не желая думать о том, что произошло только что…

Перед потухшим монитором обнаружила она себя в следующее мгновение внутренне пустой, как «полые люди» Элиота, и безмолвной….

Но жизнь после жизни продолжалась, часы ближайшей кирхи отзвонили полночь. И ей, Руфи, а не на немецкий лад называвшейся здесь Рут, пожилой эмигрантке, в прошлом учительнице русского языка и литературы, припомнилась строки поэта Александра Аронова, которого она узнала сначала по песне «Если у вас нету тёти» из новогоднего, для одиноких, фильма «Ирония судьбы». Эти строки она всегда старалась забыть, но они не отпускали, преследуя её и во сне, и наяву. Теперь она поняла почему.

«Когда горело гетто,

Когда горело гетто

Четыре дня подряд,

И было столько треска,

И было столько света,

И все вы говорили:

«Клопы горят»

И она смогла, наконец, заплакать…