– Неужели это может повториться?!
– Увы, вероятность этого реальнее, чем мы думаем. И молодые люди, изучающие уроки Холокоста, как раз таки и могут, скажем прямо, стать гарантами того, что никто больше не будет пытаться уничтожить целые народы. Да, читать об этом, смотреть фильмы тяжело. «Это далекая история. Какое это имеет отношение нам?» – к тому же спрашивают многие. Это заблуждение, поверь. Уничтожение евреев, славян, цыган во время Второй мировой войны имеет ко всем нам гораздо большее отношение, чем кажется. Мы привыкли жить как свободные люди, но нельзя забывать, что эту свободу мы можем очень быстро потерять. Ведь и те, кто жил в середине прошлого века, сначала просто не хотели верить в то, что «культурная, образованная» нация дойдёт до того скотства, до какого её довело бездумное исполнение приказов тех, кто превратил страну с давней и славной историей в академию человеконенавистничества. Как сказал бывший узник Симон Визенталь, посвятивший свою жизнь розыску нацистских преступников, «в том-то как раз и состояла сила нацистов, что они совершали преступления, которые до того никто не мог и вообразить».
Когда всё это безумие стало реальностью, людям не оставалось ничего другого, как сражаться за собственную человечность. За воротами нацистского лагеря Аушвиц оказалось много представителей польской интеллигенции, которых германские власти считали особо опасными. Они участвовали в движении Сопротивления, в акциях неповиновения оккупационным властям, спасали евреев, оказывали им материальную и моральную поддержку...
...Мы стоим на разгрузочной платформе возле лагеря Аушвиц-II Биркенау. Плотный вязкий туман закрывает всё вокруг, стеклянный ветер пробирает до костей. Недалеко – ворота смерти, в которые въезжали вагоны с обречёнными людьми. От платформы отходит дорога, по которой они шли к лагерю. Мы тоже идём по ней. Вот уже из плотной занавеси тумана выступают очертания ворот. Вдруг мы видим, как по полю с правой стороны движется большая колонна людей. Меня сковывает ужас, я трясу головой, чтобы отогнать это наваждение. Туман почти рассеивается, повисает клочьями на ограждении, и я вижу, что это еврейские дети – в белых свитшотах, с флагом Израиля. Их много, наверное, больше пятисот. Они медленно идут к воротам лагеря.
…У меня всё время вертятся на языке вопросы: как такое стало вообще возможно? И никто ни разу не усомнился, что всё это – правильно? Это просто приказ, который нужно выполнять неукоснительно. Неужели не было саботажников? Я задаю эти вопросы всем, кто попадает в поле моего зрения: нашему гиду Марии Вуйцик, немецкому пастору Манфреду Дезелерсу, живущему здесь уже больше двадцати пяти лет, заместителю директора музея Анджею Кацожику, всем… Хотя знаю на них ответ: нет, практически никто не усомнился. Нет, практически не было. Даже всезнающий Гугл на запрос «случаи неповиновения среди эсэсовцев» путается и выдаёт ссылки на подполье и движение Сопротивления.
Если бы этот нацистский офицер был жив, я бы и его спросила. Что бы ответил мне человек, возможно, тоже вначале ставший лёгкой добычей нацизма, а потом… Что произошло потом? Когда его совесть, зажатая в тиски холодной злобы нацистской пропаганды, дала ему знать, что свободна? И почему он это понял, а другие – нет… Но, увы, он уже давно умер. Но он мог бы, например, вести дневник. И мог бы там написать, предположим, так:
«28 сентября 1944 года.
Утром врач сообщил: нужно подкупить ещё лекарств, почти все закончились. Завтра пойду в аптеку, поручить это нельзя никому, чтобы не вызвать подозрения. Иначе… А так я могу пока хоть чем-то им помочь. Хорошо, что сегодня пришло жалованье.
И вот ещё: организовать бы для больных доппаёк, одежду бы собрать у населения… Но в открытую я тоже этого не сделаю, а что придумать, пока не знаю. Но мысли есть.
