Елена  Черная       
                                 
Мои родители всегда считали, что настоящее лето в уральском городке начинается со второй декады июня. И первая декада не раз и не два подтверждала их опасения. Перемены в погоде наступали  внезапно, резко холодало, небо заволакивало низкими налитыми снежными зарядами тучами, выпадал обильный снег. Ломались не выдерживая мокрого тяжелого покрова не только ветки, но и деревья, газоны и клумбы покрывали снежные шубы, из-под которых печально проглядывали успевшие расцвести и теперь замерзшие головки нарциссов и тюльпанов.
И это бы еще пол беды. Часто не выдерживали и рвались от шквального напористого ветра и тяжести налипшего на них снега линии электропередач. Среди общего бедствия хорошо было только нам — детворе. Двор оживлялся и все мы, по-своему преодолевая последствия разгулявшейся стихии, высыпали на улицу. И начиналось. Снежные крепости и снежные бабы, снежки, общая беготня и игры не прекращались до самого позднего вечера. Ведь и мы знали, что зима среди раннего лета ненадолго и к утру от снега не останется и следа.
Поэтому меня, обычно, в июне, как только заканчивались занятия и  отработка на агрономическом участке, отправляли в городской лагерь. Располагался лагерь в моей же школе, поэтому утром мне стоило только перейти улицу и я опять оказывался в знакомой обстановке, с той лишь разницей, что занятий и уроков не было, а вместо них нас сначала кормили завтраком, потом таскали по экскурсиям и музейным выставкам. Обычно строем по двое, обычно нудно и не интересно. Так как в лагерь меня отдавали, начиная с первого же каникулярного года, я довольно хорошо знал всю эту  однообразную и плохо организованную обязаловку. 
После был обед как две капли напоминавший обычный школьный на большой перемене, а вот следом в палатах, устроенных в классах, всех ждал «мертвый час». И это становилось самым мучительным наказанием для всех нас. Ведь спать днем у мальчишек девяти лет и старше никак не входило в планы. 
Толян и Стива, мои ближайшие кореша и соседи по двору, нашли самый простой выход. И втроем мы сбегали из класса, благо спальня находилась на первом этаже, а окна летом никогда не закрывались. 
И в тот день мы благополучно выбрались на волю. Я и Толян закончили четвертый класс. Стива был старше нас на год. Он и  верховодил. Его отец был прокурором города. А в нашем доме, недавно заселенной пятиэтажке,  жили в основном многодетные семьи, в большинстве своем не совсем благополучные, получившие отдельные квартиры, а до недавнего обитавшие в бараках или квартирах на несколько семей. И поэтому Стива среди нас выделялся, он был на пол головы выше всех пацанов нашего двора, но еще и обладал некоей особой сообразительностью и хваткой,  которая делала его заводилой всех игр, шалостей и особых вылазок, о которых не знали и не должны были знать наши родители.
Так вот, мы порознь выбрались из окна, и сбежались в дальнем углу пришкольного участка.
- Вытряхивай карманы, - скомандовал  Стива.
У меня набралось 15 копеек, отец утром положил на мороженое.
Толян наскреб, перетряхнув карманы с крошками и камешками, пятак по копейке.
Стива гордо подкинул  на ладони серебристый новенький двадцатчик.
Собрав все Стива посмотрел на меня:
-Твоя очередь, беги за сигаретами. 
Сегодня хватало на «Стюардессу», сигареты с фильтром, и если мне повезет, и у нас окажется пачка в мягкой  бело-синей упаковке, то её с лихвой хватит надолго. Да ещё Стива начнет форсить во дворе, угощать пацанов постарше, за что и нам потом отломиться от их щедрот. Может даже дадут глотнуть дешевого портвейна.
Но мне, конечно же, не продадут сигареты. Вся хитрость состояла в том, чтобы уговорить кого-то из взрослых купить желанную пачку.
На солнцепеке ждать пришлось долго. У киоска никого не было. И тут наконец-то подошел дядечка с авоськой, в которой свободно болталась булка черного. Я кинулся к нему и протянул деньги:
-Дядь, купи «Стюардессу», отец послал, а мне не продают. 
