Олег ЛУРЬЕ
Семидесятый год. 1970-й. Тогда еще Советский Союз… Украина. Харьков моего детства. Молочный магазин на углу Дзержинского и Маяковского был самый востребованный в городе – студенты ХГУ и курсанты близлежащих училищ с утра опустошали полки.

Йосю помню… И его чайник помню…И скрежет, повернувшего к Сумской, трамвая. Не забуду…

«Мне было шесть лет, бабушка вела меня в парк Горького, был май и приближался Праздник.

Я уже знал, что это Праздник Победы, но еще не знал, что такое война. И на перекрестке Дзержинского и Маяковского, у молочного магазина я с ней столкнулся. С войной.

Как воспитанный мальчик я с ним поздоровался, и, как учил меня дед, спросил: «Йося, как поживаешь? Как родители?»

Смысл этих вопросов тогда был мне недоступен, пришлось чуть подрасти, чтоб понять.

Тот, к кому я обратился посмотрел на меня, узнал, и стал рассказывать: как он с мамочкой ходил на Благовещенский базар покупать ботинки для школы, что завтра он с папочкой идёт в зоопарк кататься на пони, а летом всей семьей они поедут в Херсон.

Ребята, мне было реально страшно! Передо мной стоял высоченный худой еврей лет сорока, совершенно седой, аккуратно застегнутый на все пуговки как школьник.

Он болтал о разной житейской ерунде и плакал. Губы рассказывали о пони и Херсоне, а из глаз текли слезы.

Но страшнее всего был чайник. Какой чайник? Латунный чайник, литра на три, наполненный мелочью.

Это был знаменитый на весь центр Харькова «Йося с Чайником». Порождение войны, совесть нашего города.

Каждый Божий день он выходил на перекресток Дзержинского и Маяковского, становился у молочного магазина и смотрел на балкон второго этажа 76-го дома, не выпуская из рук чайника. Чайник служил Йосе и кошельком, и авоськой, и чехлом для документов.

Даже у дворовых сявок считалось западло стянуть из чайника хоть копейку, били за это жестоко, нещадно. Ни один фраер ни смел…

Все знали Йосину историю. История же была такой.

Когда немцы первый раз вошли в город, семья Йоси не успела эвакуироваться. Их квартира во втором этаже дома 76 приглянулась двум немецким лейтенантам.

И чтоб долго не валандаться, а заодно «окончательно решить еврейский вопрос», Йосиных родителей повесили на их же балконе.

Перед смертью мама Йоси положила в чайник немного денег и вытолкала его через чёрный ход, якобы за молоком.

Много ли понимал шестилетний пацанёнок? За молоком, так за молоком. Он стоял у магазина и всё видел, а когда понял, что случилось— поседел и сошел с ума.

С того дня ему всегда было шесть лет, и он всегда ждал у молочного магазина маму. Йосю прятали по семьям до 43— го года.

А после освобождения города он снова занял свой пост. Вы спросите зачем с ним нужно было заговаривать и спрашивать о родителях?

Это был единственный способ вывести Йосю из ступора, отвести домой, накормить, привести в порядок.

А деньги в чайнике не были милостыней, нет. Мой дед говорил, что это слёзы больной совести.

Последний раз я видел Йосю с Чайником весной 90-го года.

Такой же седой и аккуратно застёгнутый, он стоял у молочного магазина.
И так же приближался Праздник».

Я сейчас живу далеко от Харькова. И въезд на Украину мне запрещен. Я не знаю, увижу ли я когда-нибудь город моего детства. Я не знаю, жив ли Йося, которого я так хорошо помню. И его глаза я не забуду никогда. В них та боль, которую сейчас зачем-то пытаются вернуть назад… Зачем?