Игорь БЕЗРУК
 
Я вернулся из армии в первой половине мая. Почти два с половиной года не был дома. Родной город встретил меня новостройками, заслоняющими горизонт. По прежним, кое-где сохранившимся, ориентирам я разыскал свою старую пятиэтажку, с волнением поднялся на третий этаж и нажал лоснящуюся кнопку звонка. Отец распахнул двери и в изумлении замер на пороге. Телеграмму я не давал, поэтому мой приезд оказался для них полной неожиданностью. 
Громко сзывая семейство, отец бросился меня тискать и хлопать по плечу: возмужал, возмужал. Мать тихонько ойкнула и заплакала, крепко целуя в начисто выбритое лицо. Я старался её успокоить, но она еще долго всхлипывала и не отпускала меня. 
Из спальни со слипшимися после сна глазами выглянула старшая сестра Татьяна в длинной ночной сорочке, умилительно улыбнулась. Под изучающим взглядом я почувствовал себя неловко, для приличия ткнулся холодным поцелуем в её теплую щеку, вымолвив только короткое «Привет» (нас разделяли семь лет разницы, поэтому в её присутствии я всегда ощущал себя малышом), спросил о Женьке, Танином сыне. Оказалось, Женька серьезно болен и сейчас спит как убитый. Я не стал тревожить племянника, посмотрел только на него украдкой.
Мать бросилась накрывать стол, отец присел рядом, искренне радуясь моему благополучному возвращению. Но от завтрака я отказался, не имея привычки есть по утрам, выпил только чаю и прилег на диван отдохнуть после тяжелой дороги.
Проснулся часов в одиннадцать. Потянулся, вслушиваясь в тишину опустевших комнат, мечтательно вперился в играющее красками окно. В соседней комнате что-то зашуршало, скрипнуло, постепенно растворяясь в тишине. Показалась сестра в пестром байковом халате, поинтересовалась, выспался ли я и буду ли завтракать. Я утвердительно кивнул. Она прошла на кухню, и вскоре оттуда донеслись характерный звон посуды и чарующие запахи домашней пищи. 
Я поднялся, оделся, сделал несколько гимнастических упражнений, чувствуя, как приятно напрягаются после отдыха мышцы, направился в ванную.
Таня накрыла только мне, сославшись на то, что недавно ела. Я попросил её посидеть со мной, спросил, как там Женька, что с ним. (Я всегда считал старшую сестру сильной, но теперь, когда ей вот-вот стукнет за тридцать, а мужской поддержки нет, когда единственного ребенка свалил недуг, мне стало жаль её.) Захотелось хоть чем-то помочь, сделать всё, зависящее от меня, однако Таня объяснила, что ничего не нужно, самое страшное миновало, мальчик идет на поправку.
Я прошел в спальню, снова взглянул на племянника. Он по-прежнему спал безмятежным сном, выпятив нижнюю губу, полученную в наследство от матери. Я представлял себе её мытарства, прекрасно осознавал всю тяжесть нынешней жизни Татьяны. Я тоже был по-своему  одинок. Единственным, как я считал, кто понимал меня, был мой школьный товарищ, Олег Нефедов. С ним я переписывался, по нему скучал и тосковал. И когда расставался с ним два года назад, мнилось, теряю всё, что только может потерять человек в этом изменчивом и малопонятном мире. Сейчас, по возвращении, я  очень хотел его увидеть. Заехав домой, мысленно уже добирался к нему. Хотелось выговориться, поделиться своими чувствами, мыслями, которых за два года вдали от дома собралось неимоверное количество, хотелось узнать, сильно ли Олег изменился, ведь фотография, которую он мне выслал, совсем ничего не рассказала о нем. На ней он остался для меня прежним, таким, какого я знал и какого хорошо помнил и любил. 
Сейчас я готов был немедленно ехать к нему, и лишь мысль о том, что мой отъезд расценится родителями как побег и сильно огорчит их, удерживала на месте. Но я не сомневался, что не пройдет и недели, как я оставлю всё и поеду к Олегу за двести с лишним километров в Запорожье, где он остановился после нескольких бесплодных попыток найти уголок для своей души. Теперь мне только и осталось, что смотреть старые фотографии и вспоминать минуты, проведенные вместе в кругу юношеских проблем и поисков смысла жизни.
Татьяна подсела ко мне на диван и, словно уловив мою тоску, иронично усмехнулась:
– Скучаешь? Пора жениться.
Я дерзко взглянул на неё, пытаясь язвительно ответить на шутку (так возмутили меня её слова), но, понимая, что одной с ребенком не легче и нынче помощь нужна больше ей, промолчал, не вступая в конфликт. 
Татьяна ласково провела ладонью по моим густым волосам и мягко извинилась, увидев мою хмурость. От этого у меня только возросло желание увидеть близкого друга.
Мы еще рассматривали фотографии, когда раздался дверной звонок. Таня пошла открывать, я остался на месте. Женский голос и звонкие поцелуи привлекли мое внимание. Я сразу узнал посетительницу: это была Антонина, давняя подруга сестры. Я сильно обрадовался её появлению, потому что она тоже возвращала меня к Олегу. 
Они случайно встретились у нас. Знакомство переросло в тесную дружбу, а наш дом стал для них местом свиданий в ненастные дни. Если кто-либо из них не мог прийти, то собеседником вынуждали становиться меня, так что я всегда был в курсе всех перипетий их отношений, даже самых интимных. Олег любил Антонину, но скрывал от неё свои  чувства, потому что Антонина не подавала ему никаких надежд, считая, что связь двадцатипятилетней девушки и восемнадцатилетнего юноши со стороны выглядит не в её пользу. Поэтому старалась утаивать от всех свою привязанность к Олегу, доверяясь лишь мне и Татьяне. Так долго, однако, тянуться не могло. Не прошло и двух месяцев после моего отъезда, как я получил от Олега письмо, где он рассказывал о разрыве с Антониной, явно исходившем от нее. Это, конечно же, по моему мнению, было не в ее пользу, но я, не знаю почему, не стал так пристрастно относиться к ней, и поздоровался, как с давней хорошей приятельницей. 
Я нашел Антонину слегка располневшей, немного изменившейся, хотя в глаза бросалась прежняя подвижность и уверенность в себе.
Она спросила меня мимоходом, что да как, я ответил дежурным «всё хорошо», и Татьяна сразу же увела Антонину к Женьке в спальню.
  Малыш уже проснулся, увидев нас, вяло улыбнулся. Вероятно, болезнь еще крепко держала его в своих объятьях.
  Оказалось, Антонина пригласила хорошего знакомого врача. Тот чуть замешкался в машине, сейчас поднимется и сам осмотрит Женьку. 
  Наконец, он вошел. Невысокий седой мужчина, лет пятидесяти, в сером шерстяном костюме, в петлице которого горел значок Красного креста и Полумесяца. Его худое, вытянутое лицо, маленькие крысиные глаза, прическа под бобрика и манера общения сразу негативно настроили меня против него. И я догадывался почему.
  Прямо с порога он стал говорить. Говорил что-то, как показалось мне, обобщенное, пустое. Слегка кивнув мне, прошел мимо за Антониной и, потирая, вероятно, по привычке тонкие жилистые кисти рук, взглянул из-за её плеча на ребенка, не умолкая ни на секунду и иногда покашливая, как показалось мне, вовсе не от простуды. Его скованные движения, блуждающий взгляд, который, однако, ни на чем не задерживался подолгу, повторяющееся покашливание, потирание рук и бессодержательность речи – всё раздражало меня. Может, он и был опытным врачом, но что-то мешало мне непредвзято относиться к нему. Я сравнил его тело с атлетическим торсом Олега, со свободными движениями его рук, ног, тела, головы и ощутил, что старик вызывает не жалость во мне, а брезгливость. Брезгливость, порожденную, скорее, ревностью, чем просто отвращением. И все же в глазах мужчины я уловил то понимание мира, которое я назвал бы правильностью. Прагматизм с уверенностью в своей значимости наполнял это бренное тело содержанием. Врач знал наверняка, чего хочет от жизни, и, я думаю, осознавал, что предназначение таких женщин, как Антонина, в том, чтобы услаждать именно таких людей, как он. И это – правильно. Так должно быть, так оно и есть.
   «Ну и пусть, – подумал я. – Пусть ты правильный такой, но Антонина?!» Меня возмутил выбор Антонины. Зачем ей, молодой, красивой, умной, эдакий интеллигентишка, без пяти минут кандидат на пенсию? Неужели она  могла так просто обменять такого парня, как Олег, на этого болтливого эскулапа? 
Я был вне себя, так обрадовался её появлению, хотел сказать, что скоро еду к Олегу и мне радостно видеть её именно потому, что страстно хочется видеть друга, что для меня Олег остался именно таким, каким был два года назад. 
Тогда на вокзале они вместе провожали меня. Значит, сейчас вслед за Антониной должен вот-вот появиться Олег, он пока задержался где-то или ждет на лестничной площадке. Но нет. За ней входит незнакомый мужчина, так разительно отличающийся от моего товарища. Не Олег, а старый фразер. Не Олег, а сухарь в мятом пиджаке и с повадками сноба.
  Но может, я чего-то не понял? Может, мне нужно вернуться на два года назад, чтобы остановить неуемное сердцебиение? Значит, всё стало другим за два года моего отсутствия? Там, вдали от дома, два года я берег воспоминания, и теперь все здесь должны были остаться для меня прежними. Должны были! Но оказалось – нет. Они изменились, завели любовников, нарожали детей, стали смотреть на мир иными глазами. И все без исключения пытаются настойчиво доказать мне, что изменился и я. Но я не хочу этого. Не хочу, чтобы вы менялись, чтобы поменялся весь мир. Хочу, чтобы Антонина снова любила Олега, а Татьяна не смеялась над моей преданной памятью, чтобы этот чужой человек ушел из нашей жизни хоть в другое измерение.
  Мне стало ужасно от этих мыслей и тоскливо. Я не мог больше видеть никого и ушел в другую комнату.
  Врач вскоре закончил осмотр Женьки, сухо со всеми попрощался и поспешил к выходу. Антонина, чуть задержавшись в прихожей, еще раз дала указания Татьяне, поцеловала её и посмотрела на меня. Мой негодующий взгляд буквально пробуравил её насквозь. Она почти неслышно проговорила «до свиданья» и, смутившись, тут же потупила взор и быстро выскочила вслед за доктором.
  Дверь за ними тихо щелкнула. Я выглянул в окно. Врач помог Антонине сесть в машину. Садясь, она еще раз глянула на наши окна. Я не отпрянул, подумал, что правильно сделал, не сказав Антонине о предстоящей поездке к Олегу. За два года Антонина, по письмам Татьяны, познакомилась не с одним мужчиной, так что Олег в ее жизни, скорее всего, был лишь мгновением. К тому же, одному Богу известно, какое место он занимал в ее сердце и сумел ли оставить в нем глубокий след. И тут я – со своими воспоминаниями, со своей радостью и болью. Решил: приеду к Олегу и ничего не расскажу об этой встрече. Не буду расстраивать, ведь знаю точно: он любил Антонину, к тому же совсем недавно – каких-то два года назад.