Он взял деньги, подозрительно посмотрел на меня, хмыкнул и пошел к киоску.
Я видел, как он подал деньги в окошечко и как вместо одной пачки «Стюардессы» ему выдали две пачки Беломора. Он обернулся ко мне и махнул головой в сторону. Я подбежал, и он, надорвав пачку Беломора, щелчком выбил одну папиросу и протянул мне:
-Тебе и этого достаточно, мал еще, сопляк…
Я схватил папиросу и бросился к нему всем телом:
- Отдай…
Он грубо оттолкнул меня, - отвянь, мелочь пузатая! 
Негодование и обида захлестнули меня. Я видел его медленно удаляющуюся ненавистную спину. Так не должно было случиться... Камень сам оказался у меня в руке. Я размахнулся и метнул изо всех сил. Камень угодил между лопаток. Дяденька споткнулся и, не удержав равновесие, скорее от неожиданности, чем от удара,  упал. Рядом с ним упала авоська  и обе пачки «Беломора».
В следующее мгновение я уже убегал прочь с поднятыми с асфальта  пачками. Он почти сразу вскочил и кинулся за мной. 
Стива со странным лицом рассматривал принесенные мной пачки. Помятые, со сломанными папиросами. Целой каким-то чудом осталась только одна. Другие были растерты в труху или поломаны. Слишком крепко я их сжимал, боясь потерять или выронить, когда убегал от преследовавшего меня пару кварталов разъяренного, красного от натуги и быстрого бега дядьки.
Мой рассказ все объяснил. Они  переглядывались и молчали. 
- Все, жди облаву. И в лагерь обязательно придут, - сказал Стива, - тебе бы пару дней отсидеться дома и никуда не выходить.
-Так ведь он меня обманул, - запальчиво выкрикнул я.
- А кому поверят? Взрослому или тебе? Нападение и грабеж среди бела дня, вот как это называется. Статья светит, однако, - авторитетно закончил Стива.
-Покурим, - предложил он и уже достал спичку, чиркнул и поднес огонь к единственной уцелевшей папиросе, зажатой в зубах,  со смятым, как и положено мундштуком.
Молчали. Затягивались. Передавали папиросу друг другу. Стива думал. Мне представлялись страшные картины милицейских застенков, и как меня ведут  с  заломленными за спину руками. Но страшнее всего было «смотреть» в глаза отцу… Обычной горечи от папиросы я совсем не ощущал. Скорее это был дым загубленной жизни...
-Атас, - прошипел Толян.
К нашему укромному месту подходили трое. Мы юркнули в кусты и затаились. Стива, глубоко затянувшись напоследок, затушил недокуренную папиросу.
Эти трое были нашими вожатыми. Одна из них - Людочка, наша школьная пионервожатая, заводила всех дел пионерской дружины. Она и в летнем лагере продолжала гонять нас по всяким полезным делам, давала поручения, а потом ругала тонким противным голоском, если мы плохо с ними справлялись или вообще, как часто и происходило, ничего не делали. 
Была она тоненькой занудой, очкастой, с тоненькими же белесыми косичками. Ее никто из нас не любил, а поэтому и не принимал всерьез.
Двое других были присланы в наш лагерь на практику. Парни видные, особенно Генка, высокий и чернявый. Он то и вел нашу Людочку, развязно обхватив за плечи, к месту, которое мы считали нашим укромным. Но вот оказалось и они облюбовали его под курилку. 
Второй, Витя, худой и угрюмый, уже закуривал. Людочка и чернявый вытянули из пачки по сигарете.
- Ну что, значит, «Зарница»? Вот ведь не было печали,  хотел тихо, мирно перекантоваться месяц на дармовых харчах...- Генка выпустил дым из ноздрей.
-Да ты не дрейфь, Геныч, пацанам в кайф. Завтра узнают, шум пойдет. Сами в гору нас внесут, со знаменами...
- Это так, но представь, штурмовать вершину в такую жару…
Людочка не затягивалась и, выпуская дым из бледненьких губок, молча смотрела на Генку и о чем-то думала.
