Мы продолжаем публикацию отдельных глав из эпического романа писателя Леонида Подольского «Финансист». Роман посвящён бурным событиям российской истории 1992-1994годов, когда начинались российский капитализм и российский авторитаризм. Публикация романа ожидается в 2023-2024годах.

Глава 2
 
Кооператив  не приносил прибыль. Пациентов с каждой неделей становилось все меньше, потоки из Закавказья оборвались – там бушевали войны. Игорь давно задумывался, что делать дальше. Но ничего стоящего не приходило на ум.
Так и в тот день. Игорь мрачно сидел в кабинете – год назад он решился обшить комнату деревянными панелями и купить новый стол и вращающееся кресло, это была единственная роскошь, которую он мог себе позволить – теперь он размышлял, как заработать деньги. Деньги нужны были отчаянно. Все как-то сразу обрушилось на него…
… Изольда… Нет, он никогда потом не жалел,  не раскаивался. Он очень любил Изольду. Ему, видно, мало было спокойного, тихого существования…
… Изольда была еще из прежней жизни, советской. Из того времени, когда эта прежняя жизнь стала рушиться.  Сумгаит[1]… Грозный армянский погром… Игорь долго не догадывался, что этот  погром имеет к нему прямое отношение. Что когда горит, пусть даже очень далеко, ты не можешь чувствовать себя в безопасности…
… Он приехал в Баку через год после Сумгаита. Все, казалось, было тихо – город  в буйной зелени, благоухала сирень, на набережной, как обычно, играли в нарды старики, на каждом углу висели большие сетки с мандаринами, - но это была исключительно кажущаяся тишина. Напряжение висело в воздухе…
… Позже Игорь вспоминал… Много разных эпизодов, которым он не придавал большого значения… Тогда не придавал… Думал, что все успокоится… Закрытая парикмахерская… Торжествующий азербайджанец средних лет сам обратился к нему: «Вон, видите, парикмахерская. Парикмахер был армянин… Убежал! Они убегают из Баку, как крысы! После Сумгаита!..» И – вечер в культурной докторской азербайджанской семье. Две милые девушки-студентки весь вечер ругали армян. Спорить с ними было бесполезно. И на следующий день в республиканской больнице, где Игорь пытался договориться о выездных консультациях московских профессоров. Там происходило все то же. Все та же ненависть…
… Неисповедимы пути господни. Нам не дано знать, куда нас выведет случайная встреча, случайно оброненное слово. Просто случай…
… Года за три до того – все еще было совершенно спокойно, перестройка только набирала ход и все были в восторге от Горбачева; да, все еще были в восторге – в хозрасчетную поликлинику на Арбате зашла проконсультироваться мама Изольды, Виктория Марковна. Это была красивая, умная, элегантная женщина, пианистка. Они разговаривали довольно долго – о Москве, о Баку, о коррупции на Кавказе, о цеховиках, Виктория Марковна сообщила, что с тех пор, как Алиев пришел к власти и стал решительно бороться с коррупцией, размеры взяток выросли в несколько раз. Прощаясь, она оставила телефон: «Если будете в Баку, моя дочка с зятем покажут вам город. В Баку есть, что посмотреть…
… Игорь долго колебался, прежде чем набрать номер. Он словно чувствовал, что… судьба. Что – любовь… С первого взгляда… Он позвонил, трубку сняла Виктория Марковна и сообщила, что зятя убили. За то, что армянин. Примерно в то же самое время, когда происходили погромы в Сумгаите…
Игорь выразил соболезнование и хотел положить трубку, но Виктория Марковна настояла: «Нет, обязательно заходите. Мы здесь совершенно скисли, в этом Баку. Мы с Изольдой будем очень рады свежему человеку»… 
… Так он познакомился с Изольдой. Пришел и, как вспышка, любовь… С первого взгляда… Раньше он не верил в любовь. Думал: наваждение, страсть, желание, секс, долг… Но… стрела Амура… Высокая, стройная, нежная, каштановые, чуть рыжеватые волосы, светлые глаза, чуть смуглая кожа… Длинные, тонкие пальцы пианистки… Марлен Дитрих Востока… Даже имя… Мама-пианистка очень любила Вагнера… «Тристан и Изольда»… Странная любовь для еврейки… Изольда играла Шопена, Листа… Они гуляли по Баку. Еще можно было...
 Изольда не похожа на армянку. Мама у нее еврейка, а отец наполовину немец и только наполовину армянин. А записана русской… Это ее дед Марк, орденоносец, директор фабрики, влиятельный человек. Он все мог. Из трех неудобных, нетитульных наций в Баку лучше всего было писаться еврейкой. «Но еще лучше – русской», - так сказал дедушка Марк.
В Баку Изольда показывала Игорю штаммбух, древнюю немецкую родовую книгу, последний раз переписанную прадедом Гюнтером на грани двадцатого века перед приездом в Российскую империю, чудом сохранившуюся в ссылке. Штаммбух был написан от руки по-немецки, и только последние несколько страниц отец Изольды заполнил на русском. Из штаммбуха следовало, что немецкие предки Изольды жили в Ганновере и были мастеровыми людьми, мастерами по металлу вплоть до средневековых цехов, инженерами и строителями, пока в самом конце девятнадцатого века прадедушка Гюнтер, тоже инженер, не переехал в Российскую империю. Он, надо полагать, рассчитывал разбогатеть на бакинских нефтяных промыслах, работая в «Бранобеле»[2], но планам его не суждено было  сбыться из-за революции и Гражданской войны.
Кончилось тем, что прадеда расстреляли, сочтя буржуем и пособником англичан, а два десятилетия спустя и дедушку Дитриха, тоже инженера (чтобы выучиться на инженера ему пришлось подделать документы, будто отец его пролетарий, и отслужить в армии) к тому времени давно женатого на красавице-армянке бабушке Ануш, выслали во время войны в Среднюю Азию за то, что он немец. Дедушке с бабушкой только чудом удалось вернуться – помог бабушкин отец Аршак, бывший домовладелец, известный в Баку человек, в свое время прославившийся тем, что сам отказался от собственности, бескорыстно отдав жильцам свой огромный, чуть ли не в целый квартал, дом. Как много лет спустя шутил прадедушка, которого Изольда помнила девяностолетним, в очках с толстыми стеклами, в аккуратном темном костюме, в шляпе и с тростью – в свое время прадед учился в Германии и в Швейцарии и знал чуть ли не все европейские языки, - он дом свой «продал», взяв с жильцов по чекушке за каждую комнату, и сделал так мудро, что об этом даже написали в главной бакинской газете, где ставили его в пример другим домовладельцам. В этом прадедушкином доме, где у прадеда сохранилась квартира и где бывший домовладелец прожил до конца своей долгой жизни, куда вернулись из ссылки в узбекский Коканд дедушка Дитрих и бабушка Ануш, и где до самой женитьбы обитал отец Изольды Виктор, в этом интернациональном доме, вернее, в огромном бакинском дворе, где круглый год кипела жизнь, Изольда и познакомилась со своим будущим мужем, армянином Гариком, которого убили в Баку во время кровавых сумгаитских событий.
