Кирилл Гаврилюк
 

Первое свое убийство Ююс совершил абсолютно случайно. Это был Брж. Брж был толстый, огромный, и переливался всеми цветами радуги. Он медленно передвигался в Пространстве, как будто совершенно не замечая окружающих. Но это была хитрость – Брж был подлым. Стоило кому-нибудь зазеваться, как Брж тут же исподтишка поглощал невнимательного. Его все боялись и не любили. Даже больше – Бржа все ненавидели, но сделать ему ничего не могли. Боялись.
Ююс имел среднюю величину, может быть, чуточку меньше. Он был совсем прозрачный, хотя любил поиграть цветами. Особенно ему нравилось лиловеть. Он ловил солнечный лучик, поворачиваясь то тем, то этим боком, пока на нем не появлялся лиловый развод. Тогда он пускал его по себе, смеясь и кувыркаясь в Пространстве. Ююсу почему-то никогда не удавалось принять Идеальную Форму, и поэтому его нельзя было назвать красавцем в полном смысле этого слова. Но зато он был очень крепким. А в общем, он был обыкновенным мыльным пузырем, как и все вокруг. Как и Брж.
И Ююс тоже боялся Бржа.
Убийство было нелепым и совершенно глупым, с точки зрения Ююса. Он не хотел убивать ни Бржа, ни кого-либо еще. Он вообще никогда не хотел убивать. Просто он замечтался, паря на крошечном восходящем потоке, и упал с него. Внизу, как назло, оказался Брж, и они столкнулись. Брж лопнул, и в разные стороны брызнули мелкие капли – ведь он не был таким крепким, как Ююс.
В принципе, такие столкновения со смертельным исходом случались сплошь и рядом, и ни у кого это не вызывает каких-либо чувств. Обычное дело – столкнулись два пузыря, и один из них лопнул, или оба. Все продолжают спокойно жить и радоваться тому, что живут.
Но тут лопнул Брж – страх и ненависть пузырей. Эта весть мгновенно разлетелась в Пространстве, и для Ююса наступили тяжелые времена.
Его постоянно поздравляли и ним восхищались. Он ни мгновения не мог побыть наедине с самим собой – хоровод почитателей беспрерывно сопровождал его. Девушки обоймами признавались ему в любви, и на этом основании требовали немедленного Слияния. Малыши хотели быть похожими на Ююса, и напропалую копировали его несовершенные формы. В моду вошла прозрачность. Нашли, что лиловеть и парить на восходящих потоках – это очаровательно. И все только этим и занимались. Короче, Ююс стал героем.
Ююс страдал от своего геройства. Слава лишила его спокойствия, любимого уединения и неспешных прогулок. Он мечтал, чтобы все вдруг позабыли о нем, и он снова стал обычным мыльным пузырем без всяких высоких нравственных убеждений.
Сначала он хотел всем объяснить, что все получилось случайно, что он совсем-совсем не хотел убивать Бржа. Что не было в нем «благородного негодования» и «обостренного чувства справедливости». Ююс вообще не понимал, как чувство справедливости может быть «обостренным». Оно или есть, или его нет. Так он думал.
Он хотел сказать, что «охранять интересы общества» ему не под силу, да и нет желания; что все, что ему нужно, - это крохотный восходящий поток и спокойствие.
Но, увидев, какую радость принес его нечаянный поступок, он ничего не стал говорить. Ююс смирился и принялся терпеливо нести «бремя славы».
И вот, когда о нем уже почти позабыли, когда жизнь его начала настраиваться на прежний лад, появился Чужак.
Чужак был еще подлее и ненасытнее Бржа. Он поглощал всех подряд, но особенно любил малышей. Ужас охватил пузырей при появлении этого жестокого мыльного пузыря. Чужак захватывал внезапно, когда этого не ждешь, и медленно, смакуя, поглощал бедную жертву. Никто не чувствовал себя в безопасности. Каждому казалось, что он вот-вот станет добычей Чужака.
Тогда мыльные пузыри вспомнили о Ююсе. Они нашли Ююса и опять начали говорить о «благородном негодовании, интересах общества и чувстве справедливости», которое, по их мнению, должно в очередной раз обостриться у Ююса.
Ююс слушал и думал. Думал, что он боится Чужака так же, как и все или чуть больше, что не пойдет он убивать злобный мыльный пузырь, потому что в нем нет тех чувств, о которых ему так красиво говорят. Что он обыкновенный, и совсем не герой-убийца, что ему хочется спрятаться где-то на краю Пространства и не слышать о Чужаке.
Так он думал. И уже было хотел сказать все, о чем думал, но в это время появился Чужак. В панике пузыри кинулись за спину Ююса, сталкиваясь и лопаясь в таких количествах, что и Чужаку невозможно было столько поглотить.
Ююс от страха стал почти невидим. Как загипнотизированный, он смотрел на кровожадного Чужака, и не мог пошевелиться. В конце концов, отчаяние овладело безобидными мыльными пузырями, между ними проскользнул невидимый импульс. Очень аккуратно, чтобы не лопнуть, они приложились к Ююсу и … с силой вытолкнули его навстречу Чужаку. Ююс летел прямо на ухмылявшегося монстра и прощался с жизнью. Он зажмурился и врезался в Чужака…
Чужак лопнул, и только его злобная душа маленькой, тяжелой, как камень, каплей, упала вниз. Ююса подхватил случайный поток и триумфально вознес ввысь. Пузыри неистово ликовали.
