Геннадий СУСУЕВ
 
            РАДУГА
             Моей дочке Катерине
 
У Офелии опять началась истерика. Впрочем, точнее было бы сказать, не началась, а перешла в активную фазу. Истерика у Офелии не прекращалась уже три месяца.  Сами понимаете любая истерика требует огромных затрат энергии, поэтому для более или менее продолжительной истерики необходима передышка. И не важно происходит она с женщиной, или, как в этом случае, с планетой. 
Я часто задумывался – почему эту планету окрестили Офелией? Характер у нее был явно не женский. Скорее всего, её первооткрыватели знали героев Шекспира лишь понаслышке. Планета, наделенная разумом, конечно явление редкое, но не уникальное. Нам пока известны три таких планеты. С одной из них мы так и не сумели установить контакт. На то чтобы «разговорить» вторую ушли десятилетия. Офелия же пошла на контакт сразу. Наверное, поэтому её и окрестили  женским именем. Общеизвестно - женщины, общительней мужчин и легче идут на контакт.
По куполу Базы вновь пробежала дрожь, грохота, которым обычно сопровождалось недовольство Офелии, в моем кабинете почти не было слышно, но фильтры очистки воздуха явно не справлялись, запахло серой. Я невольно подумал о Катрин: Как там она?
Катрин приходилось несладко, но держалась она молодцом.
- Да, не переживай так, Лео. Все будет хорошо. Конечно, мне и самому очень хотелось в это верить. Но причин для оптимизма было маловато. На Катрин лица не было. Никому не пожелаю рожать ребенка на чужой планете, даже на такой милой и дружелюбной, какой, поначалу, казалась Офелия. В последнее же время Офелия вытворяла с давлением и температурой такое, что не каждому мужику выдержать по силам. 
-Да, конечно, Кэт, все будет прекрасно. Боюсь, что мои слова прозвучали, не слишком убедительно – актер из меня никудышный. Я всё ожидал, что она спросит про Улафа. Уж не знаю, чем ей приглянулся этот синеглазый увалень. Впрочем, этот огромный белобрысый скандинав, отец её будущего ребенка, приглянулся не только ей – нашему психологу и единственной женщине в экспедиции.   Вся база сотрясалась от вибрации. Офелия показывала характер…
Улаф приглянулся не только Катрин, он был первым, кому удалось «разговорить» Офелию. Что было – то было. Когда мне, буквально, навязали его в экспедицию, как специалиста по контактам с инопланетным разумом, я, поначалу, опешил. Зачем мне в экспедиции случайные люди? Потом, когда я увидел этого парня, я решил - может он и пятое колесо, но дополнительных проблем он мне не создаст. Не знаю как с инопланетянами, но   с землянами он ладит неплохо – и на том спасибо. Позже, я вынужден был признать, я умею признавать свои ошибки, – спецы из Центра действительно знают свою работу. Улаф мгновенно нашел общий язык с Офелией. За это его, ребята немедленно прозвали Гамлетом. В какой интересно постановке можно увидеть такого принца датского?
Я беседовал с Катрин и потихоньку пятился к выходу. Гамлета на Базе не было. Мне пришлось отправить его в помощь ребятам на рудник. Вы, спросите, зачем на руднике специалист по ксеноконактам? Лучше бы вы об этом не спрашивали. Сами знаете – он там ни к чему. Но гайку то ключом он удержать сможет? И я так думаю. 
Все уже давно шло не так, как планировалось. Особенно, после того как погиб Макс Бауэр. А погиб он настолько нелепо, что и вспоминать не хочется. Растопырил руки и получил разряд, превративший его в кусок углерода, отдаленно напоминающий человеческую фигуру.
Он и при жизни то был человек - не подарок. И после смерти задал нам хлопот. Сколько я его помню, он всегда пребывал в скверном настроении. Нас жутко забавляло, когда он прогуливался по Офелии. За ним всегда следовала крохотная тучка и поливала его дождем. У Офелии странное чувство юмора, впрочем, юмор  дело тонкое. 
Совсем по-другому Офелия реагировала на Катрин. Там где она проходила расцветали ромашки и порхали бабочки, а за Улафом обычно следовали разноцветные искорки, словно рой светлячков.
Что я вам скажу? Нелепая смерть. Впрочем, разве бывает иная? Мы собирались сжечь его останки, а прах развеять, как это у нас принято, тем более, что и сжигать-то почти нечего. Но, кому-то  из ребят попался на глаза его дневник, где он все предусмотрел. Все расписал. Похороните меня в гробу – просил он, на могиле поставьте крест. Это такой символ – фигура, напоминающая знак плюс. И чертеж гроба, с размерами, приложил. По этому чертежу мы и соорудили то, что он называл гробом. Пожелал - сделали. Если что и напутали – извини коллега. И зарыли его точно на ту глубину, как было указано.
А через некоторое время у Офелии началась истерика.
Вначале мы, конечно, не поняли что к чему.  Вначале она просто молчала. Упорно не желала ни с кем общаться. Молчала день, другой. А когда её начал Гамлет доставать, то она ТАК ответила, что нам, для ого чтобы понять, пришлось спецов с Земли привлекать. Лучше бы не привлекали – до сих пор краснею. Откуда она умудрилась все эти слова узнать – ума не приложу?
Впрочем, хотя бы так общалась – не нормативно. Нет.  Она просто замолчала – и молчит до сих пор. И каждый день такое вытворяет, что предусмотреть просто не возможно. Наверное, чтобы жизнь нам раем не казалась. 
Что предпринять? База должна работать, всегда – любой ценой. Я мог, сославшись на форс мажорные обстоятельства, свернуть работу Базы. Конечно, эти проклятые обстоятельства для любой экспедиции дело привычное, но Офелия их нам начала подкидывать в таком количестве, что их на сотню отчетов хватило бы. Однако свернуть Базу – значит признаться в своей полной беспомощности. С этим я никак не мог смириться.  