На этом прежняя мирная жизнь закончилась, сломалась, как говорила Виктория Марковна. «В который раз сломалась за неполный век», - думал Игорь, слушая, как Изольда легко переводит штаммбух. Прежняя жизнь сломалась – и началась новая. Другая жизнь…
… Они поднимались на Девичью башню, гуляли по Старому городу, осматривали дворец Ширваншахов, но Игорь не мог оторвать от Изольды глаз… Любовь… Желание… Он сразу все забыл.   Что приехал на несколько дней, что женат, что у него дети… Потом он несколько раз приезжал в Баку, Изольда – в Москву. Возможно, так бы и продолжалось долго. Красивая, романтическая, тайная любовь. Но – время… «Время на циферблатах уже истекало кровью»[3]. Жуткие армянские погромы в Баку, геноцид[4]…
… Изольда только на четверть армянка, ее бы скорее всего не тронули. Хотя, как знать, фамилия у нее армянская, по мужу… и дочка, Гелочка, смуглая девочка, в отца…
… К этому времени родственники Изольды давно собирались, а кое-кто уже тронулся в путь. Но – куда ехать? Родственники-евреи потянулись в Израиль, в Землю обетованную, родители – в Германию, армянские родственники – в Армению, кто мог – в Штаты, а Изольда с Гелочкой приехали в Москву. И у него, Игоря, сразу стало две семьи. Сама История обрушилась на него. Плата за любовь…
Изольда продала квартиру в Баку. Очень даже неплохо продала, за пятьдесят тысяч – это были еще большие деньги. Почти стометровую квартиру напротив дома правительства получил в свое время всемогущий дедушка Марк, орденоносец, и подарил любимой внучке. Мудрый дедушка Марк: не дожидаясь погромов, он вместе с бабушкой Елизаветой в девяностом году первым уехал в Израиль…
… Квартиру Изольда продала через посредников известному цеховику, знакомому дедушки Марка – тот привез деньги прямо в Москву. Еще до приватизации… Но дальше все застряло. Изольда хотела купить квартиру в Москве, вступить в кооператив… Однако в Москве оказалось глухо: ни свободных квартир, ни кооперативов. Приватизация только предстояла. И он, Игорь, совсем не дедушка Марк… Все рушилось…
… В Павловскую реформу[5] Игорь успел спасти Изольдины деньги. Но что толку? Цены стали безудержно расти и деньги – прежние большие деньги,  чуть ли не в несколько  недель вскоре превратились в труху. Игорь не догадался вовремя перевести их в доллары, да в начале 1991 года он и не знал, где можно обменять рубли на доллары. Теперь купить квартиру Изольде должен был он, Игорь. И как-то оформить гражданство. Но как? Иначе она вынуждена будет уехать в Германию…
Он сидел и размышлял, все казалось безысходно – жизнь вокруг рушилась, не видно было никаких перспектив, когда вдруг зазвонил телефон. Так вовремя зазвонил, что Игорь потом навсегда уверовал, что каждому дельному человеку хотя бы раз в жизни дается шанс, только нужно суметь им воспользоваться.
- У вас медицинский кооператив? Вы не сможете мне помочь? – несмело спросил голос.  Очень выгодное дело…
- А профит будет? Мне очень нужны деньги, - прямо оговорка по Фрейду.
- Деньги будут, - заверил голос. – Очень выгодное дело. Нужно только съездить в Купавну.
- В Купавну, так в Купавну, - тотчас согласился Игорь, словно в Купавне раздавали деньги. – Хоть на край света. – В Купавну он ездил когда-то очень  давно, еще в аспирантуре, покупать метиленхлорид для своей диссертации и потом хранил огромную бутыль почти целый месяц на балконе на Соколе у Галиной тёти – в совсем другой жизни.
А потом вез эту бутыль в купе, хотя делать это было категорически запрещено, потому что метиленхлорид – отрава, к тому же горючая. Но ему повезло: попались благожелательные попутчицы.  А несколько лет спустя он снова ездил в Купавну, на сей раз   устраиваться на работу в институт, но и в тот раз Игорю, к счастью, снова  повезло и вместо Купавны он устроился в Москве. Игорь и сейчас еще с содроганием представлял, что было бы, если б пришлось работать в Купавне. Вся жизнь в автобусах. Бесцельно потраченные годы…
- Можно, я приду к вам завтра? – деловито спросил незнакомец.
- Конечно. Я буду ждать.
Так Игорь Полтавский познакомился с Васей. Вася оказался спортсменом, мастером спорта, бегуном из какой-то рязанской деревни. Он собирался стать чемпионом мира и выиграть олимпиаду, но – через несколько лет. – «Самый хороший возраст для бегунов на средние дистанции двадцать шесть лет, - объяснил Вася, - у меня еще несколько лет в запасе. Я хочу сначала заработать  деньги. Купить машину и квартиру, лучше всего в доме, где живут артисты».
- Ты с ними знаком? – полюбопытствовал Игорь. 
- С артистами? Пока нет. Но обязательно познакомлюсь. У меня друг снимает квартиру в одном доме с Джигарханяном. А я – на гитаре играю, и петь умею… немного.
У  меня все каналы готовы, - перешел он к делу. – Есть   хороший друг на Западной Украине, и на той стороне, в Венгрии, тоже имеются ребята, спортсмены. Обещают валюту. Они ездят в Австрию. Только нужен метандростенолон. Это такой анаболик для мышц. Все спортсмены им пользуются.
- Это не опасно? – спросил на всякий случай Полтавский.
- Нет, не опасно, - заверил Вася. – Спортсменам, конечно, это  официально запрещено, но, сами знаете, чтобы получить результат… У меня тренер не одного чемпиона воспитал. Без этого, говорит, нельзя. У нас целые лаборатории работают. Думаете, олимпиаду мы просто так выиграли? А сейчас – качки, не одни спортсмены…
Игорь вспомнил другое. На первом курсе института он видел, как метандростенолон давали детям в туберкулезном санатории, куда студентов зачем-то посылали на практику и где они играли с ребятами в волейбол. А в инфарктном отделении использовали ретаболил. Тот даже сильнее метандростенолона, только в инъекциях. Кажется, вреден для печени и для потенции.
- Метандростенолон не очень полезен для здоровья, - ляпнул Игорь.
- А, ничего, - весело сказал Вася, - мы, спортсмены, люди крепкие.
- Нужно оформить через кооператив? – догадался Полтавский.
- Само собой, - подтвердил Вася. – Метандростенолон делают на «Акрихине», это в Купавне. Я узнавал. Только у меня там нет знакомых. Вам, скорее всего, продадут. Вы представитель кооператива и вид у вас очень солидный. Если получится и мы подружимся, я вам еще кое-что подскажу, как заработать деньги.
- Да? – заинтересовался Игорь. 
- Сейчас много чего везут за границу, - стал перечислять Вася, - наркотики, например. Я знаю человека…
- Наркотики – нет, - решительно сказал Игорь. – Наркотики слишком опасно.
- Еще тяжелые металлы. Или изотопы. Сейчас везде открыли склады, - продолжал Вася. – Или карбамид. Я знаю ребят на таможне.
- Нет, давай вернемся к метандростенолону. Об остальном потом.
- Вы прямо завтра поезжайте, - засуетился Вася. – У вас наверное получится.
- Как, прийти прямо с улицы и сказать: «Мне нужен метандрорстенолон»? У них же все по плану, все расписано.
- Я дам вам валюту. Немецкие марки, - предложил Вася. – Смотрите, какие красивые.
- Хорошо. Я попробую, - неуверенно согласился Игорь.
Ни в тот день, ни на следующий, пока он в автобусе ехал в Купавну, Игорь так и не придумал, с чего начать разговор. В советское время это выглядело бы фантастикой, все строго шло по разнарядке, но и сейчас… План никто пока не отменял.
Войдя в проходную комнату, где оформляли пропуска, Игорь спросил, как можно попасть к коммерческому директору.
- А вот они. Как раз коммерческий и зав. торговым отделом, - указал на группу мужчин охранник. Игорь кинулся к ним.
- Я к вам. Мне нужен метандростенолон. У меня валюта.
Слово «валюта» произвело на них магическое воздействие. Они остановились и жадно, с вожделением уставились на Игоря.
- Григорий Александрович, поговорите, - коммерческий нехотя передал Игоря заведующему отделом.
