Ольга Воробьёва


Яков Андрющенко был в деревне одним из тех мужиков, которые за три километра самогон чувствовали. Где ни спрячет жена, везде найдёт. Закапывала на огороде, в саду, накрывала дёрном на меже, ставила в дупло старой вербы, которая росла в конце огорода на берегу реки, – находил. Когда на кого-то напишут донос за самогоноварение, на поиски «зелёного змея» в понятые обязательно бра-ли Якова. У одних хозяев он находил водку и указывал, где спрятана, а у других – нет, но на следующий день приходил к хозяину, и тот угощал его, ставя к бутылочке и закуску, да ещё и с собой пузыречек давал.
В деревне без самогона никак нельзя. То огород вспахать, то дрова подвезти, то заборчик починить, а расплата – самогоночка.
Жена Мария выгнала водку и не стала держать её дома – отнесла к соседке и слёзно попросила:
– Марфа Кирилловна, пусть у вас постоит, дома ведь нельзя держать. Где ни спрячу, Яшка всё равно отыщет. Нюх у него, как у собаки-ищейки.
– Поставь в уголочек, тряпьём прикрой, – ответила та, махнув рукой.
Как на грех, целый месяц в деревне никто не писал доносов. Мария деньги спрятала, а ему так выпить хотелось, желудок болел – требовал спиртное, но знал: Мария не даст ни водки, ни денег. Подумав, решил посидеть с удочкой на речке, а улов поменять на самогон. Пришёл на речку до восхода солнца, когда ещё туман клубился в лозняках, сел на трухлявый пень, забросил удочку, но не тут-то было – нет клёва. Смотрит, на противоположном берегу мальчонка рыбачит да так исправно одну за другой рыбёшку таскает.
– Переплыву к нему, может, он какой секрет знает, – думает Яшка.
Только собрался раздеться, как смотрит: лягушка прыгнула, за ней – вторая, третья. И Якова осенило, созрел, так сказать, план… Поймал он этих лягушек, хотя пришлось в речке поболтаться. Посадил их в карман пиджака и пошёл к магазину, где утром собирались друзья по рюмке. Лягушки выползают из кармана, а он идёт, бурчит, ругает их непристойными словами. Смотрит, а на обочине дороги стоит легковая машина, и два молодых мужика возятся со скатом.
– Что у вас случилось? – спрашивает Яков.
– Что-то поймали, наверное, гвоздь, – отвечают те.
– Может, я чем-то помогу? За вознаграждение, конечно. Сейчас и чирей за так не нарядится.
– Слушай, мужик, иди своей дорогой и не мешай. Из тебя шофёр, как из нас танцоры.
Постоял возле них Яшка, посмотрел на умелую работу и серьёзно сказал:
– Вы слышали что-нибудь о сексуальной кухне?
– Какой такой кухне?
– В нашей деревне уже всех лягушек поели, но их надо употреблять живыми. Писали в газете, что в живой лягушке есть что-то там такое, что мужскую силу поднимает. Вот я ходил на речку, поймал трёх зелёных, пришлось искупаться, видите: мокрый весь. Не верите – посмотрите.
Он вынул из кармана одну лягушку, взял её за лапку и поднял вверх, приказывая:
– О, моя красавица, прибавь силы мне, как мужчине. Не верите, при вас съем, но за каждую съеденную ставите по бутылке водки и обязательно надо трапезу запивать минеральной водичкой. Спорим?
– У нас нет водки.
– А магазин-то совсем рядом.
– Так и съешь? – засомневались мужики.
– Съем. Ну как, спорим? Как тебя величать? – обратился Яков к младшему.
– Степан.
– Что? Дрейфишь, Степан?
– Кирилл, смотай в магазин, купи три бутылки.
– И минералки не забудь, – уже приказным тоном сказал Яшка.
Кирилл побежал, через несколько минут нёс три бутылки водки и три бутылки «Миргородской».
Яков достал из кармана лягушку. Посмотрев на неё, начал есть с головы, уточняя:
– Есть надо с головы, чтобы она не отреагировала и не выпустила свой яд, а это, я скажу, для организма вредно.
Запив минеральной водой, принялся за вторую. Кирилл не выдержал, его стошнило, за ним побежал в высокую траву Степан. А Яшка принялся за третью, но не доел – самому что-то плохо стало.
Мужики отдали ему три бутылки водки, но Яков сказал:
– Нет, так не пойдёт. Третью бутылку не возьму. Я человек честный, а не какой-то там забулдыга – не доел третью зелёную, поэтому с вас причитается только две бутылки.
За этой сценой наблюдал дед Николай, который как раз проходил мимо. Он даже не нашёлся, что сказать. Так и стоял с раскрытым ртом до тех пор, пока не уехала легковушка…
С тех пор Яшку прозвали «Лягушечьей лапкой».
Дед, встречая его, то смеялся до свиста в лёгких, то плевал ему вслед, провожая словами: «Тьфу, нехристь окаянный», то становился и говорил: «Надо же такое придумать, бесовская душа твоя».