Катрин, конечно, умница, не знаю, что бы мы без неё делали.  Именно она первая сообразила, в чем тут дело. Но, я её тогда даже не дослушал.
-Лео, сказала она мне. Офелия встретила нас и жутко обрадовалась.  Представь, она раньше думала, что она одна такая во Вселенной. Мы, конечно, не такие как она.  Наверное, для неё мы наивные беспомощные младенцы. Но благодаря нам она смогла понять, что жизнь может принимать самые причудливые формы, поэтому…
- Лео, куда ты пропал? У нас проблемы – услышал я голос свого первого помощника – давай немедленно к нам.    Проблемы я «обожаю» – проблемы – это мой хлеб насущный. 
Я успел прибыть на место событий во время, чтобы увидеть происходящее своими глазами, командир базы обязан всюду успевать. Холм, где мы зарыли Макса, охватила какая то вибрация. Не прошло  и пяти минут, как земля исторгла гроб Макса на поверхность. Крышка гроба с грохотом раскололась и разлетелась в стороны. И из него поднялся  Макс. Вернее, не Макс, а то, что от него уцелело. Зрелище было жутким, некоторые мои   коллеги повиновались природным инстинктам – я бы не стал осуждать их за это. Тот, кого мы раньше называли Максом, сделал шаг и упал, издав пронзительный крик. Впрочем, я думаю, что кричал не он - кричала Офелия. «Макс» сделал еще два шага – снова упал и больше уже не пытался подняться.
-Зачем она, Офелия, сделала это -   спросил я, чуть позже, Катрин. 
Она, тогда, чувствовала настолько «хорошо», что я мог позволить себе наглость приставать с профессиональными вопросами  к беременной женщине. Уточняю -  не к женщине, а к специалисту – психологу. 
      - Офелия впервые узнала, что такое смерть – ответила Катрин. Ей опять  сделалось дурно. Дурно сделалось, конечно, Катрин.  Но, похоже, что и Офелия чувствовала себя не лучше.
      - Смерть. - продолжала Катрин - Планета осознала, что и она когда-то может умереть. Эта мысль любого может повергнуть в панику. Но нам немного проще, мы с рождения знаем, что её не избежать. Она же столкнулась со смертью впервые и никак не может смириться с её существованием.
      Катрин, безусловно, была права. После этого случая  Офелия прекратила с нами общаться.  И вскоре впала в истерику. Факт смерти просто не укладывался в её «голове».
      Я несколько раз просил Гамлета поговорить с Офелией. Безрезультатно. Если любое существо может умереть – зачем тогда жить?
      Эта, довольно банальная, мысль, с которой мы всю жизнь пытаемся смириться, и все же, не можем, лишила её всякой надежды и смысла жизни.
      Планета постоянно содрогалась от катаклизмов. А Катрин оставались уже считанные часы до того момента, когда она подарит нам новую жизнь. 
      Улаф, ворвался в мой кабинет с воплями:
      -Офелия, пытается всех нас убить! Почему на это делает!
      -Странно, что именно ты спрашиваешь меня об этом? – мое терпение подходило к концу.
      -Кто из нас специалист по контактам? Попробуй сам узнать у этой идиотки зачем ей это нужно?
      Я прекрасно знал, что он пытался, и не раз, это сделать.  Но, идиотка упрямо отказывалась с ним общаться.
      В двух шагах от входного шлюза вдруг  начал извергаться вулкан, всплеск лавы накрыл иллюминатор. Лава застывала на глазах, меняя оттенки от огненно-белого до фиолетового. В комнате стоял тошнотворный запах пропавших яиц. Воздушные фильтры, сказали последнее прощай и прекратили работу. Я их не винил, они и так сделали больше чем могли.
      И тогда мы услышали детский крик. Мне казалось, что я услышал крик первым и первым рванул в направлении изолятора. Но, каким–то образом наш увалень Гамлет умудрился опередить меня.
      Своей фигурой он перекрыл вход в палату, где лежала Катрин. Но вовнутрь он не попал. Наш врач был на чеку. Он оттеснил нас в коридор и сказал:
      - Не понял, что за паника? Хотите взглянуть на ребенка? – так и скажите. Если мама не против, тогда и я возражать не буду.
      Нам повезло - мама была не против. А посмотреть было на что.
      Такая чудная милая девчушка. То, что это именно девчушка –пришлось поверить врачу на слово.
Мы так шумели - к нам уже присоединилась добрая половина Базы, что и не заметили, что Офелия вдруг угомонилась. 
      И тут раздался голос, который мы за два месяца уже успели подзабыть. Голос Офелии, вернее голос ретранслятора, но какая, в сущности, разница.
- Что это такое? У него в руках?
Мы не сразу поняли, о чем она спрашивает. Нас поразил сам   факт, того, что она заговорила.
- Как, что? Это моя дочка – заорал Гамлет.
Я хоть и не специалист по инопланетным контактам, но в данном случае, сообразил быстрее.
- Это новая жизнь, жизнь, которую создали вот он и Катрин.
- Жизнь можно создать?
Боже, это же надо, такой огромный мозг и такой бестолковый!
- Жизнь… Новая… – произнесла Офелия.
Мы так привыкли, к тому, что небо постоянно затянуто облаками, поэтому на базе постоянно горит свет, что не сразу заметили произошедших перемен.
      Ребята, произнес врач, взгляните в окно, может я ошибаюсь, но раньше я такого  не видел. 
      За окном развиднелось, тучи рассеялись и почти всё окно занимала самая настоящая радуга. Ну, и что такого? - спросите вы.
Да ничего – отвечу я вам, если не считать, что это была первая радуга за всю историю этой планеты.
 
