Лехнаволокские  истории

(отрывок из повести)

Август 1998 года накануне крупнейшего финансового обвала. Пятеро молодых ребят из Украины отправляются подзаработать в Карелию, однако не все так радужно, как им кажется на первый взгляд...

Впервые повесть была опубликована в сокращенном варианте в журнале «На любителя» № 49 (Атланта, США) в 2010 году, издана в 2012.

Лехнаволок - это, собственно говоря, не деревня, а одна из улиц небольшого поселка с распространенным в этих былинных краях «Калевалы» названием Заозерье,  расположенного в двух шагах от Петрозаводска, столицы Карелии.

В само Заозерье из Петрозаводска можно попасть на обычном рейсовом автобусе, который доставит вас прямиком до железного понтона между Онегой и Логмозером. Там шофер - серьезный дядька в потрепанной кожаной куртке и мятом картузе - безоговорочно всех вас заставит   выйти, так как понтон выдерживает не более десяти тонн (о чем при въезде на него напоминает обновленный свежей краской дорожный  указатель), и вы, перейдя на своих двоих примечательную переправу, сразу же окажетесь в Петрушинском наволоке, подступающем к понтону так близко, как наплывают на него буйные хлесткие волны Онежского озера. Но вам дальше, и поэтому вы, немного подождав на другой стороне неуклюже переваливающийся на металлических стыках стыках автобус, снова поднимаетесь по крутым ступеням - с земли высоко - в его осиротелый салон – «Садитесь, женщина, я постою» - и еще минут   пятнадцать, пересекая само Заозерье вдоль Логмозера, ползете, неторопливо  взбираясь на бугор и оставляя позади метр за метром цивилизацию, через застывший в немой печали смешанный сплошной лес, мимо скрытого в зарослях местного кладбища, мимо влажной душистой поймы на улицу Лехнаволокскую или Лехнаволок, отстоящий от центральной улицы Заозерья  километра на три по шоссе.

Сам по себе Лехнаволок мало примечательный. Сорок с небольшим домов (да и те в основном дачников), школа разрушена, озеро у его пологих берегов мелко, и рыба на удочку не везде клюет.

Как и по всей почти Карелии столбы электропередач здесь не врыты в землю, а обложены разновеликими валунами, в свою очередь огороженные либо бетонными кольцами, либо четвериком почерневшего от времени сруба, ибо тут врыться в землю  практически невозможно, так как вокруг и земли-то, в сущности, совсем нет - сплошные скальные массивы, на которых, однако, исхитряется пробиваться трава, вьются кустарники, топорщатся цветы, кособоко восседают покосившиеся от времени бревенчатые хижины, почерневшие сараи и срубленные у самой воды скромные приземистые баньки.

Каждая, даже самая неимущая семья в Лехнаволоке имеет свою баньку. Как правило, банька сложена из сосновых бревен, узка, неприхотлива, с печью внутри парилки. Тут же ты топишь начерно, тут же мылишься и клянешь черта и  дьявола, когда кто-то нерадивый ненароком плеснет воды из ковшика на раскаленные донельзя камни, и едкая мыльная пена с парами въестся в глаза.

Как само собой разумеется, от каждого прибрежного дома или от баньки к озеру, в самое его чрево метров на десять-пятнадцать тянется неширокий, но вальяжный деревянный пирс.

Говорят, раньше, когда еще через поселок не проходила дорога и добраться можно было только вплавь на лодке, через все огромное озеро тянулся длиннющий настил, и жители могли свободно по нему переходить из одного района Заозерья в  другой. И хотя озеро здесь недостаточно глубокое - бывает метров сто идешь по дну, идешь, а оно тебе все по пояс, - я лично в это верю с трудом, даже несмотря на торчащие, как перст, кое-где из воды полусгнившие деревянные сваи.

Местными архитектурными достопримечательностями теперь становятся дачи, потому как коренные жители Лехнаволока живут больше по старинке, мало заботясь о внешнем убранстве своего состарившегося жилища, предоставляя жгучему зною, хладному ветру и  трескучим морозам полную свободу обращения с оным. Напротив, городские дачники - особенно позднего подселения - взяли себе в моду лепить дачи в два этажа, обшивать наружные бревенчатые стены   дорогостоящей  деревянной вагонкой,  а окна украшать вычурными резными наличниками.

Топят в этом крае исключительно дровами (благо, лес рядом), а кому уж очень лень - электроплитками, в качестве которых обычно служит киловаттный ТЭН, вкрученный посредством болтов в жестяной открытый короб и установленный на несколько треснувших от перекала красных кирпичей.

Колхоз в Лехнаволоке давно распался, ферма разрушилась, каждый работает где придется, но большинство жителей Лехнаволока не работает вовсе. Особую категорию этого большинства составляют так называемые «бичи», то есть те, которым есть где  приткнуться, но совершенно наплевать на то, как и чем жить, и основная потребность которых - заглушить нужду каким-нибудь аперитивом, будь то водка, самогон, спирт или суррогат, ничем не уступающий   предыдущему перечню.

