...возможно, вчера, в одном музее мы таки побывали. Он бесплатный, и расположен был по пути нашего с Саней следования по улице Большой Морской. Это единственный в мире (!) музей Владимира Набокова. Причём, оригинальные вещи писателя собирались, можно сказать, со всего света.
Мы вошли, с трудом открыв массивную дверь музея на первом этаже старинного дома и попали в такую же массивную атмосферу. Интерьер комнат – полумрак, отделанный деревянными деталями панелей, фризов, даже потолок состоит из деревянных рамочных квадратов. И такая же массивная мебель в помещениях столовой, гостиной и библиотеки. В бывшей «комитетской» комнате исторический интерьер не сохранился, и она используется как выставочный зал. И, конечно, Набоков непредставим без его фанатического увлечения бабочками, причём, на уровне учёного-энтомолога, точнее – лепидоптеролога (бабочковеда). Несложно догадаться, попав в эти массивные, монолитные стены квартиры, откуда у него такая тяга к эфемерным созданиям – именно в противовес, как подсознательное стремление к лёгкости, свободе…

В.Набоков:
Придавлен душною дремотой,
я задыхался в черном сне.
Как птица, вздрагивало что-то
непостижимое во мне.

Одно из первых моих стихотворений-посвящений поэтам (писателям вообще, художникам) – именно – «Поэзия Владимира Набокова», написанное в 2005. Для меня почему-то сборник Набокова «Лирика», выпущенный в 2000 году, стал квинтэссенцией, олицетворением поэзии Серебряного века. И теперь в который раз пришлось посетовать на свою дырявую память, – в Книге отзывов музея запечатлеть посвящение с благодарностью аристократу духа, не пришлось.

ПОЭЗИЯ ВЛАДИМИРА НАБОКОВА

О, как пронзительно и просто
Стихи восходят в глубине –
Серебряного века остров
Всплывает к памяти во мне.
О, нет, мой друг, не в этом веке
Другие вспомнят, и не здесь –
О стихотворце, человеке,
Который был, который есть.
Неторопливое движенье,
Округлый взмах его пера,
И холод головокруженья,
И нежеланье умирать.
И горькая его Россия
В чужих зрачках березняком
Мелькнёт неистово-красиво,
Янтарным канув мотыльком.
О, бабочка-душа, Психея,
Так прихотлива и чиста –
И плачет маленькая фея,
Уверовавшая в Христа.

7,13.10.05

Я вздрогнул и очнулся от дрёмы. Бабочка-душа вернулась в тело из недолгого полёта в эмпиреи, я собрал себя, и мы двинулись… Мимо памятника Николаю Пржевальскому, которого, если бы не верблюд у подножия, можно было бы принять за Иосифа Сталина – сходство несомненное. Может, дальние родственники, типа Тарантино и Пастернака?.. С учётом путешествий Пржевальского, предположение и не такое уж безумное. Между прочим, на верблюда можно свободно влезть и посидеть между его двумя горбами. Я запечатлел исторический момент: «царь зверей Лев верхом на верблюде»! Занимательная вышла аллюзия.
И вот она – очередная финишная прямая: Сенатская площадь и Пётр Великий на вздыбленном коне, обращённый лицом к Неве. Дошли. За спиной у нас – Исаакиевский собор, впереди – Медный всадник. Между ними – зеленое поле с подстриженной травой, на которой валяются группки туристов. Надеюсь, собачьих какашек здесь нет. У памятника Петру прогуливается он сам с императрицей, очевидно, Екатериной и кем-то из свиты, фотографируются с желающими. Нам запечатлеться на фоне – необходимо. Сначала фоткаемся по очереди, потом к нам подходит какая-то улыбчивая иностранка и предлагает помощь, коей мы воспользуемся (в смысле – помощью)… Ну всё. Программа минимум осуществлена по максимуму. Погода в который раз меняется, мрачнеет.
Последние шаги по питерской земле приносят нас на Львиный мост, и последний, если так можно сказать, памятник, с которым приходится столкнуться – это барельеф тех же Габриадзе и Бухаева на стене дома на проспекте Римского-Корсакова: памятная доска гоголевскому сбежавшему носу майора Ковалёва.