СЧАСТЛИВЧИК
Клауса Шилинга всё время не покидало чувство, что сегодня совершенно необычный день, что такой день судьба посылает человеку лишь раз в жизни, да и то, возможно, не каждому. Причём было не понятно, откуда же оно, это чувство, взялось. Он просто проснулся и сразу понял: сегодня с ним случится нечто такое, что проще всего выразить словом чудо. Он даже, вопреки обыкновению, посмотрел сначала на календарь и лишь потом, не найдя в нём разгадки, на часы. Часы были предметом гордости Шилинга и одновременно объектом зависти его коллег. Он носил их уже целый год, и они ещё послужат ему ровно столько же. Не каждый мог позволить себе иметь вещь с такой гарантией.
Предмет гордости показывал, что Клаус проспал самым бессовестным образом и что он сможет добраться вовремя на работу  лишь в том случае, если действительно случится чудо. Шилинг снова прислушался к своему чувству. Нет, его чувство подсказывало, речь идёт не о простом везении, а о настоящем чуде. Решив сегодня отказаться от умывания и уборки постели, он сразу же принялся готовить завтрак. Как    обычно, напилил пару ломтиков универсального  патентованного  бутерброда фирмы  «Говардские   натуральные продукты» и побрызгал на них осетровой аэрозолью. Напоминающие  кусочки хозяйственного мыла ломтики  начали размягчаться, приобретая прямо на глазах запах и вкус свежей осетрины. Просто удивительно как фирме удалось синтезировать эссенцию, придающую бутербродам вкус натуральной осетрины, если последний осётр был съеден почти два века назад! Тем временем Клаус занялся кофе. Когда он наливал из кофейника в чашку розовую, совершенно лишённую запаха жидкость, стол вдруг издал тихий, похожий на шмыганье звук и начал стремительно превращаться в серое бесформенное желе. На скользкой, напоминающей медузу, крышке стола ещё можно было разглядеть выделенные более тёмным цветом цифры, свидетельствующие о том, что ровно час назад истек его гарантийный срок службы. Шилинг схватил левой рукой чашку, правой, в это время, стараясь поймать соскользнувший со стола бутерброд, представляя, таким образом, кофейнику полную свободу действий. Коварный предмет незамедлительно воспользовался этим. Трактуя свободу как полную вседозволенность, он ударил хозяина по пальцам ноги и забрызгал остатками кофе новые, ещё целая неделя  гарантии, брюки. Клаус выругался, осторожно уселся на стул, проверив на всякий случай цифры на сидении, и принялся поглощать завтрак. Стул был в полном порядке - ещё месяц на нём можно сидеть, совершенно ничем не рискуя.
Успевшее несколько угаснуть за время этих недоразумений предчувствие чуда начало разгораться в нём с новой силой. "Куда приятнее было бы, - подумал он, потирая ушибленное место ступнёй более удачливой ноги, - если бы первым пришёл в негодность кофейник, а не стол". Это не беда, он ещё молод, у него есть любимая работа и, главное, у нас общество действительно равных возможностей. Не исключено, что завтра или даже сегодня, Верховный Компьютер назовёт его номер в розыгрыше Ежедневной Всеобщей Лотереи.
И тут Клаус вспомнил, что он проспал и поэтому не услышал в утренней сводке новостей итоги сегодняшнего тиража. "Надо будет по дороге на работу посмотреть результаты в Единой Газете", - решил он. От стола уже осталась на полу лишь небольшая быстро испаряющаяся лужица с плавающими в ней кусочками студня. Перед тем как растаять совсем, кусочки зашевелились и выстроились в надпись: "Милтонская фирма универсальной мебели - это то, что вам нужно".
Выходя из дома, Шилинг произвёл тщательную ревизию своего кошелька. Триста крохотных кружочков из натурального дерева и немного мелочи - штук пять полосок универсальной платины. Не  густо. С новым столом придётся повременить. Первым делом - кровать, пусть не очень дорогая, с гарантией месяца на полтора. Конечно, многие его сослуживцы, особенно семейные, в целях экономии спят прямо на полу, хотя в жизни не признаются в этом. Наивные,  думают, что это можно сохранить в секрете, являясь на работу в таком помятом виде.   Им то что, но как, скажите, пригласить в гости девушку в квартиру, в которой даже нет кровати?
Взвалив на плечи складной самокат, он быстро сбежал по лестнице. Утро было просто прекрасное. Дождик был такой робкий, а капельки такие крохотные, что даже как-то и язык не поворачивался назвать это чудо дождём. А когда минут через десять в просвете между облаками проглянуло солнце, Шилинга охватил такой восторг, что ему почудилось, что он вот-вот взмоет ввысь. И то сказать, самокат фирмы "Хонда", гарантия полгода, - это не машина, а чудо дизайна: с тремя фарами, сверкающими закрылками и
подпружинивающими башмаками, когда отталкиваешься ими от мостовой, кажется, земной шар вращается назад, словно новенький подшипник.
            Добравшись до угла улицы, где размещался пограничный пункт, Клаус встал в конце длинной очереди ожидающих получения   визы на проезд по соседнему кварталу. Очередь почти не двигалась, как выяснилось, ночью северная часть квартала провозгласила независимость и теперь двое представителей  Севера явились на южную границу, чтобы поставить в известность собравшихся, что выдаваемая здесь виза не даёт права на пересечение всего квартала. Кто-то начал кричать, что это безобразие, что городской совет ещё не признал и, возможно, никогда не признает новорожденного государства. Но крикуна не поддержали. У нас общество равных возможностей: каждая улица или даже отдельный гражданин имеет право провозгласить себя независимым государством. Даже в куда менее демократические эпохи иногда случалось подобное. Некто сразу вспомнил о том, как гражданин одного древнего государства, то ли Франции, то ли Турции, в своё время провозгласил: "Государство - это я".
Воспользовавшись задержкой, Шилинг решил просмотреть Газету. Подойдя к стоявшему неподалёку автомату, он опустил пару деревянных и нажал нужную клавишу. Но вместо интересующей его информации на экране возникла реклама. "Как, вы ещё не приобрели чудесные тафлики фирмы "Смирнофф и К^о"? - вопрошала полуобнажённая девица, призывно покачивая бёдрами. Клаус понятия не имел что такое тафлики, но почему-то был уверен, что сможет без них обойтись, по крайней мере, ближайшее время. Он сердито постучал по автомату, в ответ обнажённая девица повернулась к нему спиной. "Безобразие!" - возмутился он, мало приятного, когда тебе за твои кровные денежки вместо газеты подсовывают чей-то голый зад. 
Он открыл вновь кошелёк и заметил, что его дёргает за штанину, настойчиво требуя подаяния, сидящий рядом с газетой приятного вида, хорошо одетый, чисто выбритый мужчина. Шилинг вздохнул и безропотно выделил нищему десять деревянных. Тот пересчитал монеты, бросил их в шляпу и выдал благодетелю квитанцию. Как каждый сознательный гражданин, Клаус добровольно отдавал нищим третью часть своего заработка, понимая, что уровень развития общества определяется уровнем его милосердия. Кроме того, именно милосердие давало право на участие в Ежедневной Лотерее.
