Леонид ПОДОЛЬСКИЙ

Мы продолжаем публикацию отдельных глав из эпического романа писателя Леонида Подольского «Финансист». Роман посвящён бурным событиям российской истории 1992-1994 годов, когда начинались российский капитализм и российский авторитаризм. Публикация романа ожидается в течение 2023- 2024 годов.  

Часть 2, глава 6
 
Проснулся Игорь совершенно здоровым, вчерашнее наваждение отступило, тоски не было и в помине. В самом деле, мир был прекрасен, за окном сияло солнце, на голубом высоком небе ни единого облачка, а темная, мрачная Москва с ее бандитами, с испуганными, бедно одетыми людьми, с грязными улицами, с обгорелыми глазницами Белого дома и разгромленной мэрией – очень, очень далеко. До возвращения оставалось целых три недели.
Игорь быстро вскочил, умылся и позавтракал в ресторане: предстояла интереснейшая экскурсия с Мариной Фельдман. И вот он идет по Виа Долороза Крестным  путем Иисуса – от женской школы Эль-Омария, где во дворе располагалась  крепость Антония с резиденцией римских прокураторов и преторием[1]: именно там Понтий Пилат вынес смертный приговор Божьему сыну.
- Виа Долороза? – переспросил бородатый высокий мужчина в темных очках, в длинном темном плаще, с длинными, перевязанными веревкой волосами. Он казался странным, непохожим на других, чужеродным среди веселой толпы, идущей по самой святой в мире дороге, – чем-то он казался похож на сурового средневекового пилигрима.
- Да, Виа Долороза, - повторила Марина Фельдман. – Крестный путь или, иначе, улица Скорби. Та самая дорога, по которой вели на казнь Христа, или Иешуа.
- Вот как, Долороза, Роса, - откликнулся мужчина. – Роса – это ведь Россия. Страна скорби. Очень многих скорбей. Крестный путь. У каждого свой Крестный путь. Мой – почти двадцать лет. Тюрьма в Чистополе, лагеря, психушки, где из человека делают овощ, это только за то, что я не хотел отказаться от веры. Они смеялись надо мной: «В наше время веровать могут только сумасшедшие. Значит, ты – сумасшедший». А теперь  осеняют себя крестом, свечки держат в руках, будто никогда не отступались от веры. 
- Вы православный? – не удержавшись, спросил Игорь.
- Православная церковь служит не Богу, а кесарю, - назидательно ответил мужчина. – А мы – баптисты. Приезжайте к нам в Ростовскую область. В общине мы проводим семинары, говорим о Боге. У нас каждый имеет слово. И крестим мы только добровольно, от четырнадцати лет, не несмышленых младенцев, - он порылся в кармане плаща и вытащил помятую визитку. – Иван Хижняк, проповедник. Меня община послала в Иерусалим. Своих денег у меня не было. 
- Идемте, - окликнула их Марина Фельдман. – Потеряетесь.
Группа стояла уже у четвертой станции[2] перед армянской часовней Богоматери с барельефом, на котором изображена была встреча Богородицы с сыном.
- Бог не допустит потеряться, - произнес Иван Хижняк, и они поспешили за группой мимо камня с отпечатком ладони Христа к монастырю Святой Вероники: на этом месте почти две тысячи лет назад Святая протянула Иисусу свой платок отереть с лица пот. 
Пройдя с группой Крестный путь, поднявшись на Голгофу и постояв у Камня помазания, где Марина Фельдман изложила трогательную историю о воскрешении Христа,  Игорь хотел было выйти из Храма Гроба Господня, о котором случайно прочел в юности у какого-то американского писателя – советские, понятное дело, ни о чем подобном не писали, да и путь в Святую землю был им заказан, - но в этот момент к нему подошел Иван Хижняк, чтобы продолжить прерванную беседу. 
- А я не жалею о своих жертвах, - сказал Хижняк. – Господь наш и не такое терпел. Крестный путь есть у каждого, и у человека, и у народа. По делам и по грехам его. Или по божьему промыслу.
- Да, наверное, - рассеянно отвечал Игорь. Он вовсе не собирался вступать в дискуссию. – За что вас судили? Только за веру? 
- За веру, - подтвердил Хижняк. – Наша вера не позволяет убийство. Потому я отказался давать присягу. По нашей вере у нас каждый может быть священником, а крещение принимают только верующие люди. И Святое причастие у нас свое. За это в Советском Союзе нас называли сектантами, разгоняли наши общины и судили пресвитеров. Хотя вере нашей сотни лет и родилась она в Англии. Из-за веры мы хотели уехать, как в прошлом веке уезжали духоборы. Несколько человек, мы пытались обратиться в американское посольство: желали уехать в Америку или в Канаду к братьям. Но нас схватили и судили как изменников Родины. Вот такой мой крестный путь: тюрьма, лагеря, психиатрички… Но и там люди. Везде люди. Много я видел разных людей… Плохих, хороших…
… Потерянные, конечно, годы. Но и нигде не узнаешь так людей, как там. Сколько страдальцев за свою веру. Я и с Щаранским[3] сидел, и с Синявским[4], и с Марченко[5], а с Чорноволом[6] на каких-то полгода разминулся. Во всем промысел божий, только не всегда его можно понять сразу. Но он обязательно откроется.
- Да, - Игорь уважительно посмотрел на Хижняка. Многие годы он преклонялся перед диссидентами, болел за них, радовался, когда они одерживали свои маленькие победы. Это были борцы, герои, особенные люди, которые жертвовали собой. Они не могли сокрушить режим, их было слишком мало, но все равно… луч света в темном царстве… Но вот режим рассыпался, рухнул как карточный домик – все сразу увидели, в том числе и те, кто не хотел признавать раньше, что это было царство лжи, империя несвободы, которая держалась только страхом – диссиденты вернулись из тюрем и лагерей, и сразу потерялись в новой жизни. Почти ни один из них не пробился наверх. Да они и не стремились. Большинство вообще оказались вне России – украинцы, евреи, литовцы, грузины… Между тем, именно московская и ленинградская интеллигенция выдвинула близкий Игорю тип диссидента: либерала и космополита. 