Через двадцать минут все было решено. Игорь мог оплатить платежку и приезжать в любой день, нужно было только оформить заказ в бухгалтерии, подарить там женщинам колготки и конфеты и занести двести марок Григорию Александровичу Левченко, зав. торговым отделом. Так заработал этот конвейер. Вася приезжал к Игорю домой, переупаковывал товар в огромные сумки, отвозил с братом на Киевский вокзал и переправлял в Мукачево. Нередко по дороге приходилось подкармливать милицию, но ни Вася, ни Игорь не оставались в накладе. Из Мукачево Вася привозил немецкие марки и все повторялось. Дело быстро росло. Вася оказался человеком предприимчивым. Вскоре он разведал, что объявления о продаже метандростенолона можно давать в «Из рук в руки» - газета объявлений только недавно начала издаваться – и обзавелся кучей новых покупателей. 
Все шло очень хорошо и Игорь был доволен, пока не появились на горизонте студенты-миллионеры. Игорь так и не узнал, где Вася их нашел. Студенты эти занимались фарцовкой, обналичкой и валютными спекуляциями – вот их Вася и решил подключить к торговле метандростенолоном. В самом начале, еще не подозревая, что они конкуренты, Полтавский побывал у этих студентов в общежитии, благо жили они рядом с кооперативом на Студенческой улице. Комната оказалась как комната, с железными кроватями и ободранным столом, довольно грязная, и студенты как студенты, обыкновенные простые ребята, не скажешь, что будущие светила науки, только пили импортный виски и пиво, ели валютную колбасу и оливки, а в углу комнаты стояли коробки   с компьютерами, часами из Гонконга и лежали огромные пакеты с джинсами «Levi’s», да, пока Игорь с ними разговаривал, заходили  ребята купить доллары.
Поговорив с ними, Игорь понял, что его монополии приходит конец: у студентов оказалась своя фирма и клуб для качков. Он продал им две тысячи упаковок метандростенолона – в первый и единственный раз, - и вскоре узнал, что студенты приезжали к Григорию Александровичу. Тот, естественно, не смог им отказать: коммерция превыше всего. Левченко с улыбкой поделился: откат со студентов он взял больший.
- Учимся рынку, - прокомментировал он. – Они молодые и прыткие, еще успеют заработать. Не то, что мы…
Полтавскому стало ясно, что не без задней мысли поделился с ним Левченко.
А потом и сам Вася появился на «Акрихине». Но еще до того он основательно подвел Игоря. Полтавский авансом получил партию товара, нужно было срочно рассчитываться, но денег в наличии не оказалось. Вася, между тем, объявился только через неделю, к тому же вместо марок привез из Мукачево мешок рублей, и каких… Мешок был заполнен огромными заклеенными пачками с сургучными печатями, исключительно рублями и трешками, предполагалось, что в каждой пачке сто штук – пересчитать эту груду было совершенно невозможно – и даже с мелочью в банках. Откуда были эти деньги, сколько они пролежали на складе и как попали к Васе, можно было только воображать.
- Кризис, - сообщил Вася. - Хорошо хоть такие.
- А метандростенолон пошел за марки?
Вася ничего не ответил. Только пожал плечами. В тот раз Полтавскому пришлось разменять свои кровные. Он отправился в фирму на Новокузнецкой, которую присмотрел заранее – эти коммерсанты были мастера на все руки: отправляли челноков через райком комсомола в Польшу и Китай, занимались строительством и ремонтом, делали поддельные печати, продавали компьютеры, так что Игорь справедливо заподозрил, что деньги у них есть и от марок они не откажутся.
Вот тогда и заработала эта схема, которой Игорь очень гордился, «вечный двигатель с высокой оптимизацией»: купив партию метандростенолона на «Акрихине», Игорь продавал ее за доллары или марки, бóльшая часть валюты оставалась у него, другую же часть он обменивал у коммерсантов на безналичные рубли, за что те доплачивали двадцать пять процентов и всю эту сумму перечисляли кооперативу. Безналичные рубли снова шли на «Акрихин» и Игорь получал новую партию. По бумагам Полтавский будто бы продавал коммерсантам стройматериалы, а закупал их у физических лиц.