Бросив завистливый взгляд на выручку нищего, он поспешил к таможне, чтобы не пропустить свою очередь. Завтра на этом месте усядется кто-то другой, а сегодняшний нищий будет уже далеко: откроет своё дело, купит вещи с длительным сроком гарантии и, может даже, укатит отдыхать на Гавайи.
На работу Шилинг, разумеется, опоздал. Входная дверь недовольно скрипнула и, прежде чем впустить, распорядилась, чтобы его заработок уменьшили на пару процентов. Когда Клаус зашёл в отдел, его чувство уже еле-еле тлело, словно крохотный огарок свечи. На его рабочем месте было пусто, в то время как соседи сидели за новенькими чертёжными автоматами. Ну, конечно же, ещё вчера истёк гарантийный срок прежнего оборудования и шеф просил сегодня явиться пораньше, чтобы установить новое. Сколько ни пытался Шилинг доказать шефу, что гораздо выгоднее приобрести один раз дорогое оборудование, чем каждые полгода покупать новое, но тот лишь твердил: "Я не знаю, что будет с нами через месяц, а ты говоришь полгода, вдруг завтра резко упадёт спрос на ракетопланы и звездолёты ". 
Пришлось просить Михальского  помочь с доставкой оборудования. Станислав, как всегда, блистал эрудицией.
- Представляешь, Шиля, - произнёс тот, смахивая  со  лба пот, когда они тащили груз вверх по лестнице и остановились передохнуть, - в старину, когда ещё не знали универсаля, вся земля была покрыта лесами и абсолютно всё делали из натурального дерева, даже ракеты и компьютеры.
- Ты что, Стас, проверяешь, как я учился в школе, рассказывая вещи, известные каждому школьнику?
- Это я к тому, Шиля, что даже сейчас люди с толстыми кошельками могут позволить себе иметь натуральные вещи. Когда я учился в Инженерной Академии, мне доводилось бывать в гостях у одного типа, так у него стояла кровать из натурального дерева.
- Брось заливать, Стас. Кому придёт в голову делать кровать из дерева, если сейчас всё, включая звездолёты, изготавливают из универсаля? Кроме того, что это страшно дорого, это ещё и жутко неудобно. Деревянные вещи были очень ненадёжными, они быстро приходили в негодность.
- Ну, а как же тогда быть с деньгами?
- А ты уверен, что они действительно из натурального дерева? Может, ты, помнишь, как назывались самые распространённые на Земле деревья?
- Конечно: дуб, женьшень, липа и клюква.
- Тогда подумай, раз они все по-разному назывались, значит, они чем-то отличались друг от друга? А деньги все одинаковые на вид: чёрные в белую крапинку.
-Так ты считаешь, что это тоже универсаль?
- По крайней мере, очень похоже, только универсаль с очень большим гарантийным сроком.
Слова Клауса заставили Михальского задуматься. Просто страшно подумать, что бы стало с человеческой цивилизацией, если бы старикашка Альберт Эйнштейн не придумал в своё время универсаль. Слава богу, с началом эпохи универсаля сразу исчезли все проблемы: не надо думать об истощении природных ресурсов, о том, как добиться нужной прочности и долговечности материалов. Универсаль можно производить из чего угодно, хоть из воздуха, и задавать ему любые качества, включая срок службы изделия. Всё зависит лишь от количества затраченной энергии. Правда, вскоре встал довольно остро вопрос о более экономном использовании энергии, и пришлось отказаться от некоторых энергоёмких вещей, таких, например, как лифты или автомобили.
Работать на новом оборудовании, не опасаясь, что оно вот-вот исчезнет, конечно, гораздо приятнее. Клауса внезапно осенила идея ракетоплана с изменяемым параболическим крылом. Новая конструкция давала колоссальную экономию энергии. Он быстро прикинул и побежал поделиться замыслом с шефом. Тот, как обычно, вначале встретил идею в штыки. Клаус начал доказывать свою правоту, производя в уме, по ходу беседы, кое-какие расчёты. Тогда шеф, чтобы его проверить, засел за компьютер. "Побойся бога, Клаус! Не так быстро, - то и дело повторял он, - а то я спалю из-за тебя свой новый компьютер". Они так увлеклись, что Клаус опять прозевал время повторения результатов тиража Лотереи в обеденном выпуске новостей.
От шефа Шилинг вышел победителем и сразу же сел за проработку новой конструкции. Работа шла как по маслу. Решение пленяло своей красотой и необычностью. Когда начали вырисовываться контуры задуманного, Клаус снова вспомнил про не покидавшее его весь день предчувствие. Может быть, это и есть обещанное чудо. Он был почти счастлив, но в глубине души всё-таки таилось сомненье: нет, должно быть что-то ещё.
Рабочий день приближался к концу. Сослуживцы начали собирать вещи. В общей картине замысла оставалось ещё несколько неясных деталей, поэтому  Шилинг решил задержаться на часок после работы. 
Домой он ушёл поздно вечером. Когда Клаус пересёк границу родного квартала, было уже совсем темно. Одинокие прохожие спешили покинуть улицы, пока ещё не выключили фонари. Всё ещё моросило. Возле газеты никого уже не было. По-видимому, нищий заработал за день столько, что не счёл нужным дожидаться окончания смены.
Вспомнив, Клаус решил взглянуть на результаты тиража, так на всякий случай. Бросил монетку. По газетному экрану побежали многозначные числа. И вдруг он увидел номер, который мог повторить без труда в любое время дня и ночи. Это был его личный номер. А напротив светилась надпись: «Главный приз - право на сбор милостыни в течение суток в день розыгрыша тиража». Шилинг не мог поверить своим глазам. Что делать? Он скинул шляпу и, держа её в дрожащих руках, уселся прямо на мостовую. Преследовавшее весь этот день чувство неожиданно покинуло его. Чудо свершилось, но он узнал о нём слишком поздно. Одинокий прохожий, видимо не успевший сегодня выполнить свой гражданский долг, решил наконец-то свершить акт милосердия. Он бросил в шляпу монетку и теперь нетерпеливо ожидал квитанцию. Но откуда она могла взяться у Шилинга, если он не явился утром за получением патента. Так и не дождавшись желаемого, благодетель забрал подаяние и, бросив возмущённо: "Тоже мне, ещё шляпу надел!", - скрылся в ночи.
А Шилинг так и остался сидеть печальный и безмолвный, как Будда. Дождь усилился, и было невозможно понять, что течёт по его лицу - слезы или крупные капли дождя. Проезжавший мимо на скейтборде полицейский остановился, привлечённый, по-видимому, его несчастным видом. Уж очень мало Шилинг походил на человека, которому нежданно-негаданно привалило счастье.
-           Ваш патент, гражданин?
 Клаус в ответ смог лишь покачать головой.
- Всё ясно, - произнёс полицейский, - и не вздумай бежать, парень, - добавил он, покачивая для большего эффекта арбалетом перед носом негодяя, подрывающего саму основу общества равных возможностей.
            Когда на следующее утро Шилинг вышел на свободу, его ещё очень долго преследовали совсем другие чувства.
 
ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
Впервые за последние восемнадцать месяцев Ларсен проснулся в хорошем настроении. Для этого у него были все основания. Сегодня начало нового года и день его рождения. Уж, это событие он намерен отпраздновать так, как того требуют его желудок и обычай предков.
Ларсен прикрыл глаза и представил себе, как встанет сейчас с постели, достанет из-под подушки самодельный, сделанный из старого микроскопа молоток, подойдёт к висящему на противоположной стене большому, чёрному с кварцевым днищем барометру, размахнётся... И на пол посыплются с чарующим звоном блестящие кружочки с изображением неунывающего Микки Мауса. А он наполнит новенькими блестящими монетами карманы комбинезона и, не спеша, вразвалочку направится в пищеблок, где запихнет их одну за другой в чёрное, ненасытное приёмное отверстие синтезатора. И тогда оттуда начнут выскакивать подрумяненные, хрустящие бутерброды с ветчиной; сочные, ароматные ломтики ананаса и, конечно, бутылка астроколы с весело подпрыгивающими синими, красными и зелёными пузырьками.
Восемнадцать месяцев! Именно столько времени провёл он один на этой проклятой планете. Всё произошло внезапно. Ларсен занимался дезинфекцией помещений машинного отделения, когда База получила распоряжение Центра. В районе Пульсирующих планет, при невыясненных обстоятельствах, погиб корабль-разведчик. Поэтому Центр объявил этот сектор галактики «Зоной возможных боевых действий» и приказал немедленно эвакуировать весь персонал Базы. Эвакуация с Эринии происходила так стремительно, что только глаз очень опытного военачальника сумел бы отличить её от самого обыкновенного бегства. Среди всеобщей суматохи никто и не вспомнил про скромного микробиолога. Когда он поднялся наверх, повсюду парил неописуемый хаос: перевёрнутые кресла, огромный ворох разноцветных проводов, пачки жевательных трубок, импортные марсианские журналы с вырезанными красотками.  И ни одной живой души.
Долго бродил Ларсен по опустевшим комнатам, стараясь понять, что же произошло, а когда догадался спросить об этом Электронный Мозг Базы, то с криком отчаяния бросился к входному шлюзу, тщетно пытаясь на ходу попасть в рукав скафандра.
Только яростное завывание ветра, барабанная дробь града и сверкание шаровых молний ждали его за дверью. Только раскаты вулканического извержения были ему ответом. Так начались эти долгие месяцы.
На первый взгляд его положение казалось не таким уж катастрофическим. В его распоряжении была вся База с действующим реактором и синтезатором, которые обеспечивали всем необходимым: теплом, светом, одеждой и пищей. И человек с фантазией, а Ларсен считал себя именно таким человеком, всегда придумает, как провести время. Рано или поздно на Эринию прилетит какой-нибудь корабль. Он поначалу опасался, что это может быть вражеский корабль, но уже через пару месяцев ему было всё равно — лишь бы забрали отсюда.
Дело в том, что в своих расчётах он упустил из виду одну очень существенную деталь. На Базе за всё приходилось платить. Хочешь принять душ - опусти монету, не хочешь утром проснуться покрытый инеем — опусти монету, хочешь съесть завтрак - опусти монету. Ларсен и опускал по привычке налево и направо, не задумываясь - сколько дней, а может быть лет, осталось до зарплаты.
И вот однажды он проснулся после бурно проведенного вечера со страстным желанием плеснуть в горло, напоминающее жерло действующего вулкана, стаканчик астроколы. Сунул руку в карман. И не услышал привычного позвякивания. Нащупал там лишь одну одинёшенькую как он монетку в 20 центов. Протянул руку к синтезатору, да так и замер, как вкопанный. А на что же он будет жить дальше? Сон как ветром сдунуло. И в голове светло, словно сверхновая вспыхнула.
Обшарил он все комнаты, все утлы на станции. Всё чудилось ему, что должен быть ещё где-то запас монет, да только вот он не может вспомнить, где именно. В первый раз в своей жизни и, увы, не в последний, лёг он в этот вечер спать голодным. И снилось ему, что идёт он по залитому солнцем лугу и с неба сыплется дождь из новеньких двадцатицентовых монеток. Начал он их собирать, а они холодные и скользкие как рыбёшки, выскальзывают и в землю спешат зарыться. Пытается он их схватить, землю руками разгребает, но ни одной удержать не может, только сам зарывается, всё глубже под землю уходит. Проснулся он весь в холодном поту.
К концу второго дня Ларсен уже то рыдал и ползал на коленях, умоляя Электронный Мозг войти в его положение, то молотил гаечным ключом по бронированному корпусу синтезатора. Электронный хозяин базы был неумолим. Вот если бы он мог перепрограммировать его, чтобы тот заставил синтезатор давать пищу бесплатно. Но с его образованием микробиолога об этом было даже мечтать неприлично.
Ещё целые сутки боролись в нём две могучие, но явно неравные силы: чувство чести и чувство голода. И только с затуманенным от голода и отчаяния рассудком, решился он на такой бесчестный поступок, как подделка государственных денежных знаков - статья 3427А/Б «Общегалактического Уголовного Кодекса».
Ох, не сладок оказался хлеб фальшивомонетчика! На изготовление первых монет у Ларсена ушло около недели. И кто знает, не оказалась бы эта неделя для него последней, если бы не великолепное портмоне из натуральной крокодиловой кожи, старинной ручной работы, которое передавалось в их семье по наследству.
Вначале он пытался запихивать в синтезатор просто наспех напиленные кружочки из различных металлов. Но автомат не только не пожелал синтезировать за них хотя бы пару заплесневевших сухарей, но вдобавок ещё издавал сигнал полицейской сирены.
Ларсену пришлось произвести химический анализ монетного сплава. Хуже дела обстояли с изготовлением формы-матрицы. Он был вынужден остановиться на двадцатицентовой монете, так как более крупных, как впрочем и более мелких, у него не оказалось. Начинающий Фальшивомонетчик, правда, пытался изготовить по памяти стоцентовую монету с прекрасным профилем Мисс Галактика-80, но с горечью признался себе, что он в детстве не достаточно серьезно относился к урокам рисования. Синтезатор оказался строже его школьного учителя. Познаний же в технике Ларсену хватило лишь для того, чтобы со временем сделать примитивное приспособление, немного облегчающее и ускоряющее его груд. Он разобрал и поскручивал всё, что только можно было, чтобы пустить редкие металлы в переплавку, но даже при той бережливости с какой он расходовал свои запасы, их хватило ненадолго. В любую погоду: в яростную стужу, электрическую бурю и во время извержения вулканов, отправлялся Ларсен в начале недели на один из рудников, чтобы через несколько дней вернуться назад, падая от усталости, с запасами руды в огромном рюкзаке за плечами. И здесь, на базе, его снова ожидал кропотливый, изнурительный труд -  труд фальшивомонетчика.
Ларсен выбивался из сил. Фальшивых денег хватало только для того, чтобы едва-едва сводить концы с концами. И вот тогда он придумал эту штуку с барометром. Он пропилил отверстие так, чтобы в него проходила двадцатицентовая монета. Отказывая себе в самом необходимом, он засовывал в монетонакопитель, так он назвал это устройство, по одной монетке, чтобы хотя бы один раз, в начале нового года, устроить себе королевский пир.
И вот этот день настал!
Ларсен встал. Опустил в счётчик монету, нажал клавишу, желая насладится музыкой. Он давно забыл, когда в последний раз позволял себе такую роскошь. И услышал вместо своей любимой мелодии хриплый дребезжащий голос Электронного Мозга. Как раз наступило время ежедневной утренней сводки. «...температура за бортом станции + 400 С°, кислотность и радиация в четыре раза превышает норму...».  Ларсен вынул молоток и подошёл к барометру. Послышался звон падающих осколков.
Голос компьютера продолжал: «...В связи с тем, что, по неизвестным причинам, в течение всего истекшего года не происходило пополнения запасов базы и в связи с отсутствием информации о возможности их пополнения в ближайшее время, в наступившем году станция переходит на режим максимальной экономии. С этой целью объявляется временная девальвация денежной единицы». Ларсен уронил на ногу молоток, но даже не заметил этого. «С сегодняшнего дня, - продолжал компьютер - монета номинальной стоимостью 100 центов имеет фактическую стоимость 10 центов, и будет приниматься по этому курсу всеми системами базы. Монета в 20 центов упраздняется совсем».
 