Сегодня опять пришёл приказ: провести селекцию в больничном бараке. Проводили вдвоём с главврачом, в нарушение всех правил. Отправил своего помощника за пределы лагеря под пустяковым предлогом – срочно нужна бумага для карточек, вся закончилась. Он удивился: только что привозили, но приказы не обсуждает. Хотя уже давно поглядывает на меня с подозрением. Бумага вся здесь, в комнате под половицей.
У меня хорошая репутация, и я её поддерживаю, как могу. Но иногда сдают нервы… стал много пить. Вчера был вынужден принять приглашение старосты лагеря выпить с ним – ему пришла с родины посылка. Ненавижу мерзавца – сам из заключённых, а избивает своих же, как зверь: где, когда и сколько может. Я делаю вид, что всё в порядке, а потом…»
В эту минуту прозвучит сигнал к вечерней поверке, и он быстро закроет тетрадь, засунет её за стенку шкафа, наденет фуражку с высоким околышем и с каменным лицом выйдет за дверь. Он комендант лагеря, эсэсовский офицер. И ежедневные поверки – одна из его обязанностей»94.
– Да, конечно. Больше всего здесь посетителей из Германии и Польши. Мы часто слышали немецкую речь, когда шли по улицам лагеря. И в связке с лагерным антуражем этот резкий, на генетическом уровне нелюбимый язык производил жуткое впечатление: будто время остановилось или вернулось назад. Поражаешься мужеству, с которым немцы приезжают в Аушвиц-Биркенау, самый большой нацистский лагерь Европы. Они возвращаются сюда снова и снова, приезжают с детьми и внуками… Что ими движет, ради чего они тут? Чувство вины, желание рассказать всем об этом, чтобы знали, чтобы не забывали… И это тоже...
...С Манфредом Дезелерсом мы познакомились, когда пришли на встречу с ним в Центр диалога и молитвы, построенный при его содействии в Освенциме. Он написал книгу «Бог и зло в свете биографии и высказываний Рудольфа Хёсса, коменданта Аушвица» (Bog a zlo w swietle biografii i wypowiedźi Rudolfa Hessa komendantа Auschwitz), которая переведена на несколько языков и сейчас переводится на русский. Это биография Рудольфа Хёсса, коменданта концентрационного лагеря Аушвиц, где Манфред не только рассказывает о личности этого нациста, но и размышляет об истоках добра и зла, о Боге. А ещё он слушает тех, кто, посетив музей Аушвиц-Биркенау, хочет поговорить и обсудить увиденное.
– Вы тоже обсуждали с ним то, что увидели?
– Да, мы говорили о том, что открывает нашим современникам нацистский концлагерь. Чем стал он для культуры и памяти – мировой, национальной, личной. На первый взгляд, это обычное пространство, заполненное невысокими зданиями из красного кирпича. Трудно поверить, что эта земля может поглотить такое огромное количество зла, столько человеческого страдания. Бывший нацистский концентрационный лагерь Аушвиц-Биркенау – это живая, болезненная рана на людской памяти. Одно из тех мест, которые постоянно напоминают нам о том, что мир не дан нам раз и навсегда, что нам нужно развивать в себе человечность и создать сообщество людей разных культур и верований.
С этой целью был открыт в городе Освенциме Центр диалога и молитвы, существование которого доказывает, что работать для примирения можно каждый день. Это место пропитано разноголосыми молитвами людей разных вероисповеданий и национальностей. Манфред Дезелерс и есть тот человек, который показывает пример того, как построить сообщество памяти, несмотря на трудное прошлое…
Когда молодой Манфред Дезелерс впервые приехал в Освенцим, он пережил шок. Он не мог поверить, что такие чудовищные преступления были совершены немцами. «Как это возможно?» – задавал он себе вопрос. Вряд ли он знал хоть кого-то, кто был бы способен на это.
– Почему он остался жить в Освенциме?