К тому времени Игорь Полтавский пошел по следам Васи: стал давать объявления в «Из рук в руки» и у него появилась своя клиентура. Приезжали из Смоленска, Воронежа, Курска, Санкт-Петербурга[6] - по всей стране открывались качалки, куда ходили рэкетиры; качалки эти стали чем-то вроде клубов для криминала, где модно стало принимать анаболики.
Сам «Акрихин», между тем, бедствовал, так что вскоре Полтавскому в нагрузку продали несколько больших коробок капотена, которые он тут же договорился продать в аптеку. Он поймал «Жигули» и по дороге разговорился с водителем – тот, увидев коробки с медикаментами, за несколько кварталов успел расспросить Игоря. Узнав про метандростенолон, он радостно свистнул:
- А мы ведь давно ищем подходы к «Акрихину». Тут, как говорится, на ловца и зверь бежит, - разговорчивый Виктор был вне себя от восторга. Через несколько дней он привел к Игорю своего приятеля Вадима из Таллина. Тот стал возить препарат в Эстонию. Скорее всего, у Вадима были и другие дела, потому что вскоре он проговорился о тяжелых металлах. Но Игорь не был с ними близок, он мало интересовался делами случайных знакомых контрабандистов, лишь один раз восторженный Виктор сильно разоткровенничался. 
- Вот время, кайф, - с восторгом рассказывал он. – Люди голодают, ноют, а мы… Граница – решето, погранцы продаются пачками… Как увидят доллары, все… Оргазм… Все стало можно достать: металлы, изотопы, золото – все воруют, всё за полцены. Или за четверть. Деньги. Хоть миллионы греби… Сигареты вагонами… Не то, что в советское время скучно крутил баранку. На севера ездил.
Слушай, - с прежним восторгом, даже глаза закатил, продолжал Виктор, - жалко, тебя с нами не было. Только мы с Вадимом и еще один лоб. С севера приехал. Около гостиницы «Россия» познакомились с девочками. Лет по двадцать, не поверишь… Ой, девки… ноги до ушей… Буфера… Ой, буфера, не могу… Ой, что устроили. На целые сутки залегли.   И все вместе, и по одной… Ой… - Виктор долго чмокал языком, - ой, что делали, сучки… Первый раз в жизни… сколько денег им отдали… Не жалко… Еле живые остались. Сутки потом отлеживались…
… Да, время… Вася на два-три месяца исчез. Потом приехал похвастаться новой машиной. В страну во всю уже хлынули подержанные иномарки – бизнес был полубандитский, под бандитскими крышами, то и дело сообщали о перестрелках и грабежах на дорогах, - но Вася купил новенький «Москвич». Не просто приехал похвастаться, привез в Москву свою, всю в конопушечках и в коротеньком платьице, деревенскую школьницу-сестричку. Обещал, что купит ей место в самом лучшем московском институте. Показывал Москву, возил на Ленинские – да, тогда еще Ленинские[7] - горы, отмечал день рождения с артистами, которые оказались студентами из Щукинки. Метандростенолон он покупал теперь сам, к Игорю обратится лишь через несколько месяцев – за соматотропином. 
С Левченко, хоть и предатель и подпустил к метандростенолону конкурентов, у Игоря сохранялись очень дружеские отношения. Как же: деньги, валюта… К тому же с середины девяносто второго стали говорить о приватизации. Игорь теперь знал, чего от Левченко следует ждать.
С легкой руки Григория Александровича Игорь и нашел Андриса, фармацевта из Клайпеды. Тот звонил недавно на «Акрихин», хотел купить метандростенолон, но Левченко не решился договариваться по телефону. Он был советский человек и знал, что телефоны прослушиваются. Даже всеобщее разорение его не переубедило. Страна могла гибнуть, все могло рушиться, но людей с Лубянки он боялся панически.  
