--------------------------------------------------------------------------------
Екатерина НАГОВИЦЫНА
 Ми-24
Боевым подругам посвящаю.

1 глава. 

-Ну, ты и сволочь! Тварь ты такая-растакая! Ууу, ненавижу тебя, гадина, сука, чтоб тебя в клочья разорвало!

И Славок в сердцах треснул по обшивке гаечным ключом, плюнул под ноги и, матерясь под нос, пошел прочь.

Славок меня терпеть не может, как, в прочем, и я его не жалую. Так что нелюбовь у нас взаимная, давняя, но тут уж надо идти по порядку, а не прыгать с пятого на десятое.

Начну с того, что "тварь, гадина и сука" - это я. Я - МИ-24В. Да, для гражданских я вертолет. Для военных - вертушка, крокодил. Для своего экипажа - Девонька, Малая. Вот уж, нашли малую, все ж, больше восьми тонн живого железа, и это без загрузки. А для механика Славка, я тварь железная, тупая и вредная. Ну, что ж, тут каждому свое. У вас, наверное, сразу возникает вопрос - а почему Девонька-то? Вертолет же!

А тут дело простое, как люди рождаются либо мужчинами, либо женщинами, так и техника, появляясь на свет, наделена душой, технической, но определенно либо женской, либо мужской. И соответственно в процессе жизни, ну, или по вашему месту использования, опыта общения с людьми и внутреннего состояния, характер наш меняется. В какую сторону? Да у каждого в свою. Как, впрочем, и у вас.

Но это я отвлеклась. Я боевой вертолет, можно сказать в самом рассвете сил, нахожусь на откомандировании в Северокавказском регионе, на Х-м аэродроме. Рядом стоят мамки Ми-8 и Ми-26, они похожи на больших куриц наседок, хотя в миру последних называют коровами и даже сараями, но они не обижаются, ни на то, ни на другое. Ми-8 и Ми-26 добродушные, в общем-то, гражданские многоцелевые вертолеты и попав на войну, мягко говоря, чувствуют себя не в своей тарелке. Очень сильно переживают и часто тихонько, по-женски, плачут по ночам, жалея ребятишек, которых все время куда-то увозят, а потом забирают, и частенько только тела. Потом эти тела уносят другие, и смывают с пола шлангами загустевшую кровь. Тяжело им на войне. Да и не боевые это машины - большие, уязвимые, не готовые к бою. Мечтают, чтоб скорее военные конфликты кончились, и перейти в разряд гражданской авиации. Детишек катать, грузы перевозить, спокойно, без спешки помогать людям.

Чуть вдалеке, стоят Миги и пара Сушек - мужики. Хорошие самолеты, но немного заносчивы и амбициозны, особенно Сушки, любят нос задрать. Но, как не крути, красавцы, особенно в профиль и тем более в правый. Считают себя настоящими боевыми спецами, не разменивающимися на всякую мелочевку. А вот это уже камень в наш огород. Но тут, что сказать, с техническими возможностями не поспоришь - девчонки. И летаем мы не так быстро, и высот таких не берем, да и с вооружением у нас попроще. Но, все-таки, авиационный бог создал нас боевыми единицами, с военным характером, большой работоспособностью, и мы не ропщем на судьбу, не вздрагиваем от взрывов и не плачем ночами. Да и мечты у нас с Ми-8 и Ми-26 сильно отличаются - ну зачем в гражданской авиации боевые вертолеты. Лес им рубить, что ли, крупнокалиберным пулеметом. Так что наше место в военных конфликтах, в этом мы схожи с Мигами и Сушками. Может в таком необходимом боевом содружестве есть своя прелесть. В том, что какими бы разными мы ни были, какими бы душами и характерами ни обладали, но есть сигнал на боевую работу, от которого напряженно вздрагивают Ми-8 и 26,а все другие замирают в тревожном ожидании - кто летит?! Когда адреналин закипает в воздухе и растекается по жилам, проводам и шлангам. И оставшиеся с облегчением и завистью смотрят вслед уходящим в небо. На боевой вылет. На работу. На войну.

2 глава. 

По-разному складываются наши отношения и с людьми. По какому-то неписаному закону мы знаем, что без них мы не сможем. Наверное, закручивая последнюю гайку в моторе, именно люди пробуждают нашу душу в куче многотонного железа. И по этому же закону, люди главные. Вернее у вас есть право на первичность действия. А мы с готовностью вслушиваемся и подчиняемся. Но.... что табу для мирной жизни, на войне иногда может и попираться. Ведь при всей своей силе, уме и профессионализме, вы - люди - такие уязвимые. А на войне чувства усиливаются, ведь жить хочется не только вам. Да и вражескую технику, и смертоносное оружие мы чуем своим техническим шестым чувством. Режим "Свой - Чужой" работает обостренно.

