ВВЕРХ
 ПО ЛЕНИНСКОЙ ЛЕСТНИЦЕ


 Они познакомились в декабре 1905 года на партийной конференции в Финляндии. В 1907 г. Сталин, известный среди большевиков по кличке Коба, отправляется в Берлин на как видно специально оговоренную встречу с Лениным. Здесь-то и завязывается деловое сотрудничество лидера левого крыла социал-демократов Ленина и нащупывающего своё место в партийной междоусобице тех лет Сталина.
 Их сотрудничество возникло на почве острой денежной нужды ленинцев, ищущих в то время финансовой независимости от общей социал-демократической партийной кассы. Деньги нужны были ленинцам позарез. На типографии, создание пропагандистских кружков и школ, для засылки своих людей в Россию, на собственные расходы заграницей. Нужны были деньги и для поощрения и поддержки тех, кто собирался перейти на сторону большевиков внутри всё ещё формально единой социал-демократической партии.
 Молодой Джугашвили (Коба) появился на горизонте как никогда вовремя. Неизвестно, у кого родилась идея о грабежах банков - подал ли эту мысль Сталин или она возникла в голове у Ленина, а затем уже под рукой оказался "чудесный грузин", как назвал он однажды Сталина. Как бы там ни было, но слово "грабёж" было заменено на более изысканно-революционное "экспроприация" и, с благословения Ленина, начались набеги Джугашвили, знаменитого Камо и других дружков Сталина на тифлисские и прочие банки. Причём "экспроприация" постепенно распространялась с банков на частных лиц.
 "Организация подобного рода "эксов", - пишет Рой Медведев, - требовала от Сталина не только хладнокровия, хитрости и жестокости, но и связи с уголовным миром Грузии. Многие "эксы" сопровождались человеческими жертвами, но это были убийства в "интересах дела".
 В восторге от денег, притекавших к нему в результате банковских грабежей в Грузии, Ленин начал подумывать о плане грабежей банков заграницей, в частности, в Берлине, где он жил в то время. Но о грабежах узнали другие социал-демократы. Чистоплюи подняли шум. Пришлось свернуть столь прибыльное мероприятие, отказаться от верных денег.  Сталин же, с тех пор, приобрёл авторитет в глазах Ленина. Как писал позже Троцкий: "Он (Ленин) решил, что "чудесный грузин" пригодится". 
 Грабежи окончательно развратили молодого Джугашвили, приучили его к мысли не брезговать ничем для достижения цели, как это делал Ленин. Яд ленинского маккиавелизма проник в душу молодого грузина. Злое семя, легло, впрочем, на хорошо подготовленную для этого почву. Помноженное на свойственные именно Сталину черты характера, оно ещё даст свои страшные гибельные всходы.
 Ленин оценил старания грабителя банков Джугашвили. Что он недооценил, так это независимость и амбиции новичка. Дело доходит до того, что Сталин порой даже смеет оспаривать мнение "учителя". Так, на заседании съезда партии в Стокгольме в 1906 г. Сталин не поддержал ленинскую концепцию государственной национализации земли. По мнению будущего вдохновителя кровавой коллективизации, конфискованные помещичьи земли (после революции) должны быть не национализированы, как на том настаивал Ленин, а распределены среди крестьян.
 Интересно, что именно его позицию, а не ленинскую, поддержала тогда значительная часть большевиков-делегатов. В сталинских письмах тех лет, нет-нет, а проскальзывают намёки на то, что большевики, живущие заграницей (намёк на таких, как Ленин) оторваны от "широких масс", от того, что происходит в России и слишком погрязли в мелких партийных интригах и философских перепалках, которые он насмешливо назвал "заграничной бурей в стакане воды".
 В статье, опубликованной в эти годы в газете "Бакинский пролетарий" его намёки на оторванных от России партийцев-эмигрантов ещё прозрачней. Предлагая свои меры по "оздоровлению" партии и дерзко бросая вызов большевистским лидерам  в эмиграции, он писал: "Мы утверждаем, что только таким путём можем превратить ЦК из фиктивного центра в действительно общепартийный центр, на деле связывающий партию и на деле задающий тон её работе". В одном из писем того времени он, в поддержку своей точки зрения, ссылается на "пренебрежительное" отношение российских рабочих к эмигрантской "загранице". Всё это были, конечно, камушки во всё тот же ленинский "огород". Насколько активно думал Сталин о создании своей партийной организации в пику ленинской - вопрос открытый, но что Ленин был явно недоволен в это время Сталиным - факт достаточно известный. Видимо, желая хоть в какой-то степени удовлетворить его амбициозные поползновения, Ленин вводит его в ЦК на Пражской конференции большевиков в 1912 г. и назначает его одним из руководителей Русского бюро для руководства партийной работой в России. "Закалённый профессиональный революционер, - пишет о Сталине историк Роберт Такер, - безусловно преданный большевик, кругозор которого ограничивался партийными делами, а подпольная деятельность представляла родную стихию, Сталин был слишком ценным работником, чтобы Ленин мог его игнорировать. Да Сталин и и не позволял, чтобы его игнорировали".  