Алкогольная продукция в Лехнаволоке (да, кажется, и во всей Карелии) получила отчего-то странное экзотическое для данных мест название «банан», и уже если кто из соответствующего контингента беспардонно подойдет к вам и с кривой рожей попросит  на «банан», знайте, - этому человеку очень тяжело и ему во что бы то ни стало нужно выпить. Однако вы всегда вправе такому просителю вежливо отказать, если, конечно, сами не имеете потребности опохмелиться.

Чекушка, впрочем, так и остается у них чекушкой.

Если следовать из Суйсаря в Петрозаводск, справа по ходу вы заметите крытую металлическую автобусную остановку, возле которой обычно с вечера толчется местная молодежь и которая   заменяет ей и клуб, и танцплощадку, и дискотеку.

Извилистое Ягубское шоссе делит Лехнаволок на две части, но через пять-шесть домов от въезда неожиданно резко уходит вправо вверх, четко следуя голубому дорожному указателю -  «Суйсарь, 28 км». Возле него прямо к новоявленным   дачам  ответвляется и грунтовка, покореженная тяжелыми самосвалами, выщербленная накачанными шинами, с выбоинами, ямами, ухабами.

Коров, коих тут обычно собирается голов пятнадцать-двадцать, пастух (обычно кто-то из местных) выгоняет в начале восьмого утра и загоняет обратно раскатистыми окриками поздним вечером, получая от их владельцев ежемесячный оклад в полторы тысячи рублей,  полностью оправдывая свой труд постоянством и усердием.

В конце лета ночи здесь белые, чайки крикливые, вороны настырные, комары и слепни надоедливые, мошкара невыносимая.

Жители Лехнаволока - в большинстве своем отроческая  молодежь   и подступающая к старости юность. Мужского населения раз-два и обчелся, фрукты почти не произрастают, зато леса в округе, густые и дремучие,  полны разнообразнейших ягод и грибов.

Вот в таком краю накануне памятного финансового обвала августа 1998 года случайно и оказались по воле судьбы горемычные странники, о которых в своей повести я и поведу речь.

Попали они в Лехнаволок поздним августовским вечером последним рейсом из Петрозаводска. Работодатель их, когда они с железнодорожного вокзала позвонили к нему домой, оказался в стельку пьян и, не долго думая, направил всех прямо в Лехнаволок к бывшему там земляку Юрке-хохлу.

- Он вас поселит, - процедил с хрипотцой в трубку, - и поможет на первых порах.

Сказанное, однако, мало обрадовало окрыленных энтузиазмом быстрого заработка шабашников. Не к добру как-то все сразу не заладилось. Но выбирать не приходилось, и они, подхватив свои набитые скромным походным скарбом дорожные сумки, неторопливо побрели через железнодорожные пути к местному автовокзалу.

Погода тоже как назло будто издевалась над ними: сине-фиолетовые тучи густой пеленой окутали небо, поднялся ветер, взвивая сухую навязчивую пыль, резко похолодало. Не верилось, что еще каких-то пару часов назад слепило солнце и калило их разгоряченные тела (из Москвы они вообще выехали, как курортники: в одних футболочках).

В Суйсарь отправлялся последний рейс.

Кто-то предложил взять бутылку водки «для сугрева по приезду». Предложение было вмиг реализовано, и от простого, казалось бы, осознания того, что спасительная от ненастья в прямом и переносном смысле поллитровка покоится в сумке, всем сразу стало как-то теплее.

В Лехнаволоке они вышли по подсказке водителя автобуса  на указанной остановке и уныло стали озираться вокруг.

Шел мелкий дождь, мрачно сгущая окружающую тьму. На горизонте то и дело ярко вспыхивала гроза, на улице ни души; хоть бы кто промелькнул.

Наши странники еще больше приуныли, одна на другую бросили свои дорожные сумки в углу остановки, там, где меньше всего капало, и  сбились, как всполошенное стихией стадо овец, на единственном под крышей сухом пятачке. Поеживаясь от неожиданно пробравшего всех  холода, стали вычислять дом того самого Юрки-хохла, к  которому их направил работодатель.

По данному им описанию установили крайнюю избу с похожими признаками: дом на две семьи, под окном высокая береза, крыша крыта кровельным железом, - и направили в ее двор делегацию из двух представителей.

«Делегация» поковыляла нехотя, но с   огромным желанием того, чтобы этот несчастный день поскорее закончился.

Вскоре оттуда с отчаянным воплем и безутешными стенаниями выскочил сам хозяин и зашагал к остановке широкими пружинящими шагами, увлекая за собой и двух новоявленных знакомых.