- «У меня деда чуть не сгноили на Соловках», - признался он как-то во время дружеской беседы. Боялся, но номер телефона сохранил и передал Игорю…
… Литва к тому времени стала независимой. Набив две огромные сумки под завязку, Игорь на поезде без приключений доехал до Каунаса. Если, конечно, не считать беседу с соседом по купе Йонасом. Тот был интеллигентный с виду литовец лет пятидесяти, всю дорогу, и с вечера, и с утра он читал газеты на литовском.
- Ну как у вас теперь? Свобода? – решился, наконец, спросить Игорь. – Стало лучше?
- Дорвались до корыта. Делят. Везде так. И у вас и у нас, - философски заметил Йонас. – У меня два дяди: один был в лесных братьях, потом сидел, а другой коммунист с тридцатых годов. Коллаборационист, как теперь говорят. Вот что делает политика.
- А я думал, вы за свободную Литву. У вас вид интеллигента. А интеллигенция за свободу. И читаете «Atgimimas»[8].
- Понимаете по-литовски?
- Нет. Но приходилось сталкиваться. Был гостем «Саюдиса».
- А, вон как… Конечно, я за свободу. Еще двадцать лет назад после самосожжения Ромаса Каланты[9] выходил на демонстрацию. Нас тогда вывезли за город, обчистили карманы и велели молчать. Хамская была власть. Как вы думаете, это можно забыть? Когда большой народ угнетает малый, это все равно, что ребенка.
- А сейчас, как там происходило вокруг телебашни? Я так и не понял, кто стрелял?
- Я уверен, что это работа КГБ. Их почерк. Это много раз повторяется – в разных местах. Провокации, подкуп, шантаж – вот их главное оружие. Потом всегда отрицают…
Но и наши – не святые. У того же Ландсбергиса отец состоял министром во временном правительстве при немцах. Наверняка сотрудничал с НКВД. Иначе бы… сами понимаете… не выжил.
И другие тоже. Мало кто сумел не измараться… Только эмигранты… В том числе Прунскене[10] – тоже под подозрением.
Ваши такого заварили с пактом Молотов-Риббентроп. Такая грязь… И ложь…  Пришли и стали арестовывать, депортировали в Сибирь… Мы, литовцы, оказались между молотом и наковальней… Без выбора… Мой дядя, студент, не зря оказался в лесных братьях. И потом – в Норильске… Десять лет оттрубил. От звонка до звонка…
Вы слышали про восстание заключенных в пятьдесят третьем?
- Нет, не слышал.
- Зэки все-таки поднялись. Когда Сталин умер. Показали характер. Организовали всеобщую стачку. И не только стачку, шли на Воркуту. Вот потому Хрущев и отступил. Стал демонтировать ГУЛАГ. Потому что испугались. Когда сотни тысяч одномоментно поднялись. 
Империя зла: очень правильно Рейган сказал.
А сейчас – трудно… Сколько лет нужно, чтобы очиститься? Недаром Моисей сорок лет водил древних евреев по пустыне… Не верю я вашему Ельцину… Секретарь обкома… Нам нужно поскорее бежать в НАТО, пока все не вернулись на круги своя… Да…
А другой мой дядюшка с Бурокявичусом[11]… Занимал немаленький пост. Теперь под судом… Как там: «Все перемешалось в доме Облонских»… И, главное, тоже искренно. Верил в дружбу с Россией, в социализм. Не глупый человек, но зашоренный. Не разглядел вовремя, как система ломает…
- Как там, не проверяют на вокзале? – робко перебил его Игорь.
- Что-то не то у вас? – сочувственно спросил Йонас. – Да нет. Пока нет. Редко. 