– Его путь к этому месту был непростым. Манфред вырос в Германии в то время, когда там в школах ещё не говорили о масштабах преступлений нацистов. В 1974 году он окончил школу, но после семестра юридической школы решил поработать волонтёром для организации, которая называлась «Служба мира».
Этот проект был создан по инициативе представителей протестантской церкви Германии. Волонтёры были отправлены в страны, пострадавшие от Второй мировой войны, в первую очередь Израиль, Советский Союз и Польшу, для того чтобы восстановить материальные и духовные связи, разрушенные войной.
Во время подготовки к поездке в Израиль Манфред поехал на неделю в Освенцим. Жили туристы из Германии в гостевых комнатах над входом в музей. В окно была видна колючая проволока. Тогда, как рассказывал о. Манфред, он неожиданно осознал: он не понимает, что всё это делали немцы! Те немцы, которых он знал, не могли сделать ничего подобного. Это был тяжёлый момент, он пережил настоящий шок. Он не мог поверить, что такие чудовищные преступления совершены его соотечественниками.
В Израиле, где Манфред Дезелерс работал в доме для детей-инвалидов, он встречал бывших заключённых, которые не скрывали от него своё презрение. Как-то он услышал: «Вы хорошие молодые немцы, прекрасно, что вы хотите что-то хорошее сделать, но не говорите себе, что эту несправедливость вы можете загладить. Нет противовеса для компенсации этой раны. Но это неплохо, что вы есть».
Он понял, что как представитель своей нации всегда будет в глазах жертв войны так или иначе связан с немецкими палачами и ему придётся с этим смириться.
После завершения учёбы Манфред был рукоположен в сан священника и решил переехать в Польшу, но опасался негативной реакции поляков: не хотел, чтобы они видели в нём врага, потому что он приехал сюда, чтобы построить мосты взаимопонимания. Он выбрал очень непростой путь: остался жить в Освенциме и посвятил себя выстраиванию польско-германских и христианско-иудейских отношений.
Позже, когда отец Манфред уже несколько лет прожил в Освенциме, он разработал и начал проводить экскурсии по музею. Но делать это было тяжело, часто мешали эмоции, как он сам признавался. В разных местах лагеря ярко вставала перед глазами какая-то картина, какая-то ситуация, и это было так реалистично, что отец Манфред порой не мог дальше говорить. И я ему верю: в камере подземелья блока 11, где люди погибали от голода, я въяве увидела их, сидящих возле стен, лежащих на полу… Этого зрелища не выдерживает сознание, оно спасает тебя от помутнения рассудка, приводя в такое же состояние ступора. Очнулась я только наверху, причём всё время шла сама – за своей группой, но как вышла наружу – не помню.
Смирение – это первое слово, которое приходит на ум, когда я думаю о работе отца Манфреда в Освенциме. Как гордыня больше семидесяти лет назад привела людей к самому страшному геноциду в истории человечества, так сегодня смирение отца Манфреда строит мир. Он изменяет этот мир день за днём, и я знаю, что это не так просто, потому что люди сталкиваются со злом ежедневно.
С памятью о прошлом Манфред Дезелерс хочет прежде всего построить лучшее будущее. Он учит, что мы должны постоянно культивировать в себе чувствительность совести, потому что в наших руках ответственность за будущее. Отец Манфред помогает людям быть в Освенциме, и его присутствие здесь объясняет то, что по-человечески необъяснимо. А в анналах истории останется не только то, что в Освенциме были немецкие нацисты, но и имя Манфреда Дезелерса – немецкого священника, помогавшего людям осмыслить эту трагедию. Увидев Аушвиц, Манфред понял, что быть добропорядочным, нормальным человеком недостаточно. Он осознал ответственность за свой народ, ибо историческая ответственность – вещь не абстрактная, а личная.
Освенцим для него не только место, где он живёт и работает, но и возможность популяризировать некоторые научные идеи. Размышлению о природе зла он посвятил несколько книг и статей, в том числе докторскую диссертацию, в которой рассматривает личность Рудольфа Хёсса, коменданта лагеря, и пытается понять, почему он совершил такие ужасные поступки, как человек, воспитанный в католической семье, стал представителем преступной идеологии.
– Почему в мире столько зла?! Что такое зло, откуда оно взялось и почему Бог не может сделать так, чтобы зло исчезло на Земле?
– Это очень сложный богословский вопрос. Но я понимаю, что без ответа на него не будет полным мой рассказ об Аушвице. Вот что пишет в своей книге «Исправитель зла» православный публицист Александр Ткаченко:
«…Бог дал человеку эту удивительную возможность – любить или не любить своего Создателя. Так, в огромном сотворённом Им мире, который полностью подчинялся своему Творцу, вдруг появилась территория, над которой Он не имел власти. Это было сердце человека, которое только он сам мог наполнить любовью к Богу, но так же свободно мог и отказаться от этой любви.
Вот на этой-то неподвластной Богу территории и рождается зло как результат свободы, неверно употреблённой человеком. Зло не имеет сущности, потому что оно не сотворено Богом. Тьма – это всего лишь отсутствие света. Так и зло – не отдельная категория бытия, противостоящая добру, это просто отсутствие добра там, куда человек не позволил войти Богу. Поэтому уничтожить зло невозможно, как невозможно стереть с земли тень. Зло – это мрак, который живёт в сердцах людей, не желающих впустить в себя свет Божией любви. Но если бы Бог насильно изгнал этот мрак из человеческой души, то люди перестали бы быть людьми и превратились бы в зомби, в автоматы, жёстко запрограммированные на добро и послушание Богу. И ни о какой любви тогда уже не могло бы быть речи, потому что роботы не могут любить»97.
Святитель Григорий Назианзин говорит: «Спасение для желающих, а не для насилуемых». А вот слова Симеона Нового Богослова: «Никто никогда не стал добрым по принуждению».
Бог – это не полицейский, который быстро придёт на помощь и не допустит преступления. И ответ на вопрос, почему Бог допускает безвинные страдания и не предотвращает кошмарные злодейства заранее, я уже знаю. У Него свои резоны, мы можем только доверять Ему.
Мне кажется, этого достаточно. Хотя можно и продолжить: как ты думаешь, с какого уровня зла Бог должен начать пресекать свободу созданного им человека? Ведь чтобы предотвратить убийство хотя бы одного ребёнка, в том числе и нерождённого, Он должен был бы парализовать по меньшей мере половину населения земного шара. Мы привыкли сами себе ставить оценки за поведение и наивно думаем, что если Бог существует, то останавливать Он должен кого-то другого, а не нас самих. Это чувство собственной непричастности к злу – самая страшная болезнь человеческого духа, именно здесь кроются корни самых ужасных преступлений. И Гитлер, и другие злодеи тоже наверняка были убеждены, что ничего плохого в том, что они делают, нет.
В начале февраля 2013 года на Всемирной неделе гармоничных межконфессиональных отношений, которая отмечалась по инициативе ООН, в Воронежском педагогическом университете состоялась дискуссия о зле – в его светском и богословском понимании – с участием представителей православной, католической и лютеранской церквей. На эту встречу по приглашению Воронежского научно-образовательного центра устной истории приехал Манфред Дезелерс.
В дискуссиях на конференции её участники пытались осмыслить: как могло произойти такое массовое помешательство? Как люди, творя явное зло, могли считать, что поступают правильно? Ведь большинство палачей были достаточно молодыми семейными людьми. У кого-то, как, например, у коменданта лагеря, здесь родились дети – и его жена считала, что это были самые счастливые годы её жизни. Когда всё это началось? Рабочие гетто для евреев устраивались задолго до войны – и народ это принимал. С началом войны евреев везли в Аушвиц через всю Европу – и многие видели, в каких нечеловеческих условиях это происходило. Машинисты поездов знали, куда и зачем они везут людей. После таких поездок они страшно напивались. Но не известно ни одного случая отказа от такой «работы». Знали жители Освенцима, что происходило за лагерной оградой? Как могла здесь жить нормальная немецкая семья, зная о том, что происходит по ту сторону ограды?
Нормальность перестаёт быть нормальностью, если с нормальной жизнью соседствует что-то подобное. Нужно помнить, что Аушвиц был не только лагерем, но и немецким городом, который развивался, тут строились химические предприятия, в лагере работали вольнонаёмные, люди жили здесь, знали о том, что происходит, и принимали это.
Руководитель восстания в Варшавском гетто Марек Эдельман вспоминал: известный польский писатель записывает в своём дневнике, что он видит, как горит гетто, и тут же отправляется есть пирожные… Варшава жила «нормальной» жизнью. Именно поэтому нужно помнить и отмечать годовщины. Именно из-за такой позиции многих. Вопреки ей. В какие-то моменты равнодушие равносильно убийству. Если ты видишь зло и отворачиваешься, когда можешь помочь, ответственность ложится и на тебя. Ты помогаешь тем, кто позволяет творить зло. И таких случаев было много.
Кто-то продумывал эти убийства, кто-то их совершал, а кто-то – видел и молчал… «Когда нацисты пришли за коммунистами, я молчал, я же не коммунист. Потом они пришли за социал-демократами, я молчал, я же не социал-демократ. Потом они пришли за профсоюзными деятелями, я молчал, я же не член профсоюза. Потом они пришли за евреями, я молчал, я же не еврей. А потом они пришли за мной, и уже не было никого, кто бы мог протестовать». Это известная цитата из выступления бывшего узника Дахау немецкого пастора Мартина Нимёллера, которой он пытался объяснить бездействие немцев и их непротивление нацистам98.
Занимаясь биографией Хёсса, отец Манфред всё больше понимал, как много для него и других нацистов значила их идеология – по сути, псевдорелигия. Они были абсолютно уверены в её истинности. В том, что «возвращение к природным корням» действительно невозможно без войны со всем, что ослабляет народ: от неизлечимых болезней (первыми в газовые камеры отправили немецких душевнобольных) до душевной мягкости (истоки которой нацисты видели, в частности, в иудаизме и христианстве – религиях, где грешникам даруется прощение). Вожак-фюрер, посланный свыше, объявил, что настала минута для решительной борьбы. А борец должен ненавидеть противника, чтобы его уничтожить…
Очень жёсткий диагноз поставил своим соотечественникам писатель Себастьян Хаффнер: «Целому немецкому поколению тогда был удалён очень важный душевный орган, придающий человеку устойчивость, равновесие, а также, разумеется, и тяжесть. Он проявляет себя как совесть, разум, житейская мудрость, верность принципам, мораль или страх Божий. Целое поколение научилось – или вообразило, что научилось – идти по жизни без тяжести, без балласта. Предыдущие годы были хорошей школой нигилизма. В 1923 году немцы поступили в академию нигилизма.
…1923-й подготовил Германию не специально к нацизму, но вообще к любой фантастической авнтюре. психологические и политические корни нацизма, как мы видели, лежали много глубже, но в 1923 году возникло то, что свойственно его сегодняшнему (книга была написана в 1939 году – прим. авт.) безумию: холодное бешенство, заносчивая, неудержимая, слепая решимость совершать невозможные поступки под лозунгами: «право есть то, что нам выгодно» и «слова «невозможно» не существует»»99.
Хёсс не был фанатиком. Но в переломные моменты жизни он раз за разом делал неверный выбор между человечностью и автоматическим подчинением «долгу». Эсэсовцам запрещалось видеть в узниках людей. И всё же были мгновения, когда Хёсс ощущал человеческое достоинство жертв. В его воспоминаниях описаны сцены на площадке в Биркенау, куда приходили вагоны с обречёнными на смерть: как кричала на коменданта женщина, как играли дети. Бог стучался в его сердце. Эти сцены всплывали в памяти Хёсса всякий раз при виде собственной жены и детей. Будили беспокойство совести. Принять его всерьёз означало бы фактически самому оказаться среди жертв. Страх смерти оказался сильнее. Хёсс глушил в себе беспокойство и продолжал, как автомат, выполнять свои обязанности. Так отец Манфред видит этого человека, основываясь на его автобиографии и воспоминаниях, написанных в тюрьме перед казнью.
«Рана болит – болит не только моя или его идентичность, болят и наши отношения, – сказал Дезелерс в одном из интервью. – Для многих так же мучительны и их отношения с Богом. Если есть Бог, по-прежнему непонятно, как Он мог всё это попустить. Следовательно, отношения с Богом тоже ранены, если не исчезли вообще».
– И я хотела бы спросить: как это допустил Бог?
– Я задала Манфреду такой же вопрос. Он мне ответил: «А Бог думал: как всё это допустили вы, люди?!» Бог тоже страдает из-за нас… Быть может, Он плакал.
Да, зловещая фигура Хёсса всё время заставляет нас спрашивать: где был Бог в Освенциме? Хотя многие утверждают, что Бог умер в Освенциме, отец Дезелерс говорит в одном из интервью: «Бог в достоинстве людей, которые были здесь. Через него Он обращался и к совести преступников. Бог создал каждого человека по своему образу – это начало Библии. Каждая жертва имела это божественное достоинство, и нельзя было убить его. […] Глядя кому-то в лицо, человек нёс ответственность за другого. Я ответственен перед Богом за то, что происходит с этим человеком. Мне кажется, что это то, что лагерь Освенцим на сегодняшний день говорит; об этом говорит плач этой земли. Что кричали жертвы? Нельзя было этого делать, нужно было уважать нас»100.
Хенрик Мандельбаум был членом зондеркоммандо, работал при крематориях. Единственный среди выживших из этой команды, кто не отказывался от встреч с посетителями музея, хотя это было очень непросто. И каждая группа спрашивала его о Боге. Он всегда отвечал: «Я не понимаю, о чём вы говорите. Очевидно, можно было взывать о помощи к Богу, но что бы это дало? Мы кричали о помощи, мы мечтали, чтобы пришла помощь… но людей! Люди должны были нас освобождать, должны были о нас думать, помогать и не забыть!»
– Как же случилось, что люди стали творить такое с другими людьми? Как это вообще возможно?!
– Этим вопросом задавались многие. И до сих пор ищут ответ.
Богословы считают, что люди, в сердцах которых не было любви к своему Создателю, оказались не способны любить и друг друга. Более того, они не смогли относиться с любовью к прекрасному миру, который создал для них Бог. И всё зло мира, все страдания человечества на протяжении всей его истории – это всего лишь отражение нашей нелюбви к Богу, друг к другу и к миру вокруг нас.
Обижать, обворовывать, мучить и убивать можно только тех, кого не любишь. В этом корень всех людских страданий и бед.
«Чёрные пятна видны только на светлом фоне. Если вся душа станет чёрной, пятна перестанут бросаться в глаза. Поэтому, увидав в себе зло, человек может сказать себе, что это и не зло вовсе. И тогда окажется, что обиженные были сами виноваты, пострадавшие – заслужили свои страдания, а целые народы будут записаны в «недочеловеки», с которыми можно делать всё, что придёт в больную голову. До такого почерневшего сердца уже не достучаться… Бог уготовал нам вечную радость, а не вечные мучения. Но нужно всегда помнить, что дар свободы требует от человека предельно осторожного обращения с ним. Потому что только над нашим сердцем не властен Всемогущий Господь. И если мы не наполним его любовью к Богу, там обязательно появится зло, рождающее страдание»101.
Некоторые историки считают, что на этот вопрос можно ответить, рассматривая его только в контексте войны, когда насилие царит повсюду и смерть становится привычной. Война с её нечеловеческими задачами одновременно порождает людей, способных их выполнять. Другие объясняют эту способность к массовому убийству тем, что человек не желает отделяться от коллектива, не хочет, например, показаться трусом. Иногда это объясняют привычкой подчиняться авторитету.
В 1961 году в Иерусалиме состоялся процесс над Адольфом Эйхманом, который руководил массовым уничтожением евреев во время Второй мировой войны. Это был очень важный процесс, и не только потому, что преступник был найден (а он скрывался в Аргентине), но и потому что приоткрыл некоторую завесу над поведением человека в тех или иных условиях. В условиях войны, в данном случае. Сам Эйхман утверждал, что, отправляя людей на смерть, он всего лишь делал свою работу, выполнял приказ. И самое страшное, что он нисколько не лукавил: Эйхман совсем не был похож на чудовище, садиста, каких-либо патологий личности у него тоже не обнаружили. Он был абсолютно нормален.
На что способен пойти добропорядочный гражданин, повинуясь приказу? Размышления о десятках тысяч людей в фашистской Германии, отправлявших на смерть себе подобных, просто выполняя свой «долг», натолкнули учёного одного из американских университетов Стэнли Милгрэма на мысль проверить способность индивидуума сопротивляться власти авторитета.
Он выбрал добровольцев для так называемого научного опыта. Некий «научный авторитет» заставлял этих добровольцев применять электрошок к жертве, на самом деле – актёру. По мере того, как удары тока становились всё более интенсивными, «жертва» стонала, кричала, звала на помощь, наконец затихала, разыгрывая наступившую смерть. Два добровольца из трёх, обыкновенные мужчины и женщины, такие как ты и я, исключительно подчиняясь авторитету – здесь научному – наносили совершенно незнакомому человеку удары, которые считали смертельными, не испытывая ни малейшей жалости к своей жертве.
Но ещё более интересный эксперимент провёл в 1967 году американский учитель истории Рон Джонс. На уроке по истории Второй мировой войны один из учеников спросил его, как вообще такое массовое помешательство могло произойти в целой стране. Рон понял, что не сможет это объяснить за несколько минут урока, и решился на эксперимент. Чтобы осмыслить поведение немецкого народа в те годы, он предложил ребятам, ученикам 10 класса, начать с установления жёсткой дисциплины. Джонс разработал правила и создал молодёжную группировку под названием «Волна». К своему удивлению он почти не встретил сопротивления ни от учеников, ни от учителей. Только несколько человек категорически отказались играть в эту игру. Но через пару дней в неё была вовлечена практически вся школа. Через неделю Джонс прекратил эксперимент, наглядно объяснив ученикам, как легко они поддались на манипуляцию, и что их поведение в эти дни на самом деле не очень отличалось от поведения и поступков граждан Третьего рейха. Позже писатель Тод Штрассер написал об этом книгу «Волна», был снят фильм.
– Выходит, что любой человек способен убить кого угодно, если ему это прикажет сделать его начальник?!
– Нет, всё-таки не любой. В опыте Милгрэма, так же, как и в эксперименте Джонса, некоторые отказались идти до конца. Вообще в воспоминаниях ветеранов, в художественной прозе о войне есть много эпизодов, в которых описывается, как непросто было убить человека. Даже врага. У писателя Вячеслава Кондратьева есть рассказ «Сашка». Это очень сложное психологически повествование о нравственных мучениях молодого бойца, которому приказали расстрелять пленного немца.
– И он выполнил приказ?
– Чтобы узнать это, думаю, тебе и твоим ровесникам стоит прочитать и рассказ Кондратьева, и книгу Тода Штрассера полностью: сейчас всё есть в интернете, в том числе и большая часть книг, которыми пользовалась я.
Скажу лишь, что многие из тех, кто убивали, тоже не могли это выносить, как оказалось. Исполнители таких приказов были всё время пьяны и продолжали пить и после расстрелов. И даже сходили с ума.
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.