Витька свободной от сигареты рукой потер тщательно выбритый затылок. 
- А ведь все можно разыграть как по нотам. Тебе же важно получить хороший отзыв по практике. Тогда и осенняя пересдача не так страшна. Репутация - это бомба!
- А ты, пожалуй, прав, Витек. Три отряда, и мы сможем сделать так, что мой отряд штурмует вершину первым, и тогда победа будет за мной!
- Три отряда продвигаются к вершине по деревне. И улицы имеют разную протяженность, - наконец-то заговорила Людочка, и посмотрела на Генку заговорщически, - и твоя улица, Геночка, будет самой короткой…
Тут со стороны школы послышался какой-то шум, и троица, поспешно бросив окурки, порысила к крыльцу.
Мы вылезли из кустов.
- Людка так просто сдала нас! - Стива негодовал. Наша троица была в её отряде.
Он помог отряхнуться Толяну, а мне велел убираться восвояси и завтра в лагерь не приходить, отсидеться. Они вернулись в школу, а я понуро побрел домой.
Вечером Стива и Толян рассказали, что после «мертвого часа» всех пацанов выстроили в актовом зале, и дядька, на которого я «напал и ограбил среди бела дня» обходил мальчиков и не только присматривался, но и принюхивался. 
Он ушел, но Стива подслушал, как Людка говорила Генке и Витьку, что тот собирается идти в милицию. И будет искать десятилетнего пацана, одетого в белую майку, синие треники и черные чешки, бледного, щуплого, но очень агрессивного и шустрого. И вроде Генка даже сказал, что видел такого в ее отряде, но Людка упорно утверждала, что такого у нее в отряде точно нет. Хотя я то был уверен, что по этим явным приметам она меня наверняка вычислила. Но вот почему-то не выдала? 
-Ты теперь на нелегальном положении, - заключил Стива, - но как-нибудь выкрутимся.
А выкручиваться пришлось. Родители уходили на работу в полной уверенности, что в лагере меня накормят и завтраком, и обедом. А я  целыми днями сидел дома впроголодь. Обеда дома обычно не было, а ужинали поздно, когда отец возвращался  с работы. 
После лагеря, около четырёх, заскакивали Стива с Толяном, приносили две котлеты и маленькую школьную булочку, и когда я набрасывался на еду, старались не смотреть в мою сторону. Я подозревал, что эти котлеты они  приберегли для меня из своих обедов, и был им очень благодарен.
А тем временем в лагере полным ходом шла подготовка к «Зарнице». Три штурмовых отряда: синие, зеленые и желтые во всю маршировали на футбольном поле. Стива разрабатывал план для нашего маленького отряда. Мы знали о коварном плане вожатых и должны были не дать ему осуществиться. 
Я сидел дома и клеил каску. Стива показал, как обклеивая резиновый мяч бумажными ромбами сформировать каску, потом снять заготовку с мяча, обрезать неровные края и выкрасить в зеленый цвет. Наш - Людкин отряд получил зеленые нашивки. Их следовало прикрепить на правый рукав белой футболки. Отец принес с работы искусно выточенный из дерева автомат. Потом он сделал и деревянную гранату, чем-то очень напоминавшую толкушку для картофельного пюре, но я об этом ему не сказал. 
Прошла неделя, моё нелегальное положение следовало прервать. На понедельник был намечен финальный этап «Зарницы», а Стива предположил, что в оперативном отделе милиции  просто высмеяли мужика, на которого напал днем у киоска да  еще и  ограбил щуплый десятилетка. 
Синие треники я специально прожег на коленке, мама забрала их на тряпки. Из черных чешек большие пальцы вылезли в протертые насквозь дыры, и мне срочно купили желтые летние сандалии. К тому же за неделю вынужденного недоедания и переживаний, я так исхудал и осунулся, что уже  не тянул даже на восьмилетнего.
Смотры строевой подготовки давно завершились, маршировать и перестраиваться пацанам уже порядком надоело. Амуниция: каски и автоматы появились у всех отрядовцев, а за деревянную гранату в моём личном арсенале меня сразу же прозвали «гранатометом».