КОФЕ С МОЛОКОМ
            Памяти Дугласа Адамса
 
Звенело. Звенело непрерывно… Вполне возможно, что существует более отвратительное изобретение, чем будильник, просто Виктор Андерс о таком не знает. Но это вряд ли. Он был уверен, что это изощренное орудие пытки, наверняка придумал средневековый ученый, по распоряжению инквизиции, в надежде спасти свою шкуру. Хочется верить, что это не помогло ему избежать костра.
 
Кто же это завел будильник на такую рань? Темень же сплошная, глаза невозможно открыть. Ах, да он же их еще и не открывал, но никуда не денешься, придется открыть, иначе этот гад не замолкнет. «Поднимите мне веки!», – неизвестно откуда вдруг всплыла фраза из древнего, кажется еще немого кино. Стоп, как же это немого? Кто-то её в фильме точно произносил. Ценой невероятных усилий ему удалось чуть приоткрыть глаза. «Я прямо как эскимос, смотрящий в солнечный полдень на ослепительно белый снег», – подумал он.
Ослепительный солнечный полдень за Полярным кругом? Да, тяжелый случай. Нужно немедленно выпить кофе.
 
Этот отвратительный красный полумрак менее всего походил на солнечный свет. Попытка вскочить с кровати и одним махом покончить со всеми этими мучениями ни к чему не привела, так как кровать оказалась капсулой анабиоза. А ведь если он опять не путает, то после выхода корабля на стационарную орбиту планеты, переселенцев должен был разбудить специально подготовленный медперсонал. Следует признать, что с этим его надули. Ну, если еще и с планетой надуют! Красочные рекламные буклеты и прочитанные в детстве книжки про освоение Дикого Запада могут сыграть злую шутку.
 
Как же самому можно выбраться из этой штуковины? Вот какие-то надписи. Как обычно в самом верху написано крупно, разборчиво естественно китайскими иероглифами, а чем ниже строчки, тем мельче. По-китайски он знал всего несколько выражений, которые обычно произносил, когда зажимал пальцы дверями или выливал на себя кипяток. Прищурившись еще больше, хотя казалось – куда уж более, ему удалось прочитать инструкцию и выбраться на волю.
 