Поэтому иногда и происходят на боевых вылетах странные случаи, необъяснимые человеческой логикой, заставляющие летчиков потом суеверно креститься и молиться своим богам. Хотя, может бог у нас и общий.

А еще мы легко чувствуем людей. Это необъяснимо, но стоит вглядеться в человека, вдохнуть его запах, вслушаться в голос, и он становится нам понятен, прозрачен, мы даже видим его душу - небольшое свечение в области сердца, иногда оно красивое, солнечное, с яркими бензиновыми разводами, а иногда цвета отработанного масла.

Вот, например, мой летчик, майор Василь - с теплым, бархатистым свечением. И человек он хороший, спокойный и уравновешенный, с твердым характером, пусть иногда и бывает резок на высказывания, но не без оснований, с внутренним стержнем, с правильным пониманием жизни, ну и соответственно, смерти. Без нужды не лихачит, машину бережет, как он любит говорить, но если надо, то значит надо, действует уверенно, без истерик и выжимает из ситуации по-максимуму. А еще очень любит жену, сына и дочку. Семейную фотографию прикрепил на бортовую панель, и обязательно на них поглядывает перед взлетом. Ну, и я тоже украдкой люблю на них взглянуть, так что, вроде, тоже члены экипажа.

Под стать ему и штурман - оператор вооружения, Сенька-Семэн, с ярким цветным узором души, балагур и весельчак на земле, получивший свою кличку за то, что легко мог говорить специфическим одесским говором. Семен был парнем легким на подъем и на разные авантюры, вследствие чего влипал в различные истории, вспоминая и рассказывая которые, несказанно веселил окружающих. Но этими приключениями периодически доводил свое командование до белого каления и, соответственно, заглаживал свои грехи постоянными командировками в Северокавказский регион. Со временем так свыкся со своей участью бесшабашного охламона, что уже даже и не рвался в мирную, но такую сложную жизнь, где его, впрочем, никто и не ждал, кроме матери, да нескольких друзей. Писал рапорта на продления командировочного срока, которые с удовольствием подписывало его руководство, перекрестившись и поплевав через левое плечо. Так как неудобный и неугомонный Семен, был лучшим в своем деле, преображался на вылете и становился образцом боевого офицера. Вот такой был у меня экипаж. Вообще-то, положено, чтоб экипаж состоял из трех человек, двух летчиков и бортинженера, но война и время диктовало свои условия, летчиков не хватало, а Василь был человеком с огромным опытом и налетом, ну и Семен с лихвой справлялся и за штурмана, и за стрелка, и за второго пилота. Так что в коллективе у нас была полная идиллия и взаимопонимание. Работать с такими людьми было сплошное удовольствие.

Чего не могу сказать о механике Славке, с всегда липкими вспотевшими ладонями и черной разливающейся жижей на месте души.

Он сосед с Василем и Сенькой, с последним они даже учились в одном классе. Из одного города, с одной улицы, дома стоят рядом. При встрече Славок радушно улыбается, приветствует, а внутри разливается чернильным пятном ядовитая горечь. Ненавидит он парней, завидует и злится. В глаза лыбится, своей противной тонкой улыбкой, а за спиной гадости говорит, особенно любит про Семена что-нибудь похлеще завернуть, приукрасить его проступки. А так как рассказчик он знатный, то слушают его на земле, открыв рот и покачивая головой. Ну не может он спокойно относиться к тому, что не собачатся парни между собой, не собирают и не смакуют слухи друг про друга, что понимают с полуслова. А еще больше бесит его, что горит и ладится все в умелых Сенькиных руках. Да еще и то, что не хнычет, не впадает, как многие, в депрессии или запои. За то, что, несмотря на все наговоры, любит его народ, за готовность помочь, приободрить добрым словом, хорошей шуткой, когда сил ни у кого уже нет. Бесится Славок и пакостит по-мелкому, чтоб при случае попало Сене, да наконец-то разлад наступил в команде. Ну и я отвечаю ему тем же, то гайки придержу, то пальцы прижму, то железные части под его тупую башку подставлю, чтоб побольнее треснулся. Вот так и живем.

3 глава. 