Но увы, немалым разочарованием для него оказалось узнать, что большинство диссидентов, инакомыслящих вовсе не были либералами: государственниками или националистами, которые делились на русских и всех остальных. Еще страннее, что немало оказалось левых марксистов, монархистов, анархистов – всякой твари по паре. Что не существовало никакого единого движения, иные и не признавали себя диссидентами. Возникали, правда, в виде исключения и организации типа ВСХСОН[7] или Группы революционного коммунизма[8] - почвеннические, утопические, наивные, но просуществовали они исключительно недолго. В Советском Союзе все было схвачено тайной полицией. Словом, если что всех диссидентов и объединяло, так только преследования властей, только Пятый отдел КГБ, с которым, как Игорю не раз приходилось слышать, очень многие диссиденты сотрудничали, потому что иначе и быть не могло. Се ля ви. Это был Советский Союз, самое логово, не Польша и не Чехословакия, где духовное, интеллектуальное сопротивление советской идеологии никогда не удалось преодолеть, хотя и в «Солидарность», можно не сомневаться, внедрено было немало шпиков.
И вот он стоял перед Игорем Полтавским, герой. Да, с одной стороны, герой и диссидент, хотя и особенный, борец. Но Игорь никогда раньше не интересовался религией, и религиозными диссидентами тоже. Странный человек, у него и вид был странный… Двадцать лет жизни отдал… Зачем? Во имя чего? Ради несуществующего Бога?  Игорь не мог этого понять. Разве что и в тюрьмах есть жизнь и там не только сидят, а еще и живут, не просто выживают, борются – на самом маленьком клочке, в камере, один на один со своими мучителями. С теми, кто и сегодня процветает. Кто по-прежнему находится рядом с властью. Строй сменился, но все остались на своих местах и никто, совсем никто не понес наказания. Прошлое как-то сразу забыли. Будто и    т а м    могли быть хорошие люди под маской. Вроде Олега Калугина[9]. Хотя, кто знает, действительно раскаялся, или перевертыш?
- Как вы сейчас? Вас больше не преследуют? По-прежнему хотите уехать?
- Люди уезжают, многие, - отвечал Хижняк. – Не меньше, чем после семнадцатого года. Нас так мучили, столько лет. Я не об одном себе говорю. Нас, кто веровал, особенно протестантов, очень много сидело в тюрьмах. Может, на втором месте после украинцев. Из Балтии, с Кавказа, из России, отовсюду. Один из наших, Борис Перчаткин, выступал недавно в американском конгрессе и вот нас, за мучения наши, принимают как беженцев. Родина – не там, где мучают, а там, где братья по вере. Но я остаюсь. У нас не хватает пресвитеров. А люди к нам идут. Время тяжелое, а мы с открытой душой… Если хотите, тоже приезжайте… Хотя, и в Москве есть наши люди.
- Спасибо, но я не верующий, - поспешно отвечал Игорь. Вместе они прошли до ближайшего угла и расстались. Скоро высокая фигура Хижняка в длинном, чуть ли не до пят плаще, скрылась из вида.
В тот же день в отеле “Soinesta”, где Игорь остановился, ему предстояла встреча с двумя Женями, бывшими заместителями по кооперативу «Доктор», с Цацкиным и Гутманом. Оба они жили теперь в Иерусалиме.
Первым приехал милашка Цацкин на новой “Subaru”. За прошедшие почти три года он совсем не изменился, был такой же круглолицый, с прежней обаятельной улыбкой и ямочками на щеках, разве что стал еще пухлее, обещая со временем превратиться в толстяка. Но если раньше Игорь только догадывался, что внешность его обманчива, то теперь он знал наверняка: хитрован. Чуть ли не целый год до отъезда Цацкин усиленно делал вид, что трудится в поте лица, а чтобы Игорь ничего не заподозрил, перебрался в филиал, где находилась стоматология и делали косметические операции. Приезжал он обычно в самом конце рабочего дня и тотчас начинал пускать пыль в глаза: рассказывал про дела (по большей части придумывал) -  как достает оборудование, как хочет наладить новые операции, ищет специалистов и организует торговлю мумием и лечебными травами. С фантазией у Цацкина все обстояло прекрасно, он вообще обожал разные завиральные прожекты, так что о том, что Цацкин водит его за нос, а сам в это время ищет покупателей на квартиру, собирает вещи и оформляет документы на выезд Игорь узнал совершенно случайно –   от завотделением стоматологии Ирины. Она так и сказала: он хитрый парень, всю работу скинул на меня, водит тебя за нос, а сам с Мариной собирается в Израиль. Вот тогда только Игорь его допросил и Цацкин во всем признался. Но грехи его на этом не заканчивались: перед самым отъездом Женя подложил Игорю большую свинью: вместо себя предложил в члены кооператива сразу двоих – Тамару Тимофеевну и бухгалтершу Гизатуллину. Игорь знал, что принимать их не следует, но Цацкин и дурак Гутман были за, а Полтавскому неудобно  было отказать в лицо, к тому же в спешке он никак не мог придумать причину для такого отказа.