Ноги подгибались, пришлось присесть на пол. Звон не позволял собраться с мыслями.
– Да, заткнись же ты! – не выдержав, воскликнул Андерс.
– В каком смысле – спросил его довольно приятный, правда, с легким металлическим привкусом, женский голос.
– В прямом.
Когда до него дошло с кем он разговаривает, Виктор сформулировал свою просьбу более внятно. 
– Выключи, сирену, не знаю, как мне тебя называть.
– Слушаюсь и повинуюсь – произнес главный корабельный компьютер. И добавил – Зовите меня Измаилом.
Мало кто на корабле мог бы догадаться, кого цитирует этот «эрудит», но Андерс знал, профессия обязывала.
– Где и когда ты успел нахвататься этой билиберды?
– Насчет билиберды с Вами можно согласиться. Я перечитал все, что люди напридумывали за всю свою историю. Что же касается времени, то это для вас «есть только миг, за него и держись». Для меня всё выглядит несколько иначе. Разрешите Вам напомнить, сколько должен был длиться этот полет, по вашим меркам, разумеется?
– Не надо.
– Но, у Вас же очень большие пробелы в точных науках.
– Хватит нести чушь! Отвечай по существу – что случилось, почему ты меня разбудил и где находятся остальные?
– Под остальными Вы подразумеваете…
– Команду корабля, не марсиан же. Короче, Склифосовский.
– Вы, ничего не перепутали? Возможно, вы желали упомянуть Бехтерева или Фрейда?
– Хватит морочить мне голову, отвечай по существу.
– Отвечаю по существу, раз вам так угодно. Первые пребывают в анабиозе, а вторых никогда не существовало. 
– Как, ты хочешь сказать, что все кроме меня спят?
Раздалось нечто очень похожее на вздох.
– Анабиоз и сон это совершенно разные процессы. Я буду краток…
– Да заткнись же ты!
– Но я же уже выключил сирену, а если вы предлагаете и мне отключиться, то я вынужден предупредить о возможных последствиях этого действия.
– Нет, я просто прошу тебя минутку помолчать, чтобы я мог подумать.
– Слушаюсь и повинуюсь, но у меня к вам просьба – постарайтесь более точно выражать свои приказы, чтобы разным действиям соответствовали разные формулировки. 
Наконец-то замолк. Что же случилось, и почему он разбудил именно меня, а не командира корабля или его помощников? Об этом он и спросил Измаила.
– Мне приятно, что Вы снова готовы к конструктивному диалогу. Рассказываю. Детально или только суть?
– Кратко и понятно.
– Помнится, это случилось, когда я в очередной раз перечитывал, кажется, Голдинга. Нет, скорее всего, Чехова. Точно не помню. Именно это сейчас меня больше всего и волнует. Что-то с памятью моей стало. Всё, что было не со мной помню…  Извините, отвлекся, вероятно есть и другие проблемы.
– Есть, не сомневайся. Не важно, что ты читал, когда случилось нечто такое, из-за чего ты дал команду меня «оживить».
- Как это не важно! – Возмутился Измаил. Знаете как это, когда «здесь помню, а здесь не помню»?
– Знаю. Вспоминай, что тогда произошло.
– А, это-то я помню. Метеоритные потоки. Два первых я отбил шутя, а потом, как вы выражаетесь, слегка расслабился… Вспомнил!
– Что именно?
– Это был Петрарка.
– При чем тут Петрарка! Вспоминай, что тогда случилось. 
– Полагаю, что я рано снял защиту и подвергся какому-то излучению, сопутствующему потокам.
– Что случилось с людьми, в каком они состоянии? 
– Нет, с ними всё в порядке. Похоже, для них оно совершенно безвредно, но после этого что-то с памятью моей стало…   Ах, да я уже, кажется, говорил об этом.
– А, почему ты разбудил именно меня, а не членов экипажа? Ведь наверняка же существует какая-то инструкция на этот счет.
– Вероятно, она действительно существовала, но я её не помню. Поэтому я начал рассуждать логически и пришел к выводу, что для решения моей проблемы Вы самая подходящая кандидатура.
– Ну, ты даешь, Измаил! Чем я тебе могу помочь? Ты хоть представляешь, чем занимаются сценаристы?
– Разумеется – придумывают выходы из самых неожиданных ситуаций.
– Ну, отчасти ты прав, но не нужно же путать божий дар с яичницей.
– Не понимаю, как их можно перепутать – удивился Измаил – неужели между ними есть нечто общее?
– Нет, конечно, я просто хотел сказать, что каждый должен заниматься своим делом. Буди командира корабля.
– Извините, но Вы не вправе отдавать мне такие приказы. Однако если сможете убедительно аргументировать необходимость такого действия, я попытаюсь пойти Вам навстречу.
 
Вот уж точно – у каждого безумца своя логика. К Виктору начали возвращаться силы, он смог подняться с пола. Но с головой было хуже, усиливающаяся боль не позволяла логически мыслить.
– Включи нормальное освещение – распорядился он.
– Слушаю и повинуюсь.
– И немедленно прекрати это твоё «слушаюсь и повинуюсь», хватит корчить из себя джина.
– Слу… 
Стало настолько светло, что он смог разглядеть стоящий у стены столик с двумя стульями и висящий над ними автомат для раздачи напитков. Ура! Кофе с молоком – это то, что ему сейчас необходимо. Увы, на автомате он не увидел никаких надписей и кнопок, заказ следовало подавать голосом. На корабле все подчинялось этому «философу».
– Измаил, сделай мне чашку кофе с молоком.
Молчание.
– В чем дело? Ты что не знаешь что это такое.
– Я прекрасно помню, что такое чашка, помню, что кофе и молоки  это напитки, которые очень любят употреблять некоторые представители вида Homo Sapiens. А вот состав последних, извините, забыл. Если Вы мне его напомните…
– Кофе – это такие коричневые зерна, которые – начал Андерс и вдруг осекся, поймав себя на мысли, что он понятие не имеет о его составляющих, о всяких там белках и углеводах.
– Давайте Вы подробно расскажете всё, что помните об этих напитках, а я попробую их синтезировать.
После получасовой обстоятельной беседы автомат выдал ему две порции жидкости – одну отвратительного кирпичного цвета, другую – сине-белого. Глоток первого напитка вызвала у него немедленно рвотный спазм. А второй напиток он даже не решился попробовать.
Похоже, что Измаил был огорчен не меньше Виктора. Он серьезно задумался.
– У меня возникла идея - произнес джин-недоучка после продолжительной паузы. – Если Вы сядете в стоящее рядом с вами кресло и наденете на голову шлем, то я смогу воспринимать не только ваши слова, но и возникающие в вашем мозгу образы.
 