Ююс понял, что то, что он принимал за славу, было детской забавой, а настоящая слава – она вот! Теперь он был не просто героем, а супергероем! Его окружили почетом и вниманием. С ним советовались, его мнение уважали. Его авторитет был непререкаем.
В то время среди мыльных пузырей стали модны суды. Судились пузыри по всяким пустякам, но на каждом суде присутствовал Ююс – положение обязывало. Ююс откровенно скучал на таких мероприятиях. Он уже давно перестал слушать и вникать в суть дела. Со значительно, серьезной миной он отбывал эти фарсы, временами лиловея от тоски и безделья.
Он уже сам начинал верить в то, что о нем говорили. Он думал, что в нем, конечно, нет всяких негодований и справедливостей, но ведь он храбро бросился на Чужака и победил. Так он думал.
На одном из скорых, скучных судов обвиняемого приговорили «именем Пузырчато-Мыльной Республики» к смертной казни. Толкнули преступника на Ююса, и он был таков. Ююс слегка удивился, и даже решил на досуге подумать над этим происшествием, но все было недосуг.
Таких «смертельных» процессов становилось все больше и больше. Ююс казнил множество мыльных пузырей. Он пытался вникнуть в суть происходящего, но ничего не мог понять. Хотел было возразить, но не знал, против чего. Потом смирился, как смирился с «бременем славы».
Он думал, что это нужно обществу, оно так хочет, что в конце концов должен же кто-то исполнять эту нелегкую обязанность – казнить преступников, и он не виноват в том, что он такой крепкий мыльный пузырь. Так он думал.
А пузыри как будто сговорились и совершали все больше преступлений. Да таких, за которые полагалась смертная казнь. Ююс теперь только и делал, что заседал в судах. Он совсем забыл о спокойствии, о крошечных восходящих потоках и о том, что такое лиловеть в свое удовольствие. Все это осталось в какой-то прошлой, далекой жизни, которая, быть может, приснилась Ююсу. В этой жизни Ююс казнил, он был палач.
Мыльные пузыри теперь боялись не бржей и не чужаков. Они боялись судов и боялись Ююса. Он стал пугалом для всех. Страх плотным барьером огородил Ююса от остальных.
Сначала он думал, что это из уважения пузыри сторонятся его, что из скромности бегут, что берегут его драгоценное время, которое он тратит, охраняя интересы общества. Он даже несколько раз умилился, видя такое отношение к себе со стороны рядовых пузырей.
Но вскоре он понял истинную причину отчуждения: его боялись. Боялись и ненавидели. Он попытался поговорить с пузырями и объяснить все, го бесполезно. Одни чуть не лопались от страха, другие становились мутными от скрытой ненависти.
Ююсу опротивела его гнусная обязанность перед обществом. Исполнял он ее только потому, что машина работала, и нельзя было остановить эту машину, не искорежив себя. Да и лопни он, все равно механизм продолжал бы крутиться, истребляя все больше и больше. Когда он понял это, страшно стало Ююсу. Страшнее, чем тогда, когда он летел на Чужака, прощаясь с жизнью.
Внезапно все кончилось. Лопнула Пузырчато-Мыльная Республика, а с ней и мода на суды. Как это случилось, никто сказать не мог. Впрочем, у мыльных пузырей всегда так.
Ююс повеселел вместе со всеми. Но отчуждение не исчезло. Наоборот, оно выросло до таких пределов, что Ююс теперь каждой молекулой чувствовал его давление. Пространство вокруг него накалялось и электризовалось. И Ююса судили.
Пузыри кричали, что это самый последний процесс, и никогда больше их не будет, этих позорных процессов, а будет первый гуманный суд, отстаивающий высшие и истинные… и т.д. и т.п.
На суде говорили об интересах общества, о благородном негодовании и о чувстве справедливости, которое неожиданно обострилось у всех пузырей разом. И все вышесказанное дает право называть вещи своими именами. В частности, назвать Ююса кровожадным зверем, гнусным оборотнем, мерзким палачом, губителем невинных и чуть ли не зачинщиком всех бед, обрушившихся на несчастных и ни в чем не повинных мыльных пузырей. И никто другой, как Ююс, достоин презрения, которое падает на него от имени всех пузырей, и мя его – синоним страха, и кары он достоин самой суровой. Но учитывая прежние заслуги перед обществом, «первый гуманный суд» постановил: не наказывать Ююса, а гуманно его отпустить на растерзание собственной совести.
Ююсу слова не давали. После Ююса решили судить еще кого-то, но Ююса это уже не интересовало.
Ююс думал, что он действительно виноват, виноват очень сильно. Он только не знает, не может понять, в чем он виноват, но он обязательно поймет. А еще жгучая обида душила его. Обида на всех пузырей, которые сначала толкнули его, потом толкали на него, не спрашивая его мнения и не интересуясь его желанием. Теперь они же судили его, и говорили они сейчас так же, как и тогда, прикрывались тем же тряпьем. Так он думал.
А в этот момент «первый гуманный» в порыве «благородного негодования» осудил кого-то на смерть. И уже двигались какие-то пузыри к Ююсу, кричали, но слова их иногда сносило ветерком.
– Ююс! Ююс! – кричали они. – Ююс!.. в интересах общества… одное негодование… во … спра… вернись к исполнению своих обяза… общест… искуп… вину…
* * *
Тут Ююса подхватил особенно сильный восходящий поток, и скоро он совсем скрылся от моих глаз.