Йонас вышел в Вильнюсе, на всякий случай оставив адрес. Игорь  доехал до Каунаса. Ему повезло, ни полицейских, ни таможенников, ни пограничников из Службы охраны края – на вокзале никого не было и он со своими тяжелыми сумками по улице Лайсвес – вот и кафе, где не так давно, но, увы, в другой жизни, они сидели за столиками с Юдифью – с трудом дотащился до автостанции и – в Клайпеду, где Игоря встретил Андрис Витенас, фармацевт.
На несколько минут они заскочили в офис Андриса при аптеке, Игорь сдал груз и получил марки и, заодно – подписал фиктивный договор, будто Андрисова фирма поставила стройматериалы его кооперативу, на много месяцев вперед проставил свои печати Андрис. Им стало смешно: пусть теперь ищет концы налоговая инспекция – бывший Советский Союз превратился в одно большое решето с полупроницаемыми границами.
-  Вы видели когда-нибудь, как моют золото? – спросил Андрис.
- Нет, никогда, - сознался Игорь.
- Вот так, через сито,   изобразил Андрис. – У меня родственник был золотоискатель. Их всей семьей сослали на Колыму.
Андрис проводил Игоря в гостиницу. Они, кажется, прониклись друг к другу, зашли выпить кофе и   Игорь спросил:
- А что на будущее? Мост Москва - Клайпеда?
- Мне, пожалуй, пока больше не нужно, - уклонился Андрис, - но, если хотите, есть ребята, контрабандисты, ездят в Польшу. Я с ними поговорю…
До вечера еще оставалось время, Игорь решил осмотреть Клайпеду, бывший немецко-прусский Мемель. Старый город оказался по-немецки хорош: брусчатка, садовая архитектура – ну, это литовцы, это новое время, послевоенное – старинный барочный театр, готические формы, собор, черепичные крыши, музеи, скульптура Аники[12], фонтан Симона Даха[13], парк скульптур, но, пожалуй, больше всего привлек Игоря старый порт с рыболовецкими кораблями – здесь было спокойно, тихо, малолюдно, душа отдыхала после шумной, мрачной, озабоченной, в любую минуту готовой взорваться Москвы. 
Прогулявшись по набережной, Игорь с Андрисом вернулись в центр, к театру. Вот и балкон, с которого в тысяча девятьсот тридцать девятом году выступал перед толпой Гитлер.
- «Мне бабушка рассказывала, - сообщил Андрис, - все ожидали тогда встречи Гитлера и Сталина. Советский Союз и Германия вместе вступили в Мировую войну, союзниками, провели совместный парад в Бресте[14] по случаю раздела Польши. И нас они тоже разделили, как обыкновенный пирог. Вы ведь знаете про «Балтийский путь[15]»?  Два миллиона человек образовали живую  цепь в годовщину пакта Молотов-Риббентроп, чтобы потребовать независимость.
- Да, я помню. Я был тогда в Партии конституционных демократов. Один из лидеров. Мы писали про «Балтийский путь» в своей газете. Мы поддерживали вас. Просто сейчас мне не до политики. Приходится зарабатывать на хлеб.
- Да, сейчас всем приходится зарабатывать на хлеб, - согласился Андрис.
Утром Игорь улетел, но через месяц вернулся. В офисе у Андриса ребята-контрабандисты, огромные, неприветливые, долго пересчитывали упаковки с метандростенолоном и что-то, бурно жестикулируя, говорили между собой по-литовски, так долго и бурно, что Игорь стал сомневаться, заплатят ли, парни не вызывали у него никакого доверия, он даже стал опасаться, что могут убить, но они заплатили и, как позже узнал Игорь, отвезли в Польшу, но там продали неудачно и больше заниматься метандростенолоном не стали. Зато Игорь возвращался не с пустыми руками: кроме немецких марок он увез с собой термос с охлажденным соматотропином для Васи и его мукачевского босса. Они словно прознали – от Левченко, что ли? – о литовских связях Полтавского. Завод, где производили соматотропин, располагался в Клайпеде. Игорю все организовал Андрис, он же, Андрис, договорился с соседкой, начальницей таможни, чтобы Игорю был предоставлен зеленый коридор.