Странная ангина
19.05.2008 от EOK
Утренняя планерка. Докладывает Маринка, дежурная медсестра.
— Всего в отделении 56 детей. За сутки поступило 9. Пять крупов, одна пневмония, три ангины. Самый тяжелый — трехмесячный Петренко в 117 боксе с коклюшем: в течение ночи четыре раза была остановка дыхания. Свободных мест нет.
— Как это — нет? А 114-й? Он должен быть свободен.
Маринка морщит нос, виновато улыбается…
— Евгений Олегович, не получилось, там… это… вечером поступила эта, ну в общем, ну короче… (пауза), ну короче… девочка. Мы ее побоялись в общую палату укладывать.
— Что за девочка? Возраст, диагноз?
— 14 лет, лакунарная ангина. Скорая привезла, кажется, из какого-то приюта для несовершеннолетних. При поступлении было 39,5, ругалась нехорошими словами, разбудила пол-отделения. Еле-еле уговорили сделать укол. Сейчас ведет себя нормально. Но каждые два часа ее надо выводить покурить, иначе грозится разбить окно. Евгений Олегович, вы только, пожалуйста, сами к ней на обход не ходите! Она эта… это… ну в общем, сами увидите…

* * *

На пороге 114-го бокса сидит, обняв швабру, санитарка Галина Михайловна. Увидела начальство, т. е. меня, вскочила.
— Здравствуйте, доктор! Вот, сижу туточки, девчонки посадили охранять.
— Здравствуйте, Галина Михайловна! Ну идите, работайте, мы тут сами разберемся.
Очень необычно звучит слово «мы»: я действительно иду на обход не один, а с кучей сопровождающих — со мной старшая медсестра, доктор Татьяна Владимировна и две медсестрички, заступившие на дежурство. Маринка перед уходом всех лично предупредила, чтоб следили за заведующим и одного в 114-й бокс не отпускали…
Захожу. В палате непривычный запах табака. Больной ребенок сидит на кровати и красит губы ярко-красной помадой. Зеркала у ребенка нет, так что вид соответствующий… И вид, кстати, совсем не детский, т.е. никакого ребенка я перед собой не вижу: вполне взрослая дама, рост около 170 см, вес килограмм 60, короткая стрижка, длинные ноги, немаленькая грудь, ну разве что выражение лица свидетельствует о том, что передо мной совсем юное существо.
В упомянутом лице главное — именно его выражение, поскольку самого лица практически не видно: румяна, тени, тушь, помада… Идущая сзади Татьяна Владимировна дергает меня за рукав и шепчет на ухо: «Правду Маринка сказала — когда ребенок узнал, что утром придет заведующий, а заведующий — мужчина, так сразу начала краситься и даже сказала, что ей надо ноги помыть…»
— Здравствуйте, — говорю я. — Меня зовут Евгений Олегович, я заведующий отделением, буду вас лечить. Как вас зовут?
Пациентка встает, кокетливо улыбается, протягивает руку, вроде как для поцелуя, и томно произносит:
— Кристина.
Процесс светского знакомства прерывает Алла Ивановна — старшая медсестра. Она опережает меня, отодвигает в сторону руку, протянутую для поцелуя, достает историю болезни и начинает громко докладывать:
— Ковалева Кристина, 14 лет, проживает в городе Курске, поступила вчера, 26 сентября, в 22.30. Доставлена скорой помощью из областного приемника-распределителя. Жалобы при поступлении на боль в горле и высокую температуру. Состояние средней тяжести. Диагноз — лакунарная ангина. Назначено лечение: пенициллин внутримышечно, полоскание зева, витамины…
Кристина Ковалева, явно огорченная столь бесцеремонным вмешательством в процесс знакомства, вздыхает и усаживается на кровать.
Алла Ивановна заканчивает доклад, я сажусь рядом с больной, начинаю осмотр.
— Приляг, Кристина.
Спокойно ложится. Щупаю живот. Мягкий, нигде не болит, печень и селезенка не увеличены.
— Присядь.
Спокойно садится. Так, увеличены и болезненны подчелюстные и переднешейные лимфоузлы, насморка нет.
— А ну, открой-ка рот.
Спокойно открывает.
Зев ярко-красный, миндалины отечные, их поверхность почти полностью покрыта гнойным налетом. Диагноз вполне очевиден — лакунарная ангина.
— Скажи, Кристина, раньше у тебя были ангины, горло болело?
— Не, никогда, первый раз в жизни такое.
— А глотать больно?
— Больно, но сейчас уже легче.
В общем, нет ничего удивительного: пенициллин при таких ангинах действует замечательно, а ведь уже два укола успели сделать, так что все вполне закономерно.
— Так, ну давай я тебя послушаю, — вставляю в уши фонендоскоп.
Кристина смотрит недобрым взглядом на медперсонал, окруживший кровать, затем поворачивает голову ко мне, ласково улыбается и говорит хриплым шепотом:
— Слушать не дам! Пусть они все уйдут, я ж стесняюсь…
— С-ч-а-с, разбежались, — возмущенно заявляет недипломатичная Татьяна Владимировна.
Пахнет конфликтом. Приходится брать инициативу в свои руки и начинать командовать.
— Так, с диагнозом все понятно, лечение продолжаем. А теперь оставьте нас вдвоем, мы пообщаемся.
Послушный медперсонал робко и неохотно пятится к дверям, выходящая последней Алла Ивановна говорит:
— Мы вас здесь рядом подождем. Если что — зовите!
Осмотр прошел без приключений. Легкие и сердце в порядке. Правда, на глубоком вдохе слегка покашливает, но для курильщика, точнее курильщицы, это дело вполне обыкновенное.
— Ты как в Харьков попала, Кристина? Где родители?
— Убежала из дома. Мамка достала. Ни с кем не разрешает дружить…
— Так ты сама убежала или с подружками?
— Да нет у меня никаких подружек, они все дуры. У меня только друзья! И много взрослых друзей. И вообще, я пока сюда ехала, со столькими познакомилась!
— А ехала долго?
— Две недели…

* * *

После обхода возвращаюсь в свой кабинет. Не дает мне покоя Кристина Ковалева со своей ангиной. Странная ангина какая-то. Внешне — типичная лакунарная. Но что-то в ней не то… Ну невозможно это ни описать, ни передать. Чувство необычности, нестандартности где-то в подсознании. Просто когда ты заглянешь в сто тысяч детских ртов и увидишь тысячу ангин, то начинаешь понимать: что-то здесь не так, именно эта болезнь не такая, именно этот пациент не такой, как другие.
Кристине явно лучше. И судьба ее в нашей больнице предрешена, я уже на таких Кристин насмотрелся: как только станет лучше — убежит. И сделать ничего нельзя. Охраны у нас нет, решеток на окнах нет, прочных дверей нет, лишних медсестер нет… Закроем дверь — разобьет окно, спрячем обувь — украдет тапочки и т. д.
С одной стороны, чего ж тут морочить себе голову? Пенициллин действует. Значит, вылечим. Тем не менее, надо предпринять меры на случай побега, поскольку лечение явно не удастся довести до конца. Значит, придется уколоть бициллин (бициллин — это такой вариант пенициллина, который после одной инъекции действует целые сутки, или целую неделю, или целых три недели — в зависимости от варианта бициллина).
С другой стороны, никак не покидает меня ощущение неправильности, необъяснимости всего происходящего. Первый раз в 14 лет столь тяжелая стрептококковая ангина? Такое редко бывает, если уж есть склонность к ангинам, так заболевают намного раньше. Стафилококка здесь быть не может, тогда бы не помог пенициллин. Инфекционный мононуклеоз? Однозначно нет: печень не увеличена, носовое дыхание не затруднено, опять-таки, пенициллин помогает.
И вдруг осенило! Неужели… Не может быть! Может! Ах, как интересно! Нет, я про такое в специальной литературе читал, разумеется, но никогда не видел, да и как мне было увидеть ТАКОЕ в детской больнице!
Ну судите сами: первая ангина в 14 лет, ангина у девочки, которая дружит только с мальчиками и со взрослыми мальчиками, ангина у девочки, которая 230 км от Курска до Харькова ехала 2 недели, дружа со всеми подряд!
Гонококк?! А почему бы и нет?!

* * *

Теперь позволю себе небольшое научно-популярное объяснение, дабы ввести читателей в курс происходящего.
Итак, гонококк — это микроб, возбудитель гонореи. Болезни, прекрасно знакомой (по крайней мере, теоретически) большинству. Гонококк поражает слизистые оболочки — там он размножается и, соответственно, именно там вызывает воспалительный процесс.
В подавляющем большинстве случаев (практически всегда) речь идет о воспалении в области мочеполовой системы, т.е. гонорея — классическая венерическая болезнь. Очень-очень редко «кто-то, кое-где у нас порой», будучи больным гонореей или носителем гонококка, находит в себе силы для разнообразного секса, и тогда вполне возможно гонококковое поражение полости рта — гонококковая ангина.
Симптомы гонококковой ангины совершенно аналогичны тем, что возникают при ангине обыкновенной, т. е. стрептококковой. Опять-таки лечится гонококковая ангина точно так же, поскольку большинство антибиотиков, действующих на стрептококк, действуют и на гонококк. Это, кстати, дополнительный аргумент, дополнительное объяснение факта и дополнительный ответ на вопрос о том, почему гонококковая ангина не диагностируется почти никогда.

* * *

Итак, гонококк?! Почему бы и нет?!
Это можно доказать? Можно и несложно: надо взять мазок из зева и провести бактериологическое исследование.
Но несложно это лишь теоретически. История, которую я описываю, происходит в 1991 году. Совсем недавно по телевизору рассказывали о том, что «в СССР секса нет». Интернета нет. Продающихся на каждом углу книг с названиями типа «Библия секса» или «Больше любви — хорошей и разной» тоже нет. Мало кто знает, что такое видеомагнитофон. А про DVD еще никто слыхом не слыхивал.
И в этих условиях, в столь сложной общественно-политической обстановке, я в детской (!!!) больнице напишу в листе назначений: «взять мазок из зева на гонококк»! И кто меня после этого поймет? И каких объяснений потребует тот, кто понять не сможет?
Но любопытно, просто сил нет! Да и, что греха таить, однозначно присутствует здоровое профессиональное честолюбие: не просто предположить редкий диагноз, а доказать его — это ж каждому врачу и лестно, и приятно…
Как быть? Если я сейчас подойду к медсестричке Лидочке и скажу: «у Ковалевой в 114-м возьмите из зева мазок на гонококк», — так работа всего отделения будет парализована как минимум до утра.
Поэтому иду на хитрость. Звоню по домофону и прошу:
— Лидочка, надобно у Ковалевой прямо сейчас взять из зева мазок на флору и чувствительность к антибиотикам. Пробирку занесете ко мне в кабинет.
Через 10 минут у меня в руках пробирка и бланк направления в лабораторию, исписанный аккуратным Лидочкиным почерком. Бланк уничтожаю, пишу новое направление: «Ковалева Кристина 14 лет, 1-е отделение, 114 бокс. Лечащий врач — Комаровский. В бак. лаб. Мазок из зева на гонококк». Отношу в лабораторию.

* * *

Кристина Ковалева покинула больницу через два дня после нашего с ней знакомства. Санитарки разносили по палатам ужин, поэтому охрана возле 114 бокса временно отсутствовала. Девочка вышла в коридор, юркнула в пустой манипуляционный кабинет, там аккуратно открыла окно… Само собой разумеется, что дежурила в этот вечер Татьяна Владимировна: врач, о невезучести которого ходят легенды. Полночи Татьяна Владимировна звонила в милицию, информировала персонал приемника-распределителя и писала покаянную объяснительную записку, готовясь к утренней встрече с главным врачом.
Утром я ругал медсестер, меня ругал главный врач, потом мы все дружно писали объяснительные. К обеду инцидент был исчерпан. Больше мы о Кристине никогда и ничего не слышали.

* * *

Софья Наумовна давно на пенсии, но на пенсию прожить нельзя, вот и работает. Если же честно, то пенсия здесь ни при чем: работа — это фактически и есть жизнь Софьи Наумовны, и так было всегда. Муж не вернулся с войны, детей завести не успели… Софья Наумовна — уважаемый человек. Орденоносец, коммунист, член профкома.
Софья Наумовна — наш врач-бактериолог. Золото, а не человек! Добрая, отзывчивая, безотказная! И профессионал, каких мало.
Больница большая, персонала — 400 человек. Если у кого-нибудь личные проблемы или с друзьями неприятности, если мазок какой нужен — все без стеснения к Софье Наумовне. А чтоб не перепутать анализы, чтоб знали в лаборатории, дескать, это не больной ребенок, что в больнице лежит, а кто-то из своих, так вот, чтоб не перепутать, издавна заведен такой порядок: на бланке направления пишут три маленькие буквы: «амб.» — значит, пациент амбулаторный, пришлый, так сказать. И анализ этот надо не в историю болезни подклеивать, а передать лично в руки врачу, который данного больного на обследование направил.
Таких «амб.» анализов в любой больнице полно. Ну и в нашей хватает. Поэтому удивить Софью Наумовну мазком на гонококк невозможно. На это я, собственно, и рассчитывал, но до конца не рассчитал и бдительность Софьи Наумовны недооценил…

* * *

В суматохе и текучке про мазок из зева совсем забыл. Пришлось вспомнить: на следующий день после исчезновения Кристины у меня в кабинете зазвонил внутренний телефон. Звонила Софья Наумовна.
— Женечка, у вашей знакомой таки крупная неприятность. Таки гонококк, и так много! Кстати, очень чувствительный к пенициллину. Только будьте в следующий раз повнимательней!
— Спасибо, Софья Наумовна, но в каком смысле повнимательней?
— Сразу в двух смыслах!
— ???
— Во-первых, забыли написать «амб.».
— Да нет, не забыли, это у нас в отделении такой ребенок лежал…
— Вы не шутите? Кошмар! Тогда «во-вторых» — это уже не к вам, а к вашим невнимательным медсестрам.
— А они что натворили?
— Ой, Женечка, вы, наверное, на них рассердитесь, но не ругайтесь, они все перепутали и в анализе на гонококк написали «мазок из зева», представляете! Таки анекдот просто.
— Софья Наумовна, ругать некого и не за что — это действительно мазок из зева!
— Но это же действительно гонококк! Я точно не перепутала!
— Все нормально, спасибо, Софья Наумовна, сейчас подойду, и мы…
Договорить я не успел. Софья Наумовна повесила трубку.
Эх, до чего ж все-таки приятно! «Ай да Пушкин, ай да сукин сын!» Ай да доктор! Такой диагноз вычислил! История болезни уже в архиве, и диагноз «лакунарная ангина» давно уже прошел по всей статистике, и никто эту статистику менять не будет, но анализ этот я сохраню! Буду его показывать и своими диагностическими способностями хвастаться!

* * *

В лаборатории суматоха. Все носятся, пахнет нашатырным спиртом. Кто-то истерически хихикает. Из кабинета заведующей слышен крик:
— Кто тебя за язык тянул, ты что, самая умная? Пусть бы Комаровский сам и объяснял, откуда что берется! Ну разве можно так с пожилым человеком…
Здесь явно не до меня. Заглядываю в бактериологию. Вокруг Софьи Наумовны суетятся несколько человек. Кто-то измеряет давление. Кто-то что-то капает в стакан с водой, кажется, корвалол… И здесь мне, похоже, не место. Иду в комнату к девчонкам-лаборанткам (лаборантки — это средний медперсонал, т. е. как медсестры, только работают в лаборатории).
— Ну, подруги, кто-нибудь мне объяснит, что здесь у вас произошло?
Подруги улыбаются, хихикают, потом, перебивая друг друга, начинают хором рассказывать…
Выясняется следующее. У них было праздничное обеденное чаепитие: Ирка накрывала стол, потому что у нее позавчера была свадьба (как позже выяснилось, третья по счету). Все уже сидели за столом, ждали только Софью Наумовну, которая с кем-то (как позже выяснилось, со мной) необычно долго разговаривала по телефону.
Потом Софья Наумовна буквально вбежала в комнату, она была очень возбуждена, странно заикалась, что-то бормотала, в руках держала бланк какого-то анализа. Остановилась посреди комнаты, обвела взглядом присутствующих и вдруг как-то сразу упокоилась и начала говорить очень медленно и понятно:
— И кто-нибудь таки может мне объяснить, с каких это пор гонорея стала передаваться воздушно-капельным путем?
Ну мы ж все молчим, сами ничего не понимаем… А Наумовна не унимается:
— Нет, вы таки не молчите, вы люди молодые, грамотные, вот и объясните мне, как гонококк может попасть в рот!? Это ж как надо было не соблюдать правила гигиены, чтоб…
А тут Ирка заявляет:
— Софья Наумовна, а при чем здесь гигиена?
Наумовна как-то так растерялась, посмотрела на нее удивленно и говорит:
— Если не гигиена, тогда что?
Мы ж опять все молчим, а Наумовна к Ирке прицепилась и не унимается: дескать, раз ты такая умная и вообще такая опытная — третий раз замуж вышла, — так расскажи мне, пожилому человеку, что к чему и зачем…
Ну Ирка и рассказала…
Теперь вот Ирку воспитывают, Наумовну откачивают, чай остыл, а виноват во всем заведующий первым отделением…

* * *

Я действительно чувствую себя неловко: со своей диагностикой испортил людям праздник… Тем не менее, поговорить с Софьей Наумовной однозначно надо — утешить, извиниться, успокоить.
Направляюсь в баклабораторию. Потихоньку приоткрываю дверь, заглядываю…
В комнате двое — Наумовна и главный врач. Информация у нас поставлена хорошо, ясное дело — вся больница уже в курсе.
Главный делает вид, что меня не видит, но под столом грозит кулаком. Софья Наумовна сидит к двери спиной, о моем появлении не догадывается, продолжает говорить:
— Вы же знаете, Николай Иванович, я ему многое прощала — молодой, энергичный, говорит хорошо, да и нравился он мне больше всех! Я, можно сказать, даже любила его. Все. Разочаровалась окончательно. Это последняя капля, до такого довести, чтоб дети…
Предательски заскрипел пол. Чувствую себя крайне неловко, но Софья Наумовна ласково мне улыбается:
— Ой, Женечка, заходите, посидите с нами.
— Посижу с удовольствием, только, Софья Наумовна, я никого не доводил, эта девочка…
— А вы здесь при чем, Женечка?
— Услышал нечаянно про ваше разочарование…
— О чем это вы? Ой, вы слышали, как я Николай Иванычу жаловалась! Ну что вы, я же не про вас, я вас всегда любила и люблю по-прежнему. Это я про Горбачева, это ж до чего довел страну, если дети таким занимаются!

* * *

Потом в коридоре главный взял меня за пуговицу халата, заглянул в глаза и строго сказал:
— Евгений Олегович, я тебя очень прошу: если еще раз у тебя подобные диагностические догадки возникнут, так ты уж будь добр, не поленись, напиши на бланке три буковки: «амб.» — нельзя же, в конце концов, такими ценными кадрами рисковать…