Голова раскалывалась. Кофе, мне кофе!
– «Пол царства за коня» – чуть слышно прошептал Андерс. Но Измаил его услышал.
– Коня? Ну, это гораздо проще, это я мигом. Только непонятно зачем он Вам  понадобился.
– Да, не нужен мне никакой конь, это я так, к слову.
– Я вспомнил. Это же Шекспир. Не знаю как вам, а мне он совершенно не нравится.
– Прекрати. Я согласен, сейчас напялю колпак.
 
Виктор старался изо всех сил, напрягая всё свое богатое воображение. А этого делать как раз и не стоило. Сняв с головы шлем, он сразу же заподозрил неладное. 
Из соседнего помещения доносилось протяжное заунывное пение на каком-то непонятном ему языке. Он вскочил с кресла и побежал к дверям. Распахнул их и замер в изумлении. Ноги снова подкосились. Между рядами оборудования, назначение которого он не знал, росли какие-то тропические деревья. Глаз радовали экзотические, безумно-яркие цветы, всюду порхали стайки колибри, кричали попугаи. Но его взор остановился на обнаженных до пояса мулатках, которые пели какой-то блюз. Кажется что-то из Дюка Эллингтона или Гершвина. Красотки срывали с деревьев причудливые плоды и бросали их в огромные корзины. 
– Извините, но это Луи Амстронг – подсказал Измаил.
Девушек совершенно не смущали ползающие у них под ногами гигантские змеи и свисающие с ветвей пауки. Андерс невольно залюбовался представшим перед ним зрелищем. И вдруг дернулся от неожиданности, когда к его шее прикоснулось что-то шершавое и очень влажное. Из оцепенения его вывело прикосновение коровьего языка. У коровы был добродушный миролюбивый вид. Но она была гигантской, и вся в сиреневых пятнах. А на одном из её боков красовалась надпись «МИЛКИ».
– Что это за бред? Ты, что издеваешься надо мной?
– Ну, Вам никак не угодишь. Я и так сделал всё, что было в моих силах. Вам осталось лишь пожарить, смолоть зерна и подоить корову. Или Вы предлагаете мне её подоить самому? Интересно, как Вы это представляете?
– Немедленно убери весь этот сюрреализм.
– Вам перехотелось кофе? Куда мне его следует убрать?
– Куда хочешь туда и убирай, дезинтегрируй, или как у вас это называется.
Измаил вдохнул.
– Мне для этого придется потратить уйму энергии, и все из-за этого Вашего «хочу - не хочу». Какие вы люди все же нерациональные создания. Но учтите, если Вам вдруг снова захочется кофе, я вынужден буду отказать. Иначе мы просто не долетим до цели.
Через минуту пение смолкло. И тут Андерса осенило.
– Где находится ближайшая аптечка с лекарствами?
– Прямо перед вами, в сорока сантиметрах от вашего носа.
 
Виктор не слишком разбирался в медикаментах. Поэтому на свой страх и риск выбрал упаковку, в названии которого содержалась частица «кофе-» и, морщась разжевал пару таблеток, не рискнув попросить у Измаила стакан воды.
Вскоре лекарство начало действовать. В голове посветлело настолько, что он сообразил расспросить Измаила о том, как ему добраться до рубки и попасть туда внутрь. В этот раз он получил на удивление понятный ответ. 
 
В рубке ему удалось раскопать необходимую ему инструкцию. К тому же он случайно обнаружил аварийный запас пищевых концентратов и тонизирующих напитков. Подкрепился. Почувствовал себя гораздо лучше. Разобраться в инструкции оказалось не просто. Через пару часов потраченных на изучение корабельного «талмуда» он уже был готов бросить это безнадежное занятие. Но тут Виктор натолкнулся на пункт, позволяющий ему временно принять на себя командование кораблем. Он решил воспользоваться этой возможностью, чтобы потом убедить в своих намерениях «своего» помощника.
 
Измаил, после непродолжительных раздумий, вынужден был с ним согласиться и принялся исполнять приказы. Правда, второй его приказ Измаил попытался вначале саботировать. Того сильно огорчило желание Андерса немедленно отправиться в анабиоз. Ему, видите ли, очень хотелось побеседовать с ним об африканской литературе конца 23-го века. Особенно его интересовало творчество Мнгаббы, о котором Андерс даже не слышал. Однако пообещал обсудить эту тему сразу же после завершения полета.
 
После этого Виктор немедленно погрузился в анабиоз. Ему постоянно снился Мнгабба. Невероятно толстый, ужасно уродливый зеленый карлик тыкал в лицо толстенным фолиантом, испещренным совершенно непонятными иероглифами, и издевательским тоном повторял: «Ну, признайся, будь мужчиной, ты же меня не читал. Слабо, да?» Говорил он женским голосом, который почему-то казался очень знакомым. В другой руке Мнгабба держал термос с кофе. «Сознаешься – дам тебе сделать пару глотков». Во рту пересохло. В конце концов, Виктор не выдержал и сдался. Кофе имел отвратительный вкус. А молока у Мнгаббы не было.
 
Помощник командира выбрался из капсулы анабиоза и отдал Измаилу свой первый приказ: «Сделай мне чашку крепкого кофе. Немедленно. И не забудь добавить молока».