По его кислому выражению лица и пространной бранной речи на смешанном русско-украинском диалекте горе-шабашники поняли, что серьезно обманулись, доверившись, по сути, бессовестному проходимцу.

- Ой робятки, ой хорошие мои, - причитал, как мать родная, Юрка-хохол. - Да как же вы поверили пройдохе этому?   Какой такой лес он здесь нашел? Где? Я, почитай, годка  два как не слышал, чтобы в нашей округе что-то рубили. Что он вам-то наобещал?

Наши горе-путешественники, пятеро не дурных, вроде, оболтусов, на всхлипывания земляка только робко пожимали плечами и отворачивали в сторону красные от стыда и  холода лица. Кто ж знал, что так оно выйдет?

Один из них, взявшийся бригадирствовать, Женька  Гудзь,   схожий обличьем и  телосложением с известным киноактером Бориславом Брондуковым, тонким звонким голосом с сильным западно-украинским акцентом попытался придать всему происходящему не  такой   уж и безнадежный оттенок.

Он сказал:

- Але ж вин нам не тилькы дзвоныв, щоб прыйизджали, даже грошей хотив на дорогу выслать.

- Э, робяты, - качал головой на слова Женьки Юрка-хохол. - Не знаете вы этого Ивана, ох не знаете, а я с ним, почитай, годков пятнадцать как знаком. Обманул он вас, обманул.

Мужики повесили носы на квинту.

- Да як же обманув,  як же обманув! - не хотел верить земляку Женька-бригадир. - Мы нэ дали як сьогодни з ным по телефону  балакалы. Вин казав, - денька через два подзвонэ сам и  скажэ,  дэ  и якый лис.

Юрка-хохол глянул на них сочувственно, как на людей, не понимающих всего трагизма нынешнего своего положения. Дело ведь не шуточное.

- Какой лес, какой лес? Я же всю здешнюю округу как свои пять пальцев знаю.  Ничего тут валить не собираются. Мы сами раньше на лесоповал постоянно ходили, но когда это было!

Возразить было нечего. Тьма сгустилась, дождь сыпанул сильнее. Один из молодых  людей - Виктор Резник - вытащил из своей сумки теплый свитер и надел его под тонкую ветровку. Коротать ночь на остановке в такую мокрядь никому не хотелось, но и вернуться они не могли: слишком далека  была дорога назад, слишком большие надежды возлагались на эту шабашку. К тому же Юрка мог и ошибиться, мог всего не знать. Кто он, собственно говоря, такой? Даже в леспромхозе не работал. Но надо было что-то предпринимать, что-то делать, потому что, хотя ребята и сдвинулись плотнее друг к другу, дождь уже хлестал по ногам.

- Ох и Ванька, ох и баламут - прислал! - Оглядывался по сторонам Юрка-хохол, соображая,  куда хоть на ночь пристроить незадачливых шабашников. - Куда ж я вас всех дену? Пять здоровых мужиков - беда! У меня самого под одной крышей шестеро...

Он всё не мог найти выхода из создавшегося положения. Ивану-то что: направил в посёлок - и дело с  концом. Юрка выручит, Юрка его всегда выручал! Толку-то!..

Вдруг он оживился, просветлел даже:

- А заскочу-ка я к Пашкину! Постойте малёха тут, - надвинул Юрка пониже на глаза кепку и выскочил под дождь.

Мужики старались не смотреть друг на друга. Сказать было нечего. Что будет завтра? Где ночевать? Стоило ли вообще было переться сюда за тысячу километров?

Один Женька-бригадир, казалось, не потерял самообладания и стал успокаивать всех, коверкая по выработанной   привычке свой язык примесью русских и украинских слов:

- А, нэ горюйтэ, хлопци, я и нэ в такых переделках був. Щось станэться.

Можно было бы ему поверить: опыта такого рода тому не занимать, но ситуация получалась аховой. Никто не ожидал подобных «заработков». Все ехали с уверенностью на твердое условленное место, а приехали неизвестно куда, неизвестно зачем. Катастрофа! Но сейчас об этом и думать не хотелось. Одно было желание: как можно быстрее хоть где-нибудь укрыться от стихии, согреться, забыться до утра долгим спасительным сном. Утро, как  говорится, вечера мудренее...

Минут через десять Юрка-хохол вернулся со стриженным коротко, долговязым, худым, но еще достаточно жилистым мужиком лет сорока-пяти, в длинном брезентовом плаще с капюшоном.

- Вот мужики, это Саша Пашкин. Остановитесь пока у него, а там видно будет, - сказал Юрка, подхватывая дорожные сумки бедолаг и направляясь в сторону дома Пашкина. 

Горе-шабашники машинально потянулись за ним. Дождь безжалостно хлестал их по лицам,  резкий ветер вырывал из рук поклажу, забирался под полы курток, пронизывал до костей, но им уже ни до чего не было дела.

Полный текст книги по ссылке ниже: