Виктория Колтунова

Августовская ночь была настолько теплой, что даже в палате новорожденных 2-го роддома на Старопортофранковской улице окна были распахнуты настежь. У стены за столом с зеленой настольной лампой сидела дежурная медсестра и что-то писала в журнале. Вдоль палаты выстроились ряды крохотных высоких кроваток. В них одинаковые белые сверточки, с одной стороны сверточков выглядывали розовые личики с заплющенными во сне глазами. Тихо сопели двадцать пять маленьких носиков.
Что-то отвлекло медсестру, она подняла голову от журнала. И распахнула в изумлении глаза.
Над одной из кроваток ей почудился какой-то туман, что-то зашелестело. Она всмотрелась и вслушалась.
Вокруг кроватки в воздухе кружили три полупрозрачные женские фигуры.
- Это она! Это точно она! – прошептала одна из фигур.
- Ах, как она красива! – восхитилась вторая.
- Праправнучка Екатерины Великой и пра-пра-правнучка мудрейшего царя Соломона и царицы Савской. А также отдаленный потомок Александра Македонского. Такое смешение великих кровей встречается один раз в пять тысяч лет, – сказала третья.
- Как мы ее назовем? – спросила фея 1.
- Я думаю, ее надо назвать в честь прабабки Екатериной, - ответила фея 2.
- Хорошо, - согласилась фея 3. – Завтра я внушу ее матери это имя.
- Давайте сестры, одарим ее по-царски. Я дарю богатство и славу.
- А я больше, чем богатство и славу, я дарю ей великий талант во всем, что бы она ни делала. Наслаждение творчеством выше богатства и славы. Даже если ты останешься безвестен. Но она безвестной не останется. Ведь она потомок стольких царей…
- А я, сестры, дарю ей любовь мужчины, равной которой не было на земле.
- Как хорошо, - согласились остальные две. – Замечательная девочка. Замечательные подарки. А ведь она, сестры, будет красивей самой Заиры.
- Несомненно, - закивали остальные. – Счастливица!
Медсестра хотела встать, подойти и сказать, что в палату новорожденных не допускается никто, кроме приставленного к ним медперсонала, но не могла шевельнуть ни рукой, ни ногой. Словно она спала наяву с открытыми глазами. Три феи поднялись наверх к потолку и медленно, торжественно, не переставая оглядываться на новорожденную, выплыли в открытое темное окно, пахнувшее горячей одесской ночью.
Медсестра еще не пришла в себя, как в темноте палаты снова вспыхнуло мерцание, только на этот раз оно было не молочно-белым, а лиловатым с зелеными проблесками. Над кроваткой появилась фигура еще одной молодой женщины в переливающемся плаще.
- Ишь, ты, красивее самой Заиры, - злобно прошептала она. – Чего захотели! Не будет по-вашему, глупые гусыни. Зря вы так сказали, зря. Повредили вы своей крестнице. Ох, как повредили. Я сделаю ее самым несчастным человеком на земле! А я сильнее вас, намного сильнее! Еще никто на этой грязной планете не справился со мной, никто меня никогда не побеждал, и вам это тоже не дано.
Дама в плаще гордо выпрямилась, стряхнула с кончиков пальцев правой руки в кроватку зеленые искры и стремительно вылетела в окно.
Медсестра никак не могла решить, почудилось ей все увиденное, или это было на самом деле. Когда она смогла дигаться, подошла к кроватке. Девочка спала спокойно, но вокруг сверточка с ее тельцем лежали увядшие лилии, и это было единственным доказательством того, что медсестра Ольга Иванова не сошла с ума.

Гости входили в квартиру один за другим. Они несли большие букеты цветов, коробки конфет, свертки с подарками, которые уже некуда было класть.
- Я же просил тебя, дорогая, давай устроим празднество в ресторане, там было бы больше места.
- Ничего, любимый, поместимся. Мне так хотелось, чтобы праздник прошел в домашней обстановке. Что может быть ближе родного дома?
В гостиной столы стояли буквой «П». Гости рассаживались, шумели, весело перекликались. Наконец, рассаживание было закончено и раздались привычные звуки застолья, бульканье наливаемых в бокалы вин, позвякивание ножей и вилок.
- Поскольку мне выпала честь произнести первый тост, - начал Иван Никитич, - я, конечно, же, хочу поднять его в честь нашей дорогой виновницы торжества. Пожелать ей многих лет жизни, огромного счастья и невероятных успехов и достижений.
- А это у нее все уже есть, - зашумели остальные. – Вы, Иван Никитич, что-нибудь оригинальней придумайте.
- Да что ж тут придумаешь, когда у нашей новорожденной все имеется? И признание, и почет, - рассмеялся Иван Никитич. – Думайте сами, а я уж по-стариковски посижу, послушаю.
- Ну, о том, какой замечательный специалист наша именниница и говорить не стоит. Все ее знают и уважают. А я хотел бы рассказать о том, какой она удивительный человек, добрый и бескорыстный, - зажурчал голос следующего гостя.
- Какая она великолепная хозяйка, такого угощения, как в ее доме, можно жизнь прожить, и не попробовать. Повезло с женой мужу нашей именниницы. Это ж надо, тридцать лет в браке и все тридцать питается, как во французском ресторане, вот счастливчик,- продолжил его сосед по столу.
Поднялся всеобщий смех. Звон бокалов, веселые возгласы. Веселье продолжалось до глубокой ночи.
Но вот супруги остались одни.
- Солнышко, не убирай со стола, ты устала, - сказал Николай Петрович. - Я сейчас быстренько суну в холодильник все, что портится, а утром посудку помою. Ты ложись.
Катерина Филипповна благодарно посмотрела на мужа. Да, они идеальная пара, так все говорят. И жизнь она прожила удачную. Доросла до главного бухгалтера крупного предприятия, а начинала простым кассиром. Вот проводили ее сегодня на пенсию. Профком подарил путевку в Турцию на двоих. Сегодня ей исполнилось 55. Завтра она уже на работу не выйдет. Баста! Наработалась. Теперь заслуженный отдых. Через неделю вылет в Турцию, Анталья, пятизвездочный отель… Солнце и море. Что еще желать в этой жизни?
Катерина Филипповна вошла в ванную, привычно полюбовалась испанским кафелем, акриловой ванной, рядами импортных коробочек с косметикой на полке. Она любила все красивое и покупала косметику иногда даже не нужную, но в красивой упаковке. Из любви ко всем этим таким бестящим баночкам и тюбикам. Умылась, надела прозрачную ночную рубашку (в 55 она еще вполне могла не стесняться своего тела) и отправилась в спальню. Засыпая, слышала, как звенит на кухне тарелками муж.

В три часа ночи она проснулась. Резко, словно ее кто-то разбудил. Ощутила чувство тревоги. Ей показалось, что в доме кто-то есть. Николай Петрович спал, как убитый, устал очень, подумала она. Решила не будить, и самой посмотреть в гостиной. Мягко ступая по пушистому китайскому ковру, вышла в просторную гостиную. Никого. Но ей казалось, что в гостиной пахнет каким-то непривычным приторным запахом и свет из окна доносится необычный. Странно. Катерина Филипповна повела плечами и села в кресло. Задумалась, глядя в пол. Что-то заставило ее поднять глаза, и она чуть не вскрикнула, но удержалась, словно получила приказ молчать.
Перед ней в воздухе сидела молодая очень красивая женщина. Катерина Филипповна поклялась бы чем угодно, что за секунду до того перед ней не было кресла, на котором могла бы сидеть незнакомка, она только что смотрела прямо перед собой. Но, тем не менее, та сидела, положив ногу на ногу. На ней был блестящий лиловый с зеленым отливом плащ, в ушах серьги. На пальцах сверкавшие в слабом ночном свете кольца.
- Ну, здравствуй, Катя, - улыбаясь, произнесла она.
Главный бухгалтер Катерина Филипповна, 55 лет, ничуть не удивилась и не усомнилась в том, что незнакомка имеет право обращаться к ней на ты и по имени Катя. Более того, ей показалась, что она откуда-то знает эту женщину.
- Как вас зовут? - робко спросила она.
- Заира. Ударение на последнее «а», - ответила красавица.
- Что вам надо от меня? – с беспокойством спросила Катерина. Тревога не покидала ее.
- Что ж так неприветливо? Вот, решила навестить свою крестницу в день ее рождения. А ты грубишь.
- Но у меня другая крестная, обыкновенная, она уже старенькая.
- Это земная, это не в счет. У всех людей есть ангелы хранители. У одних слабые, обыкновенные, это у людей тоже обыкновенных, а у таких как ты, настоящие феи.
- Что значит, таких, как я?
- Но ведь твоя мать рассказала тебе, что было в твой самый первый день рождения? Медсестра все видела и слышала, а потом рассказала твоей матери, а она тебе. Я это знаю. Кстати, - она гордо выпрямилась, - я вообще знаю все.
- Да, рассказала. Сначала ко мне пришли три добрые феи и наколдовали мне очень счастливую жизнь, а потом появилась злая и обещала меня уничтожить. Так эта злая, вы Заира? – рассмеялась Катерина.
- Да, я. Только, что ты смеешься? Разве я не исполнила свой обет?
- Нет. Я прожила жизнь замечательную, полную смысла и любви. Я достигла вершины карьеры. Не вышло у тебя, Заира, по-твоему.
- Какая же ты дура! – рассмеялась Заира. – Ничего ты не понимаешь. Я тебя уничтожила. Ну, что, скажи, у тебя было хорошего?
- Да все! Муж любящий, о таком только мечтать можно. За тридцать лет от него слова плохого не слышала. Ни разу не заставил меня плакать, как другие мужья, не изменял…
- А ты глянь…
Заира наклонилась к лицу Катерины и щелкнула пальцами правой руки. С кончиков ее пальцев слетели зелено-лиловые искры.
Катерина откинулась в кресле, перед ней повис полупрозрачный экран, на котором двигались фигуры. Вот ее Коля едет в машине с молодой, хорошенькой девушкой. Это дочь соседей по даче 18 лет. Съезжает с дороги в посадку, оба залезают на заднее сиденье, раздеваются, обнимают друг друга. У Катерины закололо в сердце. Ну, что ж, пусть, какой мужчина не позволял себе лишнего? Но вот другая сцена, в гостинице, она отталкивает его, бьет по лицу. Он явно просит, унижается, даже становится перед ней на колени, целует ее ноги. Она отталкивает его ногой. Значит, значит, если бы она согласилась, он бросил бы законную жену и ушел к ней? Катерине повезло только в том, что молодая девка сама отвергла ее мужа, а он и не любил Катерину, лгал ей? Ее благополучный брак был неправдой? Как больно!
Видение исчезло. Катерина сидела в кресле без сил. Она подняла на Заиру глаза.
- Скажи, ты фея зла?
- Нет. Фея зла у меня на побегушках. Сам Сатана выполняет мои поручения.
- Так кто же ты?
- Я - Зависть Человеческая. Сильнее меня никого нет. Я движу всеми пороками. Я развязываю войны. Я вздымаю революции. Я заставляю брата идти на брата. Что там лепетал ваш дедушка Фрейд? Что все движения человеческой души исходят из неосознаных сексуальных желаний? Чушь! Они исходят из зависти и жадности, из желания обладать! Обладать все равно чем - землей, деньгами, славой, женщинами, мужчинами. У одного человека что-то есть, а у другого этого нет. И он сделает все, пойдет на все, убьет, уничтожит, чтобы обладать самому. Вот в чем моя сила!
- Но причем это ко мне? Как ты могла разрушить мою жизнь? Ведь я довольна всем, ты не сумела ничего испортить!
- Я окружала тебя человеческой завистью, и она ломала планы твоей счастливой судьбы, которую тебе подарили феи добра.
Заира щелкнула пальцами, и перед Катериной снова возник колышащийся в воздухе молочно-туманный экран. На экране берег океана, вдали пальмы. На берегу, приподнявшись на локтях, лежит молодой мужчина и смотрит в волны, где резвятся две девочки, восьми и десяти лет. У кромки воды стоит стройная женщина в купальнике и парео. Она стоит спиной к Катерине, но та точно знает, что это она сама.
- Что это? – спросила Катерина.
- Это твой муж, который у тебя должен был быть, и твои дети, которых ты не родила. Две девочки, о которых ты мечтала, и которые родились бы у тебя от того, кто на самом деле дожен был стать твоим мужем.
- А почему не стал? – подняла на нее глаза Катерина.
- Помнишь, однажды ты шла по бульвару с подругой, и вы встретили молодого человека, который, подойдя к тебе, сказал: «Вы очень необычная девушка, я знаю это. Вы моя судьба – мы не должны сейчас разойтись просто так, с этой минуты мы должны быть вместе. Я это чувствую, и я это знаю». И если бы ты пошла за ним, вы остались бы вместе навсегда. И счастливей вас не было бы пары на земле. Но подруга позавидовала тебе, и ответила вместо тебя грязным ругательством в его адрес. Он подумал, скажи мне, кто твой друг… И разочаровался в тебе. Ушел. А она сказала, что прогнала его потому, что он показался ей слишком развязным. Что якобы охраняла тебя от него. Разве ты не помнишь?
- Помню, - глотая слезы, ответила Катерина. - Я потом долго кляла себя, что растерялась, не сумела спасти ситуацию.
- Сейчас увидишь, кем ты должна была стать, - сказала Заира и снова щелкнула пальцами. На экране - красная дорожка Каннского фестиваля. По ней идет Катерина в пепельно-жемчужном платье с длинным шлейфом. Улыбается, машет рукой зрителям, стоящим по бокам ограждения. А вот она уже на какой-то сцене получает премию Оскар, высоко поднимает статуэтку.
- Хочешь посмотреть еще один вариант твоей судьбы, которая могла бы состояться, но не состоялась? - спросила Заира.
На экране Катерина принимает знаки отличия лучшего кутюрье мира. Проходят красавицы-модели в ее одежде. Заканчивается дефиле, они слетаются к ней, целуют.
- И еще вариант, который мог бы стать твоей судьбой. Один из тех, что предлагали феи, - сказала Заира.
На экране трибуна ЮНЕСКО. На трибуне выступает Катерина, за ее спиной голубой флаг со звездами. В зале множество женщин, они в восторге от ее речи.
- Но почему же эти варианты не состоялись? – с тоской спросила Катерина.
- А ты вспомни, как просила у матери деньги на поездку в Москву, поступать в театральный институт. Ты знала, что талантлива, об этом говорило все, как ты смотрела спектакли в театре, как проигрывала «про себя» чужие роли. А она уговорила тебя выбрать «реальную, полезную» профессию, выучиться на бугалтера. И ты послушалась ее. Ведь она – твоя мать, - с издевкой сказала Заира.
- Ну, это уж слишком. Не хочешь ли ты сказать, что мне завидовала собственная мать! - возмутилась Катерина.
- Глупая, глупая Катерина. Знала бы ты, сколько матерей завидует своим дочерям, их молодости, красоте, возможностям устроить свою жизнь. Как лезут между дочерьми и их мужьями, вешаются на шею своим зятьям, сколько трагедий из-за этого. Это реальная правда жизни, грязная и противная.
Катерина приложила пальцы к вискам. Ее преданный муж, обещавший никогда не оставить ее ни в радости, ни в горе. Ее любящая мать. Она давно умерла, но Катерина всегда вспоминала о матери с нежностью и теплотой. Как о каменной стене любви и надежности, за которой она пряталась в детстве от враждебности окружающего мира. А стены не было. Стена оказалась призрачной. Враждебный ей мир окружал ее внутри стены, прижимался к ее телу, она была совершенно беззащитна против него.
- А красота? – спросила Катерина. - Феи сказали, что я буду красивей всех на свете, красоту же завистью не испортишь?
Заира покачала ногой, с кончика ее лаковой туфельки слетели на ковер лиловато-зеленые искры.
- Это проще простого. Там была медсестра, и она все слышала. А в возрасте одного дня жизни достаточно искры самой крохотной зависти, чтобы испортить, что угодно.
Катерина сидела, закрыв лицо руками. Вздохнула и посмотрела на Заиру.
- Неужели в тебе нет никакой жалости к своим жертвам? – спросила она с тоской.
- Жалости? – с насмешкой спросила Заира. – Какая жалость? Я ведь не абстрактная зависть, а человеческая. А Человеческая Зависть не знает жалости.
Настала тишина. Заира явно наслаждалась произведенным впечатлением.
- Скажи, Катерина, разве никогда ты не чувствовала неопределенной, непонятно откуда взявшейся тоски? Не мучили тебя по ночам видения чего-то высокого, недостижимого? Никогда тебя не унижала окружавшая тебя простота? Обыденность? Разве ты не чувствовала сама, что предназначена для чего-то более высокого, но уговаривала себя, что это хандра, глупости, осенняя погода, дурные новости по телевизору? Что все идет как нельзя лучше, а твои странные приступы невыносимой душевной муки просто глупость. Было такое, правда?
Катерина ощутила такую боль внутри себя, что не могла полностью вобрать в легкие воздух.
- Это умирал, в муках умирал твой талант, твои возможности, твое неродившееся будущее, - продолжала Заира. - Ты слышала, как в груди что-то стучит, думала, это кровь в сосудах, от поднявшегося давления. А это стучали в твою грудную клетку, не вышедшие на свободу, созданные в твоем воображении образы. Ты думала, боль в боку – это панкреатит. А то были смертные муки твоей несостоявшейся жизни. Главный бухгалтер! Чем ты гордишься? Смешно! Ты - потомок стольких царей, с твоими генами могла стать одним из главных людей на планете. Но не стала. Потому что есть я. И я могучая сила. Никого нет сильнее меня, Заиры!
- Это правда, правда, - с трудом размыкая губы, прошептала Катерина.
- Ладно. У меня мало времени, а то бы я рассказала о множестве, упущенных тобой мелких возможностей и радостей, которые ты теряла из-за зависти, окружавших тебя людей. Все равно, того, что я сказала, достаточно, чтобы ты терзала себя всю оставшуюся жизнь. Проклинала то, что считала своей удачей. С сегодняшнего дня и по последний день твоей жизни ты будешь испытывать еще большие душевные муки. Такова моя власть, я – Заира, Зависть Человеческая. Прощай.
Заира поднялась с кресла. Вернее с того, что было вроде бы креслом. Но когда она поднялась, на том месте ничего не стояло, как и не должно было стоять. Она выпрямилась, потянулась, отбросила назад густые волосы. В последний раз взглянула на Катерину и, стоя, во весь рост, поднялась в воздух. И растаяла в темноте, словно ее и не было. Катерина взглянула на ковер, где стояло «кресло» Заиры. Там было черное, горелое пятно.

Две недели ушли на подготовку к поездке. Забрали из ОВИРа паспорта. Получили в турагентстве билеты на самолет, путевки. Катерина купила себе несколько новых платьев, пляжный комплект – коврик, тапочки. Масло для загара. Николай Петрович выбрал в ЦУМе два больших чемодана на колесиках. Впервые они летели заграницу отдыхать. Тот старый чемодан, с которым он когда-то ездил в командировки никуда не годился.
В Одессе уже дул осеннний ветер, а в Анталье, когда они приземлились, все еще стояло лето. Сияло солнце, освещая пальмы вокруг дорожки, по которой они шли к автобусу. От аэропорта в Анталье до Кемера, где находился их отель, они ехали полтора часа, и Катерина с жадностью рассматривала чужую землю, чужую растительность, стоявшую на обочине пожилую турчанку в черном покрывале с наполовину закрытым лицом. Все ей было внове, все поражало воображение.
Пятизвездочный отель казался им роскошным. Дорожки между корпусами были выложены мрамором, в сверкающем белизной скатертей и штор ресторане выбор блюд просто ошеломил. Пожилые супруги радовались, как дети.
- Смотри, дорогая, смотри, а вот это, – указывал Катерине на что-то необычное Николай Петрович. – Ну, все теперь, деньги у нас есть, мы на заслуженном отдыхе, теперь каждый год будем сюда ездить.
Катерина кивала головой. Да, конечно, что им помешает. Вот это жизнь! Свое отработали, деньги на старость скопили, остается их тратить. А на что еще тратить, если дом полная чаша. Будем ездить на курорт, есть и пить в таком ресторане, гулять по набережным и оставлять свои евро в ближайших к отелю магазинчиках.
Чуть пообвыкнув в отеле, они прошлись по улицам Кемера. Их поразили узкие улочки, дома, поросшие вьющейся розовой растительностью по самые крыши, открытые взору лавочки без передней стены, в которых, как в сказке про Алладина, были навалены на прилавках груды сувениров, золотых и серебряных украшений, расшитой блестками одежды. В магазин зазывали улыбчивые белозубые турки, поили чаем из крохотных изогнутых стаканчиков, просто так поили, даже если ты ничего не покупал. Катерину называли «мадам». Впервые в жизни она расслабилась, забыла про свое высокое положение на предприятии, ей нравилось, что молодые турки с откровенным вожделением рассматривали ее шею, фигуру. Катерина не стала самой красивой женщиной в мире, но, все-таки, она была и в свои 55 красива, зрелой красотой ухоженной женщины с интеллектом, со вкусом. Благородные черты лица.
Накупили всякой всячины, потом в отеле, выложив все на кровать, не могли вспомнить, где они купили ту или иную вещь, как разводить кипяченой водой этот вишневый чай.
Вечерами ходили на дискотеку. В отеле было две дискотеки, одна в здании – для молодых. Там стоял грохот «металлической музыки», сверкал стробоскоп, с трудом пробивая лучами густой от сигаретного дыма воздух. Вторая на берегу моря, на деревянной платформе, там играли музыку 80-ых годов, и туда сходились, в основном, те, кому за сорок. Катерина и Николай Петрович танцевали, прижавшись друг к другу, как в молодости, целовались украдкой.
Через несколько дней они уже ничему не удивлялись, казалось всю жизнь ездили по пятизвездкам. Вот только восхищались старыми немцами, те, абсолютно без комплексов, в любом возрасте ходили в шортах, майках, с открытым телом, и громко беззаботно смеялись. Наши, все-таки, не могли еще позволить себе так раздеться на людях. Николай Петрович посмеивался, дорогая, этих старых немок нельзя так раздевать, а вот тебя еще можно, у тебя такое стройное упругое тело.
Катерина, улыбаясь, обернулась к нему.
- Скажи, ты никогда не лгал мне? Или хотя бы не мне? Вообще, ты когда-нибудь лгал?
- Ты, что, дорогая? – Николай Петрович возмущенно воззрился на жену. – Как ты могла подумать?
- Как хорошо. Не выношу двуличия. Я счастлива, что всю жизнь меня окружали только любящие меня люди. Родные, близкие, друзья. Искренне желавшие мне добра.
Интонация жены показалась Николаю Петровичу явно издевательской, он так и не понял, почему. Спрашивать не стал, не хотел заострять момент. Они на отдыхе, выяснение проблем оставим до Одессы, подумал он.
Вечером, накануне того дня, Катерина разложила на кровати купленное в торговом комплексе отеля платье, пепельно-жемчужное с отливом, прозрачную блестящую шаль из органзы.
- Может быть, пройдемся по городу, - предложил муж. - Ты все это наденешь. Как ты красива, дорогая.
- Нет, сегодня не хочется. Я устала, - Катерина собрала покупки в пакет и поставила его в шкаф.
Утром, пока Николай Петрович еще спал, Катерина надела то самое платье, накинула на плечи шаль и отправилась к морю. Русские туристы оглядывались на нее, утром, босая, в длинном вечернем платье? Немцы и датчане не замечали несуразицы, они привыкли к тому, что у них на улице каждый одевается, как хочет.
Катерина стояла у кромки воды, вдыхала свежий утренний морской воздух полной грудью. Скинула платье на песок и накинула на талию шаль. Так она стояла в парео на берегу океана, который показала ей Заира, а на песке лежал ее муж, который не стал ее мужем. Так она стояла и глядела на своих нерожденных дочерей.
Она вошла в воду, ощутила ее нежное щекочущее прикосновение к щиколоткам. Вода в Средиземном море отличается по цвету от черноморской. Светлее, прозрачнее. Катерина пошла вперед, каждой клеточкой тела впитывая в себя ласку воды, зашла по колени, по грудь. Рывком бросилась в воду. Поплыла. Тело вытянуто струной, равномерно дивгаются руки и ноги. Она была хорошей пловчихой. Любила плавать. Летом мать снимала дачу на Фонтане и Катерина с детства привыкла заплывать далеко.
Вдох, выдох. Как сладко плыть, вытянувшись в струну, чувствовать, как вода выглаживает кожу. Но возраст дает себя знать. Начала задыхаться. В молодости заплывала до рыбачьих сетей. Однажды ее даже с ругательствами вернул назад пограничный катер. Вперед, вперед, ну еще немного, Катерина, покажи класс, ты еще не так стара, есть еще шанс проявить себя.
Ноги устали и обмякли, опустились вниз. Катерина плыла уже на одних руках. Все медленнее. Оглянулась назад. Берег таял серой полосой, на берегу маячили черные маленькие фигурки. Где-то там лежит ее платье, пустая тряпка, лишившаяся ее тела, ненужный признак старой жизни. По этому платью Николай Петрович узнает, что она от него ушла.
Вдох, выдох. Лицо еще сохраняет след улыбки. Лицо еще хочет улыбаться, а сил уже нет. Плечи полностью погрузились в воду. Она перевернулась на спину. Прямо над головой солнце. Яркий оранжевый диск. На него больно смотреть. Она будет смотреть, пока хватит сил. Солнце – ее единственный друг. Солнце никогда ни в чем никому не завидует, оно слишком велико для этого. Солнце – ее первый и последний зритель, и его Заира не отберет. Над ним ее власти нет. И над Катериной тоже не будет.
Ушла под воду голова, руки…


Сверкала бирюзовая гладь Средиземного моря, и чайки падали с высоты с резким криком в воду, выхватывая свою добычу.

28 апреля 2011 г.