Увы, не только Цацкин и Гутман, виноваты были еще и Горбачев и его разношерстная команда: кооперативы были порочны по самой своей природе[10], потому их и отменили сразу после Горбачева. В кооперативах заключено было нечто социалистическое и ущербное: все вопросы решались голосованием, а оттого в кооперативах постоянно происходили склоки, работали одни, а решали другие, и в течение первого же года из-за интриг распадалось множество кооперативов и сменялось их председателей. Слово «рейдерство» еще не знали, но начиналось оно с кооперативов; это было внутреннее рейдерство. Игорь все это  уже проходил, кооператив «Доктор» был у него не первый, он все знал, но растерялся, ему явно помешала интеллигентность и он не стал возражать. Опомнился Игорь только после собрания и, чтобы обезопасить себя, уже на следующий день настоял, чтобы в члены кооператива приняли еще и Татьяну Макарову.  Татьяна была хорошим работником и заведовала регистратурой, но главное ее достоинство состояло в другом: она терпеть не могла Тамару Тимофеевну.
Между тем Цацкин, сделав черное дело, будто бы в последний момент покаялся Татьяне, что у Тамары Тимофеевны был план поставить на место Полтавского своего человека. Существовал ли заговор на самом деле или только в воображении Татьяны Макаровой, что говорил ей Цацкин и вообще, говорил ли, Игорь проверить не мог, но от Тамары Тимофеевны при первом же случае постарался избавиться. Ему «повезло»: Тамара Тимофеевна занималась поиском внешних заказов, заключала договора с организациями, но скоро заказы иссякли. Предлог оказался удобным, но, увы, вместе с пробоиной в финансах: кооператив начал медленно тонуть.
Особенно неприятно Полтавскому было то, что скорее всего на его место коварная Тамара Тимофеевна прочила позвать Бондаря.  В свое время Олег Иванович и привел ее к Игорю. В прошлой жизни, до Горбачева, Олег Иванович Бондарь был замглавврача хозрасчетной поликлиники на Арбате, где работал Полтавский. Работа была не пыльная и блатная, свободного времени у Олега – за глаза все звали его Олег – было сколько угодно, он никому не мешал и спокойно занимался своими делами. Какими, обнаружилось неожиданно: Олега Ивановича арестовали за операции с золотом и валютой. Но время наступило уже новое, а потому суд так и не состоялся, правда, поговаривали, что Бондарь откупился, но вернулся он  примерно через год, как раз в то время, когда начиналась эпоха кооперативов. И, как оказалось, жуликов тоже, потому что Олег Иванович проявил себя отъявленным жуликом. На чем он делал деньги, с Полтавским он не делился, но доллары у него водились, и даже в немалом количестве. Но, главное, дважды, используя старое приятельство, он нагло обманывал Полтавского, что называется, кидал, только это слово было еще внове. 
В первый раз от имени кооператива он выезжал в Белоруссию с бригадой врачей, в сильно пострадавшую от чернобыльской катастрофы
 Могилевскую область и заработал там хорошие деньги – об этом много позже проговорилась Тамара Тимофеевна, - однако предстал перед Игорем притворно взвинченным и хмурым, даже грохнул со злости папкой об стол; он рвал на себе рубашку и клялся родной мамой, что жмоты белорусы его провели, якобы не только не заплатили, но еще и выпроводили бригаду с милицией. В то время Игорь оставался еще наивным и оттого доверял Олегу, все-таки бывший начальник. Лишь много времени спустя Тамара Тимофеевна живописала, как Олег рвал документы, делил и рассовывал по карманам деньги.
Через год история повторилась: на сей раз Олег Иванович организовал экспедицию в Сочи, набрал маститых профессоров и кандидатов наук, да еще попросил солидный аванс. Доброжелатели рассказывали Полтавскому, что весь Сочи обклеен был объявлениями и что рекламу передавали по радио – Бондарь работал с размахом, специально подбирал эскулапов с громкими фамилиями,   но деньги он опять не привез. Мало того, появился он только через два месяца и нагло заявил:
- Какие деньги? Там стреляли! Там была настоящая война! Мы поехали с врачами в Абхазию[11], нас там чуть не убили, врачи перепугались и разбежались. – Он врал, в Сочи все было тихо и мирно, и ни в какую Абхазию они не ездили. Игорь уволил Олега и велел не выплачивать ему зарплату, но аванс Бондарь так и не вернул. 
Через несколько месяцев, однако, Бондарь пришел снова, на сей раз с выгодным предложением открыть  филиал в Министерстве водного хозяйства у Красных ворот. Денег он на сей раз не просил, напротив, обещал вернуть аванс, требовалось только подписать договор с управделами. Подвоха не было видно и Игорь согласился. Открыть филиал предстояло только через несколько месяцев, но, когда вскоре Полтавский заехал в Министерство, там вовсю шел прием и висело огромное, во всю стену, объявление, причем прием вела знакомая докторица, которую еще при Полтавском изгнали из хозрасчетной поликлиники за левый прием. Игорь окончательно понял, что никаких дел иметь с Олегом нельзя. Этот тип всегда обманет и перехитрит.
Но не только от Бондаря, другой урок получил Игорь от Цацкина. Узнав о происшедшем, тот  весь кипел от наигранного возмущения, а пару недель спустя как ни в чем не бывало поехал к Бондарю в министерство. Игорь узнал об этом случайно: Цацкин не предупредил жену Марину и она по незнанию выложила, что у Цацкина с Бондарем есть какие-то общие  планы. После этого Игорь окончательно перестал доверять Цацкину, тем более, что случались и другие эпизоды,  так что Игорь обрадовался, когда узнал, что Цацкин уезжает. Но то было давно, можно сказать, в другой жизни, при Горбачеве, с тех пор не только кооператив «Доктор», но и «Кредитная контора» ушла в небытие – все стремительно менялось, и он не был злопамятным, а потому давно не держал на Цацкина зла. Он не вчера понял: люди – отнюдь не идеальные создания, нужно принимать их такими, как они есть. Сам господь Бог не справился сделать их другими. А потому, если Игорь  сейчас что и испытывал к Цацкину, то в первую очередь любопытство. Все же они с Мариной в другой стране. И еще, приходилось признаться, зависть, потому что от Марининой мамы, как две капли воды похожей на фифочку Марину, только лет на двадцать пять старше – она была такая же модная, стройная, сексапильная; в свое время Флора Михайловна работала в кооперативе иридодиагностом[12] и к ней выстраивались длинные очереди любопытных, желавших узнать про свои действительные и мнимые болезни – от Флоры Михайловны Игорь знал, что Цацкин в Израиле вроде бы прилично устроился.  Экзамены на врача он, правда, не сдал, зато открыл со своими  питерскими  приятелями ресторан.