Мы даже устраивали соревнования и  по очереди метали гранату в песочные танки, выстраивая их в атакующую линию. Побеждал тот, у кого оставался последний не подбитый танк.
И вот настал день, когда мы в полном снаряжении строем прошли через весь город к лодочной переправе. На пристани уже ждал большой грузовой катер, в который погрузились все три отряда. Генка и Витек где-то раздобыли настоящие каски и маскировочные накидки. Наша Людка тоже нацепила  настоящую каску, которая была ей так  велика, что постоянно сползала на глаза, и она повесила каску на руку, как дамскую сумочку. 
Утро уже было жарким. Витек с Генкой то и дело смотрели на солнце, которое обещало устроить нам сегодня настоящее пекло. Мы со Стивой и Толяном держались особняком. Общее весёлое  возбуждение не радовало: ведь наш отряд после высадки на том берегу пруда и походу по длинной улице прибудет к подножью горы намного позже отряда Геннадия. Таким образом победа ускользала от нас уже на стадии задумки. 
Отряд Витька вообще был не в счёт, он и не особо их готовил и не мотивировал так, как это делал Генка со своими, которых называл не иначе как  «штурмовиками». Людка хоть и кидала нам лозунги типа: «Вперед!» или «Мы должны победить!», но делала это без особого напора и энтузиазма.
Солнце играло на воде, глаза слепило от ярких бликов. Кружилась голова, волнение и предстоящая операция обострили и без того натянутые нервы. Толян предложил спихнуть Генку в воду, но Стива шикнул на него и  объяснил полную бесполезность такого решения: Генку подниму на борт, а нас отстранят от операции.
И вот мы уже высадились на противоположном берегу пруда. Частные бревенчатые домики поднимались в горку. И там, где кончалась жилая застройка, начинался пологий подъем к вершине, которую должны были штурмовать наши отряды. Красная ракета, сигнал к началу операции, взлетела и погасла в небе. И каждый отряд побежал по своей улице.
Стива оттеснил нас дощатому заборчику и велел сорвать зеленые нашивки.
- Мы диверсионная группа, - сказал он сурово и решительно, - и наша задача помешать, любой ценой, желтым первыми водрузить флаг на вершине.
Это был приказ, а как известно приказы не обсуждаются низшими по чину. А низшими по чину были я и Толян.
Дальше мы ринулись за отрядом желтых. Быстрый бег по открытой местности скоро совершенно вымотал нас. Было нестерпимо жарко в бумажных касках, автоматы оттягивали руки, солнце безжалостно жгло открытые плечи, ноги и руки. Мы видели, что и желтые поумерили пыл. Генка, который был экипирован в железную каску и тяжелую маскировочную накидку, уже сбросил накидку, намотав на руку, а каску, ослабив ремешок, сдвинул на затылок. А он ещё нес зачехленное знамя отряда. 
Небольшая речушка пересекала улицу желтых. Стива знаками показал на воду и первым шагнул в речушку. Это было спасением. Мы выбрались на другой береги мокрые, но освеженные, и с новыми силами огородами побежали наперерез отряду желтых. И, опередив их метров на сто, вышли к околице. Дальше начинался каменистый подъем к вершине.
-И что теперь, - заикаясь от быстрого бега спросил Толян.
Стива озирался по сторонам. Мы оказались в чьем-то огороде. У забора лепились низенькие сараюшки, стайки, старая покосившаяся банька и посеревший от дождей прошлогодний стог сена.
- Поджигай, - скомандовал Стива.
Толян ошалело посмотрел на него и полез на спичками. Одна за другой спички ломались в его дрожащих пальцах.
-Ну же! - прикрикнул на него Стива.
Сухое сено запылало, а Стива уже кидал  большие охапки на ветхие строения и баньку.
Сухие бревна и доски вспыхнули, как порох, и огонь побежал по сухим пористым стенам ветхих строений. Дым быстро окутали огород, вылезли на улицу. Открытые языка пламени, перебросившись на соседние заборы, кусты и сухую траву, выплеснулись за пределы огорода и  перегородили улицу. Проход желтым был закрыт.
Мы перескочили через забор и устремились к нашим, зеленым. Они уже преодолели свою улицу, высыпали на травяной склон и начали подъем к вершине.
Но оказалось, что это еще не победа. Генка вывел свой отряд через другой двор и теперь бежал вперед, развернув желтое знамя.
Он сумел преодолеть крутой подъем и теперь от вершины его отделяли каких-то сто метров.
-Толян, гаси пожар, - скомандовал Стива. 
Я и Стива бросились догонять вожатого.
Наши зеленые тоже не медлили. Отряд отважно карабкался по склону. Видимо включился соревновательный дух. Но Людка в короткой юбчонке явно не могла угнаться за тренированным и спортивным Генкой.
Мы со Стивой его уже почти настигли. Стива сделал отчаянный рывок и кинулся ему под ноги. Но Генка, почувствовав подвох с нашей стороны,  успел перепрыгнуть через Стиву, и теперь только десять метров отделяли его от вершины. 
За нашими спинами раздавался быстро приближающийся вой пожарных машин. Дым настиг нас на склоне и не давал дышать. 
- Бросай, бросай, -  закричал Стива, пытаясь подняться на ноги.
Я остановился и выпрямился. Увидел быстро удаляющуюся спину Генки и бросил деревянную гранату, так похожую на толкушку для пюре…
Мы прилично наглотались дыма. Поэтому я упал в траву и вжал голову в прохладные стебли. А когда я отдышался и поднял голову, то увидел, как над вершиной поднялось зеленое знамя  нашего отряда.
Граната угодила Генке в голову,  падая он, видимо, повредил ногу. Генка  корчился от боли.  Около него сидел Стива и держал вожатого за руку. А рядом  лежало разметавшееся по траве желтое знамя.
Пожар потушили. Дом оказался нежилым.  Никто не пострадал и не вышел к пожарным. Соседние дома удалось отстоять от огня, кроме нескольких стаек и бань, заборов и сараев, но больше было переполоха и криков, чем реального ущерба.
Генку осмотрели медики. Сам он идти не мог. Его подняли на носилки  и понесли. 
Втроем мы молча сидели на вершине. Стива потирал ушибы и прикладывал подорожник к сбитым в кровь коленям и локтям. Толян кутал в грязную тряпку обожженную руку. Лицо его было черно от сажи, а  волосы опалены огнем. Я прижимал к груди деревянную гранату, разглядывал босые поцарапанные  ноги, и не мог вспомнить, в какой момент и где потерял сандалии и автомат. 
И нельзя сказать, что мы боялись наказания. Вряд ли в общей суматохе кто-то заметил наше особое участие во всем произошедшем. Всё, как мы уже поняли из разговоров, списали на жару и солнце. Причиной пожара стало самовозгорание, а в случившемся с вожатым виноват перегрев и, как следствие, солнечный удар. 
Людочка давно увела отряды с вершины и склона. Но мы не пошли со всеми. 
Захваченные штурмом и борьбой с желтыми и Генкой, мы и не заметили, как изменилась погода. Небо затянули низкие тучи и пошел самый настоящий снег. Июньский. Он падал большими хлопьями. Он устилал все вокруг. Он падал и на наши разгоряченные головы.  Он будто предлагал нам забыть все, что произошло сегодня с нами и начать с чистого листа… И мы не знали,  возможно ли такое.
          Теперь, после стольких лет, прошедших  с того злополучного дня, много мутной и грязной воды утекло. Толян сгинул в Афганскую. Стива теперь в генштабе в очень приличном звании. А я корректирую огонь наших. И по зарницам вижу, как ложатся в цель снаряды. Моя точка хорошо замаскирована. Но вот ведь в чем дело, я никогда не знаю, а не обошли ли меня с флангов, а не обнаружен ли я, и сколько еще мне осталось.
     Лишь одна надежда теплится во мне и греет меня в этом бесконечном заснеженном пространстве: я должен видеть, как зажигаются и гаснут зарницы впереди. И если они зажгутся сзади, это будет означать только одно - меня уже нет.
                        
                              30.01.2023