Работаем мы двойками. Со мной в паре молоденькая девчонка Ми-24П, которую недавно перегнали с отстойника. Ее экипаж, тоже совсем еще молоденькие ребята, если не брать в учет Батьки-старого бортмеханика Лесопетыча, жуть как ею гордятся - новенькая, модифицированная, в ярком красивом камуфляже, она действительно сразу бросается в глаза и выгодно смотрится на нашем фоне уже изрядно потрепанных, закоптелых, в выцветшем камуфляже и замазанными бортовыми номерами. Но в этом отношении мы, вертолеты, без комплексов и закидонов, любим по-доброму пошутить по этому поводу, без обид. А так как мою прежнюю напарницу, очень матерую и опытную, прошедшую Афган, перегнали на другой аэродром, то в двойку мне и закрепили, так сказать для передачи боевого опыта. Ее экипаж ласково называет "Наша Миля". И даже на фюзеляже, белой краской, крупно написали это имя. Мы с ней решили, что назвали они ее так в честь нашего общего прародителя и основателя Михаила Леонтьевича Миля. А Семен назвал ее Зеленая Миля, сославшись на свой любимый фильм, и даже привел Василю какие-то доводы по поводу аналогий сюжета с судьбой боевого вертолета. На что Василь хмыкнул и согласился, что вертолет действительно очень зеленый, да и летчики тоже.

Миля, хоть и молода, но с хорошим боевым настроем и задором. Это можно понять. Страха она еще не знала, а силу уже чувствует. А еще сильней хочется себя попробовать в деле, в реальном бою, а не в колыбели испытательных аэродромов, где все вокруг твои друзья и наставники. Поэтому со щенячьим азартом она расспрашивает у меня, что да как, все время сводя учебу на рассказы про то, что бывает там, за пределами охраняемой территории аэродрома и впитывает в свою подкорку любую информацию, мысленно проверяя работу всех агрегатов и в нетерпении переминаясь на шасси.

Ми-8 и 26, по-матерински вздыхают, и остерегают ее от различного вида засад и обстрелов, на которые так легко попасться при взлете и посадке, особенно на незнакомой местности.

- Ты, девонька, поберегись. Перестрахуйся лучше лишний раз, раскидай тепловые ловушки, а там видно будет. Уж больно ты молоденькая, да и ребятки твои опытом не блещут. Ох, погубят красоту такую, да и сами сгинут, сердешные.

На этом они обычно украдкой смахивали навернувшуюся слезинку, поддавшись навалившимися воспоминаниям. А вспомнить им действительно было что.

Весь авиапарк Ми-8 и Ми-26 был уже в солидном возрасте. Ми-8 начали свою работу еще в Афгане, затем побывали и на других вооруженных конфликтах и теперь дослуживали свой век на чеченской земле. Это была отдельная тема для их тяжелых и не радостных раздумий. Ведь хотелось им, жуть как хотелось, покоя и мирного неба.

Об Афгане они очень любили повспоминать с моей прежней напарницей. Это было время их молодости, и это было удивительное место, красивое и опасное. Направляясь туда, они еще ничего не боялись, так как не знали что такое "переносные зенитно ракетные комплексы". Жизнь казалась им полной веселых приключений и военной романтики, пока не начали гибнуть первые из их выпуска. Сгорая, яркими факелами они падали в пасти скалистых пропастей, с тоскливым предсмертным воем разбитых моторов, которому вторило доносящееся снизу полное ликования и злобного восторга - Аллах Акбар!

И вот сейчас, на этой земле, все удивительным образом повторялось, напоминая им время юности. Но только опыт прожитой жизни говорил об одном, что, скорее всего, эта земля станет последним пристанищем уже для их обгоревших останков. И будут они гнить, разъедаемые ржой, где-нибудь у подножия гор, а местное население будет смачно плевать в их сторону и с довольными ухмылками ругаться на непонятном гаркающем языке. Все это может легко ждать и нас, но мы стараемся не поддаваться этим настроениям и оптимистично смотреть в будущее. Хотя, конечно, какое оптимистичное будущее может быть у боевого вертолета. Стать живым экспонатом в музее - это судьба для избранных единиц.

Но Миле рано думать на эту тему. В жилах ее течет еще горячая кровь из смеси горючки, масла и электрического тока, а в мечтах воздушные бои, устаревшая классика, но такая притягательная.

Уже глубокая ночь. Утром у нас предстоит первая слётка. Миля волнуется, не может уснуть, и все время тормошит меня новыми вопросами. Миги и Сушки ухмыляются, тихонечко ворчат, но не выдерживают напора юной мысли и начинают учить ее уму-разуму и рассказывать истории из своего опыта. Миля слушает на одном дыхании, внемля каждому слову.

Я благодарна им за эту передышку и сон быстро окутывает меня своими липкими сетями, втаскивая в уже другую реальность, где оказываюсь в окружении высоких острых скал. Я лечу в ущелье и вначале получаю необыкновенное удовольствие от вида серых глыб, уходящих в небо, местами покрытых редкой, чахлой растительностью. Легкий ветер гуляет в этом каменном мешке, скидывая с высот мелкие острые камешки, которые с легким шуршанием осыпаются по склонам. Во всей этой суровости есть что-то притягательное и прекрасное - это Афганистан. Я никогда не была там, но впитала в себя рассказы, прочувствовала ту жизнь, как будто наяву видела те горы, извилистые серпантины дорог, белесые выцветшие аулы, грязные бурные горные реки и даже названия Кабул, Баграм, Шинданд и Кандагар были родными, щемящими душу. Не буду скрывать, я завидовала этим матерым, запыленным, уставшим вертолетам и очень жалела, что слишком молода, и та война прошла без меня. И вот теперь я здесь. Восторг и адреналин накатывают на меня волнами, пробегаясь по обшивке. И вдруг к чувству безграничной радости примешивается еще одно, горькое и едкое, со вкусом пороховой гари. Приходит осознание опасности и ощущение это такое неожиданное и острое, что мотор на секунду захлебывается, и я проваливаюсь на воздушных потоках. Стараюсь взять себя в руки, успокоится, но ощущение надвигающейся беды не проходит, вкус горечи усиливается, а я судорожно пытаюсь определить источник.

И, наконец, вижу, из-за огромного валуна, похожего на спящую собаку, отделяется светящееся пятно и уходит по направлению ко мне. Внутри все сжимается в спазме. Я знаю, что это. Это ПЗРК "Стингер". Именно их применяли духи в Афгане, убивая моих друзей. Проговариваю себе, что сейчас "Стингеры" не применяются и что обмануть их легко, это не новые и умные "Стрелы", и тем более "Иглы". На мгновение успокаиваюсь. Пытаюсь отстрелять тепловые ловушки, но с ужасом понимаю, что на мне находятся устаревший теплопеленгатор Л-166, который как у Ми-8 расположен на брюхе, и приемный фасетчатый блок слеп от грязи и нагара. И ничего сделать с этим я не могу. Я безоружна. А ракета приближается, медленно как во всех снах, но неотвратимо.

- Проснись! - Кричу я, с силой пытаясь вытолкнуть себя из сна, и тем самым спастись. Но, вдруг, понимаю, что не сплю, что именно это и есть моя жизнь, здесь и сейчас. И именно я нахожусь в Афганистане, в составе 40-ой армии, группы "Север" и уже несколько лет базируюсь на аэродроме подскока в Кундузе. Сейчас лечу по ущелью от Шибаргана до Файзабада в сопровождении колонны. Внизу видна длинная змея нашей боевой техники, которая медленно, густо чадя солярой, тянется на подъеме и не знает, что от смерти ее отделяет всего несколько секунд. А там, внутри этих маленьких машинок, сидят живые люди, молоденькие солдатики, офицеры, и в их нагрудных карманах лежат фотографии с любимыми и родными, которые где-то далеко в Союзе надеются и ждут. Я бросаю взгляд на семейную фотографию Василя и он, приобняв жену и положив руку на плечо сына, улыбается мне, поддерживая в задуманном. И сразу приходит понимание, что надо делать, всплывает заштудированная инструкция действий при обстреле. А ракета уже близко, но прежнего страха и ощущения безнадежности уже нет. Я резко беру вверх. На грани возможного выхожу на критический 70градусный угол, вытягивая свою смерть за собой, а потом резко, камнем падаю вниз и влево, успевая заметить, как растерялась ракета, потеряв свою и уже такую близкую цель, на доли секунды замерла, вильнув за мной, но не справилась с собственными силами и устремилась вдаль, безобидная и бесполезная. Это моя победа! И это придает мне силы удержаться и выровняться всего в десятке метров от острых камней. С ревом перегруженных моторов, в звуке которых слышны все 4400 лошадей, я взлетаю, разворачиваюсь к этим мерзким злобным скалам и начинаю лупить из четырех стволов, с каким-то внутренним мстительным задором всаживая 23мм калибр в серый скальник, кроша и перемалывая, разламывая и уничтожая все на своем пути. Камни быстро окрашиваются в красный цвет. Это кровь моих врагов и врагов тех, кто сейчас по серпантину едет в броне. Скалы сдаются мне. Я, словно, приминая их крыльями, поднимаюсь, высоко-высоко, и наконец, выныриваю в голубой простор, освещенный золотистым теплым солнцем. Вот оно, наше вертолетное счастье - находясь на грани смерти, выиграть, победить, уничтожить врага, спасти своих и окунуться в освежающую глубь неба. Вырваться на свободу и лететь, развивая максимальную скорость, не задумываясь и не боясь никого и ничего.

- Эй, Малая, давай просыпайся. Лететь пора.

Я вздрагиваю, голос Семена, врывается в мой полет и замедляет его. Небо растворяется. Я просыпаюсь, понимая, что по-прежнему улыбаюсь.

4 глава. 

Первая слётка прошла неплохо. Не обошлось, конечно, без эксцессов, но все-таки все вернулись живые и здоровые. Началось все с того, что при взлете у Мили сработали тепловые ловушки. В эфире послышался мат диспетчера, обещающего оторвать уши экипажу, если они спалят родной аэродром.

Те пытались смущенно оправдаться, искренне не понимая, как оказалась включенной АСО (АСО - автоматическая система отстрела тепловых ловушек). Пытаясь сослаться на яркие утренние блики. Я же ухмыляясь, глянула на Ми-8, точно зная, откуда ветер дует.

- Научили, перестраховщицы!

Те лишь угрюмо уткнулись в землю, делая вид, что ничего не происходит. Самолеты же не обошлись без едких замечаний нам вслед.

Но в целом полет шел нормально. Семен, тихонько матерясь в сторону, корректировал молодняк:

- Миля, куда ты жмешься ко мне! Держи дистанцию. Поцарапаешь нашу красотулю, и я лично, вторично после диспетчера, оторву вам уши.

- Есть держать.

- Куда ты сваливаешься. Уйди вправо три. Набери высоту четыре.

- Принял.

- Уходим на левый разворот.

- Куда?

- Туда! Куда ты будешь ходить без ушей от своей жены, если доживешь до дембеля.

Вот так, мирно, почти по-семейному, прошел наш первый совместный полет. Миля старалась из всех сил, пытаясь загладить свой косяк с ловушками и в остальном не подвела свой не более опытный экипаж.

- Путем. Толк будет.

Сказал Василь, после того как благополучно сели.

- Если не убьются.

Добавил Семен.

5 глава. 

И потекли обычные рабочие будни, состоящие из сопровождения Ми-8 и 26, наземных колон с техникой, и патрулирования территории с постоянным выискиванием доморощенных "Самоваров". Миля и ее экипаж быстро набирались опыта, обстановка, так сказать, стимулировала. Постепенно они стали всеобщими любимчиками. Летчики, двое молодых парней, сразу после учебки, Ванька и Вовка, были прозваны Семеном Чук и Гек, так как были не разлей вода, но все время бузили между собой. С Семэном они быстро сдружились, почуяв родственную душу, и уже тройкой тренировали нервы и терпение командования аэродрома, которое беззлобно ругало их и шпыняло, но по-отечески любило. Хотя, уже по опыту, держало ухо востро, когда небо затягивало тяжелыми тучами и на несколько дней наступала нелетная погода. Но, предугадать, что на сей раз отмочит бесшабашный молодняк, не мог никто, даже

многоопытный Василь.

То они ночью на Ми-8 нарисуют белую полосу по борту с черной надписью "Ночной дозор". То восстанавливают киношный рецепт ликера "Шасси" в новом исполнении, дав ему гордое название "Шасси 2", ну или "Второе шасси", со всеми вытекающими из него последствиями. То начинали играть в старую игру "Пекаря", в которую быстро втягивался весь личный состав аэродрома. Ну, кроме высшего начальства, которое, впрочем, не без зависти поглядывало на мелковую разлиновку на взлетном поле. А один раз устроили турнир по боксу. После чего командир Мили неделю проходил с красивым синяком под левым глазом, освещая своим довольным видом дорогу в расположении. Апофеозом было разбитое стекло у начальника аэродрома, выбитое Семеном в разгар несанкционированного футбольного матча. После чего начальник долго орал о том, что он сыт по горло их выкрутасами и отправит всех в штрафбат!

Но тучи уходили. Погода менялась и наступало время работы. И опять все по старой схеме - сопровождение, патрулирование, поиск. Один вылет похожий на другой. Взлет - посадка.

- Что-то тихо последнее время, к чему бы это. - Заметил Семен.

- Это точно. Либо совесть замучила проклятых моджахедов, ну, либо готовятся преподнести нам подарочек. - Василь скосил взгляд на фотографию с домашними и украдкой вздохнул.

Мы уже полчаса в воздухе. Сопровождаем Ми-8 с отрядом на борту. Парни забрасываются в горный район Чечни. Надо проверить поступившие разведданные.

А красота кругом волшебная. Зима. Степная часть как будто укрыта праздничной белой скатертью. Снег укрыл все - липкую жирную грязь, похожую на пластилин, разбитые дороги, и даже местами попадающаяся раскуроченная сожженная техника стала похожа на детские ледяные горки. Воздух, очищенный недельным снегопадом, прозрачный, почти хрустальный, гладя борта, приятно холодит и взбадривает. Идеалистическая мирная картинка. И вдруг защемило, разливая по жилам тревожное предчувствие надвигающейся беды. Я знаю это чувство. С земли запустили ракету. Что именно - устаревший "Стингер", как во сне, туповатая "Стрела", или все ж, "Игла"? Черт! Мысленно толкаю Семена тревожным импульсом, и он, настроенный со мной на одну необъяснимую волну, все понимает еще до сработки электроники.

- Командир, справа!!!

- Горка говна с изюмом!!!!

Василь резко завалил машину вправо. Но я не обижаюсь. Я понимаю, что пытается сделать командир, и с готовностью подчиняюсь, самостоятельно набирая обороты и увеличивая скорость за доли секунд до команды. Ведь на данный момент я и Миля, оснащенные системой ЭВУ, находимся в относительной безопасности, а главная цель ракеты Ми-8, вот кто сейчас открыт в небе и уязвим. И командир торопится, отслеживая глазами стремительно приближающуюся ракету и давая команды по рации Ми-8, пытается успеть вклиниться между ними.

Черт, опасно, ох, как рискованно командир, сгорим, блин! Но тороплюсь, заранее начиная выплевывать тепловые ловушки, пытаясь отвлечь "Стрелу". Ух, как страшно. На фюзеляже выступил конденсат - прошиб, все ж, холодный пот.

- Не бойся, Малая, все вертолеты попадают в рай, - шепчет Семен, глазами следя, как ракета, уверенная в своих силах, выбрав себе жертву, с ядовитым шипением режет небо, и, оставляя длинный белесый хвост, быстро сокращает дистанцию. Неужели не успеем. Ми-8, с надрывом мотора, старается уйти ввысь. Чуя приближающуюся смерть, как курица пытается спасти своих цыплят, которых прикрывает железными боками. Но не вытянуть. Не сможет тягаться с реактивным снарядом. А я смогу. Из последних сил успеваю, врываюсь и ловушками обманываю ракету. Та в запале погони, ослепленная, нырком уходит к земле и достать уже нас не может.

А мы набираем высоту, торопясь уйти в низкие облака, куда, секундами ранее, спряталась Ми-8, сопровождаемая не менее ошарашенной Милей. Но с земли уже гулко застрочил пулемет, стараясь отомстить за просчет. Не хватает десятка метров, чтоб укрыться в спасательном полумраке облаков. Пули со свистом прошили обшивку, разбили блистер и пробили левое крыло. Хорошо хоть, провода не перебили. Боль разрывается во мне и растекается по корпусу, сковывая движения. Ух, как больно, "штурм" вам, гады, в бок! Слезы обиды и боли закипают, но перебивает чувство злой досады.

- Ну, падлы, держитесь!

Это то ли я кричу, то ли Сеня. И резко снижаюсь, вынырнув из спасительного укрытия, разворачиваюсь и возвращаюсь к месту засады, и уже мой пулемет начинает работать, вспахивая белый снег, оставляя грязные глубокие борозды. В ответ огрызнулись враги.

Это они зря!!! Этого мне и надо было. Заметив цель, со свистом уходят ракеты. Эти отомстят за все - за боль, за страх, за движение на пределе возможного. Земля озаряется разрывами. И я с удовлетворенным чувством наслаждаюсь звуком взрывов, который ласкает мой слух.

- Получили, ублюдки. - И Василь устало стирает капли пота с лица.

- А еще, у нас есть камни за пазухой! - Кричит довольный Семен, откидываясь в кресле, на секунду прикрыв глаза.

6 глава. 

Кто сказал, что мы железные и нам не больно. Больно, ох, как больно. Но надо терпеть, молчать, чтоб не выдать свою слабость, живую душу. А еще нельзя допустить, чтоб механик Славок, понял нашу ахиллесову пяту. Хотя, судя по тому, как долго и бестолково он ковыряется в моих ранах, и с каким удовольствием на десятый раз, не считаясь со своим личным временем, которое он в обычной ситуации очень ценит, переклепывает заплатки на крыле, то складывается ощущение, что все он знает и сейчас целенаправленно мстит мне за все. Но сил ответить ему той же монетой уже нет. Измотали меня - бой, дальний полет, парней, все ж, надо было доставить до места назначения, дорога домой. На обратном пути мы сделали круг над местом боя и в очередной раз результатами остались удовлетворены. Белый снежный саван был вздыблен и разорван вывороченной землей, раскиданными камнями. Но больше всего радовали взгляд останки крупнокалиберного пулемета и кровавый след, стелящийся вокруг черной воронки. Вот он цвет нашей победы, ровно как и нашего поражения - грязь, гарь, кровь. И только снег стыдливо прикрывает и оправдывает нас перед природой.

По прилету парни устало поплелись в расположение. Славок же, узнавший про бой, с готовностью отозвался на ремонтные работы и вот уже пару часов, с удовольствием садиста, ковырял мои внутренности.

- Ублюдочные духи, чему вас только учат, уродов. Вертолет и тот подбить не смогли. Тупые бездари. Понтарылые волки свободной Ичкерии. - Бормотал он, скаля свое и без того неприятное лицо.

- Что ты там ворчишь все время? Слазь, я сам доделаю. - Внизу стоял Василь.

Славок вздрогнул и выронил из рук молоток, который, стукнувшись об крыло, в аккурат, отлетел и ударил его по ноге. Уж в такой мелочи я себе отказать не смогла. Славок взвыл, со злостью пнул меня в бок, слез на землю и, матерясь, пошел прочь.

- Задолбали! Доделывайте свое ведро сами! - И он быстро скрылся из вида в наступающем вечернем тумане.

Василь, молча, проводил его усталым взглядом, погладил меня по криво заклепанной заплатке и вдруг уткнулся лбом в обшивку, по-мужски, смахнув навернувшуюся слезу. А потом подошел Семен, спокойный, деловитый, без извечных шуточек, похлопал командира по плечу, и они, быстро, как хорошие врачи, без боли отремонтировали пробоины.

А позже еще долго сидели в кабине, пили коньячный спирт, думая каждый о своем и в то же время об общем, как будто втроем вели неспешную, внутреннюю беседу, понятную только нам, которую невозможно обратить в слова. Да и как можно высказать все, что наболело - внутреннюю усталость, ощущения рядом бродящей смерти, бездарной и непутевой организации работы, неизменного предательства, продажности, зависти, тупости и повсеместной непроходящей глупости. А еще, какого-то щемящего ощущения в глубине души.

7 глава.

- Ноль шестой, ноль шестой, поддержи огнем. Попал в засаду. Несу потери. Квадрат тридцать семь точка пятнадцать. По улитке - восемь.

- Принял. Держитесь. Скоро будем.

Я набираю обороты. Семен корректирует Милю. Мы спешим. В засаду попала разведгруппа майора Горвачева, старого друга Василя. Подружились они еще в Таджикистане, где дислоцировались рядом. Периодически встречались и в первую чеченскую компанию. Жутко радовались друг другу и обязательно приходили в гости. Пили, жарили картошку, пели под гитару и всю ночь напролет разговаривали, вспоминая тех, с кем сводили их фронтовые дела и дороги.

И вот теперь майору нужна была помощь. О предстоящей зачистке Василь знал, как впрочем, знал, чьими силами она будет проводиться. Старые друзья встретились за пару дней до боевого выхода. Просидели полночи, но на этот раз не пели, а обсуждали предстоящую работу, подводные камни и возможность попасть в засаду на данном участке при утечке информации. И, судя по всему, информация утекла, как всегда неизвестно какими путями. Их уже ждали. Бандиты были готовы и хорошо вооружены. Обманули дозоры, дождались, когда разведчики втянутся в труднопроходимый, сложный участок, и захлопнули огненный капкан. Группе приходилось тяжко. Горная местность, занятые боевиками высоты давали им преимущество и делали их практически неуязвимыми. Отойти вниз и укрыться в зеленке, тоже не получилось, так как при первой же попытке путь отрезали длинные пулеметные очереди хорошо замаскировавшихся духов. Засада была хорошо продумана и подготовлена. Боевики, предчувствуя скорый конец боя и легкую победу, гортанно орали - Аллах Акбар. Разведчики в ответ огрызались взрывами гранат, автоматным и пулеметным огнем, но силы явно были не равны. Пока. Пока из-за отвесной скалы не вынырнуло две хищные морды небесных крокодилов. Я всегда любила смотреть на лица людей в такие моменты. Один из чеченов, обернувшись и, не ожидав увидеть в такой близи вертолет, выронил взведенную гранату себе под ноги, которая не замедлила сработать. А я уже крутила пулеметный барабан смерти, раздавая бесплатные билеты врагам на тот свет. Точечным ударом ракет, присоединилась к этой музыке войны, Миля. Среди боевиков началась паника. А по склону, в унисон нам, раскатисто неслось родное, непобедимое русское - Ура!

- Спасибо братишки! - Прохрипел в рацию майор. Он был легко ранен, но не переставал координировать цели. А мы уже были в запале боя, не ощущая ни усталости, ни собственной боли, ни боли врагов. Мы упивались и наслаждались местью, и в этом было какое-то необъяснимое удовольствие, которое мог понять и разделить только воин.

Миля заходила на очередной заход, включив АСО, действуя точно, как мы с ней отрабатывали, учитывая опыт применения штурмовой авиации в период Великой Отечественной войны. Стараясь активно использовать маневр "Круг" при нанесении ударов по наземным целям. Суть его заключалась в том, что, подходя к заданной цели, ведущий группы боевых вертолетов наносил первый удар и, выполняя вираж, заходил в хвост ведомому, таким образом мы замыкали круг и прикрывали друг друга. Жаль, только что нас двое. Эх, развернулись бы, если б, нас было три двойки! Но, мечты, мечты.