Игорь с Цацкиным тепло поздоровались и в ожидании Гутмана сели в холе отеля.
- Ну как ты? Преуспеваешь? Как Марина? Я слышал ты открыл ресторан?
Цацкин на секунду замялся.
- Я теперь занимаюсь недвижимостью. А с Маринкой все хорошо. Родила дочку. Я снял для них виллу под Ашкелоном, у нее после родов сильный диатез. Ей нужны солнце и море. Передает тебе привет.
- Спасибо, - поблагодарил Игорь. – И ей привет и наилучшие пожелания. И тебе поздравления, молодой отец!
- Если хочешь, могу отвезти тебя к Маринке в гости. Можешь там пожить недельку, - предложил Цацкин.
- А ты? Живешь там, или в Иерусалиме?
- В Иерусалиме. Но раза два в неделю езжу к ней с дочкой.
- «Однако, - удивился Игорь, - он так доверяет своей Мариночке, как-будто она Кончита Аргуэльо[13], а он не иначе, как граф Резанов. Вот уж кому-кому…». – В свое время Игорь вкусил этот сладкий и грешный плод, она была хороша, опытна и свободна после развода с первым мужем, но благородно отошел в сторону, когда Цацкин ради нее переехал из Санкт-Петербурга. Марина их и познакомила, пригласив Игоря в гости вместе с Юдифью. И опять-таки  соблазнила, в этот раз она нашла к нему подход через желудок. Готовил ужин, конечно, Цацкин, этот душка оказался отменным поваром, но вот всякие колбасы и буженины наверняка доставала Марина. Время было голодное, в магазинах шаром покати, а вокруг нее всегда крутились фарцовщики, она все умела достать, - от «птичьего молока» до часов «Ролекс» и сервизов «Мадонна», и сама одевалась исключительно в заграничные шмотки. В то время Игорю действительно требовался помощник – первый свой кооператив «Гиппократ» он потерял из-за интриг и готовился создать новый, - а Цацкину позарез нужна была  работа в Москве.
Скорее всего на сей раз Цацкин блефовал и вовсе не собирался везти Игоря к Марине на виллу. Да и вилла могла оказаться не виллой, а обыкновенным скромным домиком у моря. Игорь изучил уже Цацкина достаточно хорошо.
- Ты слышал про Гутмана? – Перевел тему Цацкин. -  Он работает сторожем на территориях. В Москве он воображал, что большой человек, кооператор, - передразнил Цацкин, - а в Израиле сидит на мели. – Женя Цацкин явно пытался подыграть Игорю, помня, как в последнее время Гутман сильно раздражал его в Москве. Но Игорь лишь пожал плечами. Гутмана в самом деле трудно было переносить, он как таракан (сам как-то назвал себя тараканом: «маленький, шустренький, с усиками, настоящий тараканчик») лез во все щели, совался в любое дело, непрерывно говорил, был настырен и не слишком умен, но при этом не был ни лицемером, ни интриганом, как Цацкин, а потому по прошествии времени Игорю не хотелось говорить о нем плохо.
- Здесь не так просто устроиться, - возразил Полтавский. – Вас же тут сотни тысяч новых. А Гутман сумел купить квартиру. Это ты развернулся: и ресторан, и недвижимость.
- Пить хочется, - засуетился Цацкин. – Будешь пить пепси-колу?
- Нет. Я пью только сок.
- Сейчас возьму, - Цацкин торопливо вскочил и ринулся в бар.
- «Что-то не так? Не хочет говорить про свой ресторан? А мог бы и   пригласить. Ну да бог с ним, его дело», - не без обиды подумал про себя Игорь. 
Цацкин между тем вернулся из бара с баночкой пепси-колы и бокалом апельсинового сока.
- Знаешь, я оставил свой ресторанный бизнес, - сознался он. – Только, пожалуйста, не говори Гутману.
- Ради бога, - Игорю было все равно. – А что, Гутман имеет какое-то отношение к твоему бизнесу?
- Да нет, - чуть смутился Цацкин. – Мы с ним практически не встречаемся. Просто есть общие знакомые. Не хочу, чтобы они знали.
- Ради бога, - снова повторил Игорь.
В этот момент они увидели, что к входу в отель подкатил Гутман на новенькой «Шкоде».
- В Москве он ездил на «Запорожце», - не без сарказма напомнил Цацкин. – Выбирает себе по росту.
Гутман, между тем, войдя в холл, пожал Игорю руку и кинулся обниматься с Цацкиным.
- Мы с Женей с приезда практически не виделись, только пару раз случайно пресеклись, - сообщил он. – Ну как твоя Маринка? Родила?
- Скоро полгода, - гордо сказал Цацкин.
- Что у вас там происходит? Красно-коричневые хотели взять реванш? Что у тебя случилось с кооперативом «Доктор»? Правда, хороший был кооператив? Я думал, что это надолго, что мы тебе оставили хорошее наследство, как вдруг получаю письмо из Москвы, что кооператив закрылся. Ты хоть хорошо на этом заработал? – Гутман ревниво посмотрел на Полтавского. – Я смотрю, что очень многие разбежались. – Вопросы и ответы сыпались из Гутмана с такой скоростью, что Игорь не успевал вставить ни слова.
- Может, зайдем в бар? Тут как-то неудобно в холле, - предложил Игорь.
- Нет, мы за рулем. Лучше поднимемся к тебе в номер, - чуть ли не в унисон произнесли Гутман и Цацкин.
Номер был на двоих, но Игорь жил в нем один. Две шикарные кровати, в каких Игорь никогда не спал раньше, две тумбочки, стол, трюмо, большой шкаф, кресла и ванная с джакузи – на Гутмана номер произвел очень сильное впечатление.
- И много ты платишь?
- Чуть больше ста долларов в сутки. У них не оказалось одноместных номеров.
- И долго ты здесь будешь?
- Еще пять дней. Потом поеду в Эйлат купаться. И на обратном пути еще несколько дней.
- Если хочешь, когда вернешься, можешь пожить у меня. У нас приличная квартира, четыре комнаты. Зачем зря выбрасывать деньги?
- «А ведь он неплохой человек», - отметил про себя Игорь.
Сидеть в номере было не очень удобно и они спустились обратно в холл.
- А ты чем занимаешься? – спросил Цацкин. – Флора Михайловна передавала, что у тебя неплохие дела.
- У нас все меняется со скоростью света, - усмехнулся Игорь. – В последний год я занимался финансами и вроде в самом деле преуспевал. Но наехал рэкет и все переменилось.
- А что ты делал?
- Брал у людей деньги и выдавал кредиты. Кредиты, естественно, вернули не все, страховая компания оказалась жуликами, да еще и навела бандитов.
- Ты обращался в милицию? – спросил Гутман.
- В милицию? – переспросил Игорь. -  Страховую компанию учредили как раз бывшие милиционеры.
- Да-а, страна, - засмеялся Цацкин. –  Одно слово: Россия. У нас тут каждый день передают про русскую мафию. Хорошо, Женя, что мы с тобой вовремя унесли ноги, - подмигнул он Гутману.
- Не то слово, - тотчас откликнулся Гутман. – Мой Стас с приятелем как раз поехали в Москву. Прямо во время этих событий. 
- Зачем? – удивился Игорь. – Без них бы не обошлось?
- Они давно собирались, - стал оправдываться Гутман. – Интересно было посмотреть. Не предполагали, что станут стрелять из танков. – Цацкин, стоя за спиной у Гутмана, весело покрутил пальцем у виска.
- Вообще-то мой Стас большой баламут, - продолжал, между тем, не без гордости Гутман. – Здесь он примкнул к левому движению.
 - Поехал защищать Верховный Совет? – не понял Игорь.
- Нет, он был за Ельцина, конечно. За демократов.
- Но у нас левые были за Верховный Совет.
- То у вас, - недовольно возразил Гутман. – У вас все наоборот. Да я в гробу видел таких левых, как у вас. 
- Ну и что твой Стас?
- Приехали, остановились в «Минске» на Тверской. Взяли с собой гитару, микрофоны, трубу. Думали, вокруг Белого дома кучкуются демократы. Собирались устроить концерт. Приходят, а   там спецназ, внутренние войска, милиция, какие-то мальчишки в форме, и все обнесено колючкой. Прохода к Белому дому нет, зато разъезжает желтый Геббельс – это так с другой стороны окрестили БТР – и крутит какие-то марши. Попытались разговаривать с солдатами, но те или тупые, или запуганные, молчат как партизаны в Гестапо. Ребята походили-походили и решили перейти на ту сторону, там вроде собралось много людей.
- Ух ты, - сказал Цацкин, - тыр пыр, восемь дыр.
- Им показали проход во дворах, где никакой милиции, - продолжал Гутман, - зашли вовнутрь и стали брать интервью. Мол, иностранные корреспонденты, левая пресса. Хотели для какой-нибудь израильской газеты.
- Журналистское удостоверение никто не спросил? – удивился Игорь. – Оно у них было?
- Ничего у них не было. Самозванцы. Никто и не спрашивал, - заверил Гутман. – Там все был простой народ, все за социализм и против фашистов. А фашисты у них Ельцин и Гайдар.
- А Руцкой у них – мессия, - некстати перебил Цацкин. – Сколько он тут в Израиле околачивался, тыр пыр восемь дыр, как его здесь не распознали на предмет мессии.
- Потом прибежал какой-то хмырь, - продолжил свой рассказ Гутман, - и стал давать интервью. Минут двадцать нес туфту насчет того, как будут судить Ельцина. Что, мол, он предал русскую демократию за американские доллары и что вообще он американский шпион.
- Кто это был, не в курсе? – спрос ил Игорь.
- Не знаю точно, - признался Гутман. – Генеральный секретарь демократической либеральной партии, вроде. Есть у вас такая?
- Жириновский, что ли? – предположил Цацкин.
- Нет, не Жирик. Они так и не поняли: то ли он был из партии Жириновского, то ли это совсем другая партия. У вас там этих партий  больше, чем бездомных собак. Чуть ли не в каждой подворотне, и все на одно лицо.
- Сысоев? – спросил Игорь.
- Фамилию не знаю, - отмахнулся Гутман.
- А жаль, - сказал Игорь. – Сысоев – это очень известный тип. Скорее всего провокатор. Что было дальше?
- А дальше, - продолжал Гутман. – Стас мой неугомонный, совсем без тормозов, и приятель у него такой же. Познакомились они с советскими бабушками у Белого дома, стали играть на гитаре. Настоящее русское веселье. Частушки, танцы, «Катюша», «Подмосковные вечера», «Ой мороз, мороз». Люди как люди. Веселые, приветливые. Там некоторые с орденами пришли, с медалями. Какая-то бабулька-метростроевка даже грамоты принесла, благодарности от Кагановича. И тут Стас надумал их агитировать. «Мы, - говорит, - из Израиля. Вам интернациональный привет. Мы, как и вы, левые. Нужно вместе бороться со всяким национализмом, и с русским тоже. Баркашовцы – это и есть настоящие фашисты. И вообще, подумайте, какие темные силы толкают вас против реформ. Лично я, например, за Ельцина и Гайдара, мол, это замечательный реформатор, который создал в России рынок». Что тут началось. Эти бабушки-дедушки кинулись их линчевать. Та самая веселая бабулька, что только что  танцевала со Стасом, сама же и поставила ему под глазом фингал. Вобщем, они еле вырвались, бросили свои микрофоны, и бежать. А те за ними с криком «фашисты».
Побежали, естественно, к проволоке, там же милиция по другую сторону. Но в России очень странная милиция. Они кричат «помогите», а милиция и ухом не ведет. Досталось им очень прилично. Изодрали всю одежду,  исцарапали до крови, все тело было в синяках. И на том спасибо, хоть живы. 
Это было тридцатого сентября. А тут и главные события подоспели.   К Белому дому или в Останкино они больше не совались. Но в последнюю ночь в центре у Моссовета собирались демократы, совсем рядом с гостиницей. Вроде как пришли на помощь милиции. Стас с приятелем – к ним. Ночью играли на гитаре, сидели у костров. Вроде все нормально. Только проститутки совсем рядом. Они как раз ночью кучкуются у Моссовета. А тут – народ. Клиентура. Веселье. Приезжали, кстати, на машинах за ними братки. Ну ладно, к утру все вроде наладилось, верные войска вошли в город, стали брать райсоветы. Часов в шесть они отошли. И только за угол: милицейский патруль. «Кто такие?» «Туристы из Израиля». «Ваши документы. Знаем, какие вы туристы. Небось, снайперы. Где ваше оружие?» Отвели их в милицию. Бросили в обезьянник. А там народу тьма. Очень многие и правда из Белого дома. Там, рассказывали, ужас что было, многие не в себе, контуженные, от седьмого до четырнадцатого этажа многие погибли. Вроде расстреливали на месте. Насиловали. Свои, чужие. 
С ними под арестом оказались какие-то депутаты, их освободили и увезли на «Мерседесе», бандитов тоже отпустили, за них заплатили, а остальные сидели без еды и питья, в туалет и то не водили. Через сутки к Стасу с приятелем привели корреспондента. С виду приличный, интеллигентный человек, с камерой. Будто даже хлопотал за них. Фотографировал. Потом ушел. А их повели к следователю. Тот сразу: «Не отпирайтесь. Мы все про вас знаем. Там знаете сколько убитых? Больше двух тысяч. Если мы вас сейчас расстреляем, вас никто никогда не найдет. И искать не станут. Отвезут в крематорий и дело с концами». Запугивал, запугивал, пока не договорились: они отдают по тысяче долларов, все, что у них осталось, и их отпускают. С  собой они деньги, естественно, не брали, их отвезли на милицейской машине с сиреной прямо в отель и вместе с ними поднялись в номер, чтобы чего-нибудь не припрятали.
- Приключения израильтян в России, - с сарказмом вставил Цацкин. -
 Почище, чем у итальянцев. Помните, шел такой фильм?
- Это еще не все, - сказал Гутман. – Через день они улетали, уже в аэропорту купили газету «Утро». Между прочим, последний выпуск, раритетный. Газету со следующего дня закрыли. Вот посмотрите, что пишет писатель Порхатов, главный редактор. – Гутман вытащил из сумки  газету, на которой изображен был Ельцин вниз головой. – Я тут всем показываю: вот он,  русский фашизм. Не поленились, сделали подпись под фотографией: «Нас, русских, страшно унизили. В нашем доме, в нашем собственном парламенте, избранном народом, наших русских депутатов, русских людей, убивали бейтаровцы. Теперь они пытаются скрыть следы. Но это им не удастся. Следы ведут в тайный центр мировой закулисы – в Израиль и в США. Посмотрите на этих двух дрожащих недочеловеков. Эти – должны понести наказание. Их задержали честные милиционеры вопреки приказам преступной власти. Этих – никто не должен спасти от сурового наказания. Даже временно взявшие верх фашисты».
- Круто, - не к месту засмеялся. Цацкин. – Недочеловеки, фашисты. Тыр пыр восемь дыр.
- Самое обидное, - никак не мог успокоиться. Гутман, - что эти фашисты, гитлеровские последыши, называют фашистами других. Всех, кто с ними не согласен. Геноцид, холокост – они все опошляют, все забалтывают, все девальвируют.
- Один грузинский еврей, знакомый, на днях вернулся из Грузии, сообщил Цацкин. – Рассказывает про Сухуми страшные вещи. Грузин, как баранов, резали на улицах. Отрезали головы и играли в футбол. Множество людей погибли. Кто мог, пытались бежать через перевалы, но в горах уже зима. Очень многие там замерзли. Шеварднадзе еле спасся. Ельцин вроде прислал за ним самолет. Российские корабли будто вывозили беженцев морем. А российские генералы будто за деньги послали солдат на штурм. Сбили самолет с российскими журналистами. Вот такие дела, тыр пыр восемь дыр.
- Давайте зайдем в бар, перекусим, - предложил Игорь.
- Там дорого, - возразил Гутман. – Я перекусывал на работе.     
- Я заплачу, - предложил Игорь. Но Гутман отказался наотрез.
- Ладно, я возьму пепси-колу и сок, - Цацкин поднялся. – Тебе, Женя, что?
- Колу, - уточнил Гутман и Цацкин  поспешил в бар.
- У Жени дела идут не так хорошо, как он хочет показать, - понизив голос, сообщил Гутман.
- Откуда ты знаешь? – усомнился Игорь.
- Израиль – маленькая страна, а Иерусалим – совсем небольшой город, - заметил Гутман. – Я слышал от знакомых, что он набрал  кредитов.
Цацкин вернулся с двумя баночками колы и с бокалом свежевыжатого апельсинового сока. Усевшись, он сказал Игорю:
- Если хочешь узнать израильскую кухню, тебе нужно сходить в хумусную.
- А что это такое?
- Хумус – это национальная еда из гороха. Я как-нибудь могу заехать за тобой, завести тебя в хорошую хумусную.
- Спасибо.
- Тут как-то ко мне заходил Олег Бондарь, - сообщил Цацкин. – Просил двести долларов на дорогу. Вроде бы все растратил. Был тут две недели, ездил в Иорданию.
- «Он и в Сирии побывал недавно и даже возил кое-кого из знакомых, - вспомнил Игорь. – Однако, откуда он узнал адрес Цацкина? Через Тамару    Тимофеевну? Или держит с ним связь напрямую?»
- И ты ему дал? – недовольно спросил Игорь. – Он же мошенник. Мы договаривались не иметь с ним отношений.
- Дал, - слегка смутившись, сказал Цацкин. – Он обещал вернуть в Москве. А если и не вернет, не такая уж большая потеря.
- Ты собираешься в Москву?
- В Москву и в Питер в декабре. Хочу переговорить со знакомыми. Мы собираемся в Москве и в Питере открыть филиалы нашей фирмы. Люди собираются в Израиль и могут заранее сделать заявки. Через год-два мы рассчитываем открыть отделения по всему Израилю.
- «Однако, какая хватка, - с завистью подумал Игорь. – Или обыкновенное шапкозакидательство?» - В любом случае было неприятно, что Цацкин сам ничего не сказал про поездку в Москву, просто случайно проговорился. И еще какие-то непонятные шашни с Олегом. А ведь именно Игорь, а вовсе не Бондарь в свое время взял Цацкина на  работу. Вот она, благодарность.
Цацкин, между тем, сообразил, что сказал лишнее и перевел тему.
- Слушай, Игорь, если это тебе интересно, у меня тут есть знакомые, американо-израильская фирма.  Занимаются лизингом медоборудования. Дают бесплатно на несколько лет с последующим выкупом по остаточной стоимости. А если нет денег, можно просто вернуть.
- А затем это им нужно? Это что, благотворительность?
- В Америке в любой серьезной клинике каждые несколько лет полностью меняют оборудование. Им все равно его куда-то нужно девать.
- В Америке и телушка идет за полушку, не иначе?
- Почти так, - кивнул Цацкин. – Америка – страна неограниченных возможностей.
- Ну-ну, тогда познакомь меня с ними. Может, в самом деле… - Игорь хорошо знал, что Цацкину нельзя доверять, прожектер и дилетант, но мало ли что…
Оказалось, однако, что Цацкин готов осчастливить Игоря не только этим проектом.
- Есть один знакомый, - сообщил он, - не знаю, откуда у него деньги, но деньги у него точно куры не клюют. Из города Баку. То ли бывший цеховик, то ли фининспектор. А может и то, и другое. Он ищет надежных партнеров в России. Хочет вложить миллион долларов, чтобы через год получить пять. Он говорит, что страховой бизнес сейчас самый выгодный. Даже перспективней, чем недвижимость. В России страхование только начинает развиваться и мухи со всего мира слетаются на русское варенье. Пока большие иностранные акулы спят, нужно спешить.
Тут один олим хадаша[14] знакомый, он недавно купил квартиру за четверть миллиона баксов, Рома Черкасский, в Москве он работал в страховой компании «Максимус», приехал в Израиль с одним чемоданом. Но зато в чемодане одни стодолларовые купюры. Он рассказывает, что это такая реформа здравоохранения в России. Раньше деньги направляли прямо в медицину, а теперь через страховые компании. Те ничего не делают, только откусывают. Главное, нужно иметь хорошие связи. А у них хозяин, у кого Рома работал правой рукой, раньше занимал видную должность в Четвертом управлении, потом перескочил в депутаты и сразу состоял в трех разных фракциях, а во время последней катавасии перебрался в Администрацию президента.
Сейчас в России самое время делать деньги. У нас, если купил машину или квартиру, человек первым делом идет страховать. И в России скоро все будет так же. 
Этот знакомый из Баку, что хочет вложить миллион долларов, он все уже разведал. Недавно он ездил в Москву, встречался с кем надо. Говорит, золотое дно. Рассказывает, что там все берут взятки, со всеми можно договориться. Там такой Клондайк, что Джеку Лондону даже не снилось…
Слушая Цацкина, Игорь испытывал противоречивые чувства: с одной стороны, симпатяжка, душа общества, но с другой – верхогляд и дилетант. И этот человек был его, Полтавского, заместителем и он, Игорь, так и не раскусил его до конца. Только сейчас. Только после рэкетиров. Мало того, этот пройдоха еще и обкрутил его вокруг пальца, сговаривался у него за спиной с Тамарой Тимофеевной и с мошенником Бондарем. И, не исключено, с дураком Гутманом. Все кругом были дураки и дилетанты. Если не хуже. И он, Игорь, тоже.
А если действительно заняться страхованием? От одной этой мысли Игорю стало скучно. Страховой бизнес требовал крайней педантичности, заполнения массы разных бумаг, документов, расчетов и, вопреки тому, что говорил сейчас Цацкин, вовсе не обещал быстрого обогащения. Это вам не кредитная контора, куда люди сами несут свои деньги. Тут нужно крутиться в сто раз больше и торговаться из-за каждой копейки. К тому же Игорь мало что понимал в страховании. В самом деле, откуда там берутся тарифы, кто и как их рассчитывает? Чтобы что-то рассчитать, нужно сначала набрать немалую статистику. А где ее взять? Игорь подозревал, что многие, если не все тарифы просто берутся с потолка, а потом страховые компании элементарно не платят. Прибегают к множеству уловок, очень хитро составляют договора. Он знал множество примеров. Если же работать честно, можно очень скоро вылететь в трубу. Из тех компаний, с которыми он пытался сотрудничать, за год чуть ли не половина исчезла. Правда, действительно существовало несколько способов, посредством которых можно было относительно быстро разбогатеть. Простейший и самый наглый – это, как «Гарант», не выполнять обязательств. Или назаключать договоров, получить деньги и сбежать. Так делали многие страховые компании-однодневки. И не только они. А ЧИФы?
Существовали и другие способы обогащения. Как-то, купив билет на электричку за двести пятьдесят рублей, Игорь обнаружил, что сам билет стоит ровно половину. А  вторая половина – страховка. То же самое происходило с междугородными рейсами  на автобусы. Ничего не делая, страховая компания гребла деньги. Но это, понятно, была своя компания, которая с кем надо делилась. Еще Игорь слышал про страхование земельных участков при оформлении документов, хотя, понятно, с землей ничего не могло произойти. Но приходилось страховать. Как говорили в советское время, добровольно-принудительно. Еще рассказывали, что многие бизнесмены, чтобы избежать налогов на фонд зарплаты, выплачивают деньги сотрудникам через страховку. И не только рассказывали, Игорю предлагал вездесущий Хвоинский. Понятно, что при этом часть денег, и немаленькая, идет на откаты, а часть достается страховой компании. Таких или похожих способов заработка и уклонения от налогов существовало, конечно, множество, но везде для этого требуются наработанные связи, родственники, друзья, прикрытия, с кем-то нужно ходить в баню, в сауну, к девочкам, в конце концов просто пить водку. А он, Игорь, плохо к этому всему приспособлен. 
Скорее всего идея со страховой компанией представляла собой очередной цацкинский блеф, какого немало было в свое время в Москве – то Цацкин предлагал вложиться в фермерское хозяйство, хотя едва ли когда-нибудь держал в руках вилы, то открыть торговлю на рынке, то  учредить казино. Вообще насчет завиральных идей оба Жени были одинаковы.  Гутмановские прожекты: то организовать производство катафотов для финских велосипедов, как будто до того их не делали в Финляндии, то металлических зубочисток, то перевести деньги незнакомому фермеру в Крым, который непонятно с чего позвал их в соучредители, то вложиться в производство колбасы, были, пожалуй, ничуть не менее завиральными, чем у Цацкина, но, в отличие от Жени  большого, Женя маленький пытался их реализовать: писал письма, искал подходящее производство, пытался заключать договора, но, к счастью, ему не отвечали, его вообще не принимали всерьез. Игорь долго терпел его неуемную энергию, прежде чем сумел слегка умерить гутмановский пыл. Это была его идея, Гутмана, встречать иногородних пациентов на вокзале. Не посоветовавшись, он разослал письма и – днем никто не просил встретить, а вот ночью…
- Ты, Женя, заварил эту кашу, вот ты и расхлебывай, - не без ехидства распорядился Игорь. – А ты как думал, встречать будет Пушкин?  - Это было справедливое решение: целых две недели Гутману чуть ли не каждую ночь пришлось встречать пациентов на своем «Запорожце». Больше он подобные письма не рассылал…
… Скорее всего идея со страховой компанией представляла собой блеф, однако – все могло быть, а потому Игорь на всякий случай договорился с Цацкиным, что по возвращении из Эйлата тот сведет его с миллионером из Баку.
На прощание Гутман напомнил:
- Когда вернешься из Эйлата, можешь пожить у меня. Гостиница очень дорого стоит. А у меня найдется для тебя отдельная комната. 
Что же, Гутман все же неплохой человек, снова подумал про себя Игорь, тем более, что уехал он сильно обиженным. Выйдя из кооператива, он рассчитывал получить свою долю, пять тысяч, как Цацкин. Это была еще очень приличная сумма. Инфляция уже набирала ход, но все равно, только через год эта сумма превратится в копейки.
- Хорошо, пусть бухгалтер посчитает, –  согласился Игорь. И велел Гизатуллиной:
- Посчитайте, Ирина Владимировна. Только не в ущерб кооперативу. Дела идут не слишком, а нам тут предстоит жить. – Ирина Владимировна поняла намек, да она и сама не слишком любила Гутмана. Она посчитала и объявила: «Денег нет. Мы еле сводим концы с концами».
В сущности, она была недалека от истины, но Гутман вскочил как ужаленный.
- Ты здорово меня наказал! – Считала Ирина Владимировна, но обиделся он на Полтавского. Гутман не разбирался в финансах и потому не мог поверить, что кооператив  медленно идет ко дну. Доктора до последнего считали Полтавского миллионером и очень удивлялись, когда он решил закрыть кооператив. Да что доктора, и оба Жени считали себя богачами. Настолько, что по-идиотски придумали заниматься благотворительностью: взять на содержание сразу десять собесовских бабушек. Игорь пытался возражать, но разве мог он переспорить этих двух  безумных упрямцев? Этот прожект в конечном итоге и добил кооператив, но это уже позже, когда Цацкин и Гутман отбыли в Израиль. Лишь задним умом Игорь сообразил, что он был слишком мягким и что в кооперативе было слишком много балласта. Кооператив был обречен, но мог бы протянуть еще несколько месяцев.
 
[1]Преторий – древнеримский суд.