Юрий Цыганков-Серебряков (1938-2018) 



Весеннее солнце согрело землю, высушило после легкого дождичка асфальт, отчего он стал совершенно чистым, и звонкоголосая детвора бо-льшого многоэтажного дома высыпала на тротуар.
В руках мальчиков и девочек оказались, невесть откуда взявшиеся, разноцветные мелки.
Шумно, весело рисовали дети на тротуаре, кому что вздумается. Девочки в первую очередь рисовали нарядных и, как им казалось, необыкновенно красивых принцесс, а потом уже солнышко, домики, цветы. Мальчики рисовали технику: машины, танки, самолеты.
– Мама, и я хочу рисовать, – дернула Катя маму за руку. Катя с мамой возвращались из детского садика.
– Хорошо, Катя, будешь рисовать, только не здесь.
– Не здесь? А где?
– Дома.
– Дома? – переспросила Катя.
– Да, дома… на полу.
– На полу? – удивилась Катя.
– На полу, – подтвердила мама.
И, едва они вошли в квартиру, как Катя мигом сбросила с себя легкую шапочку, весеннее пальтишко и туфельки.
– Ну, где же мне рисовать? – нетерпение охватило Катю.
– Вот здесь. – Мама убрала с пола ковровую дорожку, протерла пол влажной тряпочкой, вытерла его насухо и только после этого дала Кате белый мелок.
Не медля ни минуты, Катя с упоением приступила к рисованию. Мелок послушно вычерчивал замысловатые и беспорядочные линии, какие только выводила Катина рука. Уголок пола, выделенный мамой для рисования, оказался густо исчерченным вдоль и поперек.
– Мама, я рисую! – неоднократно повторяла довольная собой Катя.
Мама подошла, посмотрела-посмотрела и спросила:
– Ты, кто, Катя? Репин?
– Нет, не Репин! – ответила Катя, не прерывая своего занятия.
– А кто же ты? Пикассо?
– Да! Пикассо! – Катя широко улыбнулась и посмотрела на маму, хитро прищурив свои голубые глазки.
Катя пока еще совершенно не знает, кто такие Репин и Пикассо.

 СОЧИНИТЕЛИ

Катя подошла к моему рабочему столу, посмотрела на беспорядочный ворох исписанных мной бумаг и, укоризненно покачав головой, сказала:
– Дедушка! Ты когда, наконец, перестанешь работать?
– Никогда, наверное, Катя, – обреченно вздохнул я. – Никогда. Мне так много надо работать, а времени совершенно не хватает. Вот сейчас я пишу о тебе, а еще надо о других написать.
– О тетях и дядях?
– Да, Катя, о тетях и дядях.
– Дедушка, давай вместе работать!
– Давай! – охотно согласился я.
Катя мигом уселась ко мне на колени, взяла мою ручку и чистый лист бумаги.
– Ну? – спросила она, – что писать будем?
– Как «что»?
– Да! Что?
– Я о ком пишу?
– О ком? – переспросила она, хитро улыбаясь и сощурив свои голубые глазки.
– Я пишу о Кате.
– Нет! – решительно заявила Катя. – Давай сочинять стихи. Давай?
– Что? Что? – удивился я. – Стихи?
– Да! Стихи!
– Ну, хорошо! Давай сочинять стихи, – согласился я. – Начинай.
– М-м-м… – Катя повернулась ко мне и виновато произнесла, – а я не умею.
– Как это не умею? – засмеялся я.
– Так вот, не умею, – глазки Кати сделались грустными.
– Ну, ты скажи хоть что-нибудь.
– Что сказать «что-нибудь»?
– Ну, скажи, например, бу-бу-бу, бу-бу, бу-бу…
– А дальше? – встрепенулась Катя и ее глазки заблестели.
– Домовой залез в трубу…
– Ха-ха-ха… – залилась Катя звонким смехом, – а дальше?
Я замешкался, не зная, что должно быть дальше?
– Ну же, дедушка! – тормошила меня Катя.
– А у кошки хвост трубой… – выпалил я.
– А у кошки хвост трубой, – звонко смеясь, повторила Катя, – хвост трубой…, а дальше?
– Не знаю, Катя, не знаю! – и немного подумав, предложил ей: – давай так напишем: – здравствуй …
– …милый домовой! – закончила Катя фразу.
– Знаешь, Катя, милых домовых, может быть, и не бывает.
– А, какие же они, домовые, бывают?
– Может быть, добрые?
– Добрые?
– Да, добрые.
– Ну, значит, будет так: «Здравствуй, добрый домовой!»