Невольно, я все время приглядывала за Милей, с внутренним удовлетворением отмечая, что держится она уже уверенно и осмысленно. Ловушки яркими фейерверками разлетались в стороны, и мне от этого огненного дождя на душе становилось спокойней за нашу девчонку. У меня же ловушки кончились еще в прошлый вылет, и взамен Василю ничего не дали, сославшись на нехватку.

И вдруг, в самый разгар боя, я явственно почувствовала кровь. Ее металлический вкус ни с чем не спутаешь. Что это? Но понимание случившегося уже навалилось. Бронированное лобовое стекло и обшивка были прошиты пулеметной очередью. А голова второго летчика безвольно упала на грудь, пробитую в нескольких местах. По летному комбинезону расползались бурые пятна. Кровь тонкими струйками стекала и впитывалась в сиденье.

- Семен, подожди, потерпи... - прошептала я, но теплая человеческая кровь подсказывала мне, что все, уже поздно. Вы - люди, такие несовершенные. Вкус крови, вкус смерти впитывался в меня. И вдруг горе потери чего-то родного и любимого навалилось тяжким грузом. Рухнуло и придавило, сковав в спазме крика движок. Резанув болью и разрывая внутренности. Хотя, нет, не только горе.

В хвостовую часть попала ракета, выпущенная боевиками, которые, хотя уже и понимали тщетность своего сопротивления, но еще огрызались, отступая, бросая своих убитых и раненных. Снаряд раздробил хвостовую балку, разбил винт и закрутил меня как раненную собаку, пытающуюся унять боль. Василь, поняв, что случилось, пытался сбалансировать вертолет, вывести из крена, и почти смог, когда второй удар опрокинул меня в противоположную сторону и на секунду лишил сознания. Вторая реактивная граната решила мою судьбу. Из этой передряги мне не вытянуть, это понимание с удивительным спокойствием пронеслось во мне. Да и желания бороться уже не было. Осталась только боль, острая, колючая душевная боль, которая затмила боль физическую. Сенька-Семэн, мой человеческий друг, который часами возился со мной, что-то подкручивая и налаживая, который разговаривал со мной, делясь своими радостями и бедами, переживаниями и мечтами, душа компании, но по- своему очень одинокий - был мертв. И внутри меня все было раздробленно, убито. Вкус человеческой крови смешивался с едким запахом перебитой проводки - витающая рядом смерть объединяла нас.

-Все вертолеты попадают в рай. Правда, Семен...

Я вздохнула, покрепче притянув ремнями к креслу, убитого летчика, будто обняв его.

Только одно еще удерживало меня в воздухе. Кинув прощальный взгляд на семейную фотографию командира, я вдруг сделала то, что по нашим неписаным законам, не имела права делать. Но война иногда стирает многие запреты. Почти рывком, на разбитых лопастях, вытянула до скалистого уступа и без сил рухнула на него.

Со скрежетом и грохотом запрокинулась на бок, целенаправленно вырывая о зубчатые камни правую дверь летчика и выламывая под силой падения часть фюзеляжа вместе с креплением кресла командира, и, уже не цепляясь ни за что, сорвалась с обрыва. Двигатели, разбитые ракетой, не работали, но обломанный несущий винт медленно вращался, разворачиваемый воздушными потоками, закручивая меня в штопор.

Я падала, заметив напоследок, как кружится на пронзительно синем фоне неба Миля, в остервенении расстреливая врагов, мстя за меня, за первую потерю ее жизни. В ней было столько горькой, но гордой силы и особой, боевой красоты, что я невольно улыбнулась. А потом был удар и яркая вспышка взрыва.

8 глава. 

Василь на секунду пришел в себя, ничего еще не понимая, ощутив лицом, холод снега и очень этому удивился, но осознать не смог, снова провалившись в забытье. Второй раз он пришел в сознание, аккуратно поддерживаемый майором Горвачевым, вгляделся ему в лицо и вдруг сразу все понял. С трудом поднялся, стянул с головы шлем и, шатаясь, подошел к краю скалы, зажимая рукой рот от крика, стона, нечеловеческого воя, пытаясь проглотить застрявший острый, разрывающий горло ком. И до боли в воспаленных глазах вглядывался вниз, где в зимних сумерках, среди камней, вздыбленной земли и растаявшего снега, догорала его вертушка - Ми-24В и его боевой товарищ, второй летчик, штурман, жизнерадостный и никогда не унывающий Сенька-Семэн. И на долю секунды ему вдруг захотелось оказаться там, в глубине скального мешка, внутри этого пылающего вертолета, и лишь крепкая рука майора задержала его от этого порыва, придержав за лётный комбинезон.

- Тебя дома ждут, - прохрипел он сорванным голосом.

И Василь отпрянул от манящей глубины. Обессилено осел на землю, привалившись на плечо друга, и глубоко затянулся, протянутой сигаретой, хотя давным-давно уже не курил.

2010 год