 Позже Ленин обнаруживает большое совпадение своих взглядов со Сталиным, особенно в вопросах решения национальных проблем в России, которым он уделяет в это время особое внимание. 
 Именно Сталин помогает Ленину перейти на нелегальное положение, когда Временное правительство отдаёт приказ об аресте Ленина по обвинению его в государственной измене и работе на германскую разведку. Он же организует "маскарадный" (с переодеванием, париком и бритьём) тайный "марш-бросок" Ленина в Разлив.
 Накануне октябрьского переворота Сталин вместе с Лениным и другими входит в Политбюро, которое должно заняться подготовкой к перевороту, хотя практическая организация его на самом деле находится в руках Троцкого, в то время Председателя Военно-революционного комитета Петроградского Совета. Сталин в качестве народного комиссара по делам национальностей входит в первое ленинское правительство. 
 "В какой-то момент после Октябрьского переворота, - делится своими воспоминаниями Троцкий, - я заметил, что Ленин выдвигает Сталина. Не очень задерживаясь вниманием на этом факте, я ни на минуту не сомневался, что Лениным руководит не личное пристрастие, а деловые соображения". Троцкий далее перебирает "некоторые черты" характера Сталина, которые, как он выразился, "высоко ценил Ленин". Что же это за черты? Вот они: "твёрдость, цепкость, настойчивость, упорство, хитрость и даже беспощадность как необходимые качества в борьбе".
 Ленин настолько благоволит Сталину в эти годы, что непрочь даже с ним породниться. "Однажды, - пишет Рой Медведев, - полушутя, полусерьёзно Ленин предложил Сталину жениться на своей младшей сестре Марии Ильиничне. Он был уверен, что Сталин всё ещё холост и удивился, когда тот сказал, что женился и что его жена работает в секретариате ЦК".
 Черты характера Сталина, перечисленные Троцким, включая и две последние "хитрость и даже беспощадность" до поры до времени устраивали Ленина. То есть пока их можно было направлять в нужную сторону и использовать, они должны были казаться ему вполне приемлемыми. Они стали вызывать беспокойство Ленина лишь тогда, когда Сталин стал уходить из-под его опеки, проявлять чрезмерную, в глазах Ленина, самостоятельность, а в некоторых случаях и задираться с ним. Только тогда возникают у Ленина серьёзные подозрения насчёт Сталина. 
 Оказавшись, не без помощи Ленина и своего союзника на то время Зиновьева, на посту генсека, Сталин обнаруживает в начале 20-х годов всё возрастающее недоброжелательство к нему "старика", как называли в партийных кругах Ленина.*  Поскольку именно в это время резко ухудшилось состояние здоровья Ленина, политическая судьба Сталина неожиданно попала в зависимость  от того, кто кого переживёт: отстранённый болезнью от политической активности в полном объёме Ленин или он, весь с головой в этот момент в борьбе за власть. Схватка предстояла серьёзная. Сталин к ней серьёзно и готовился. Не пренебрегая даже мелочами. В полном соответствии с собственной заповедью: "Никогда не отказывайтесь от малого в работе, ибо из малого строится великое". 
 Ему повезло. Во-первых, момент напряжённых отношений с Лениным совпал с болезнью Ленина и, во-вторых, (кто бы мог рассчитывать на это) он был уполномочен ЦК следить за режимом и лечением Ленина. "Благодаря исключительному положению, занимавшему в партии Лениным, неопределённость его личного состояния превратилась в неопределённость состояния всей партии" - писал, анализируя этот период Троцкий. Этой-то "неопределённостью", царившей в верхах, и воспользовался Сталин, понимая отчётливей других, какой редкий шанс предоставляет ему судьба. На политической сцене, оказавшейся к тому времени к его услугам, он собирался ставить драму о Ленине собственного сочинения. Драма должна была условно называться "Живой труп". Начало и финал её были известны ему загодя, остальное должно было наполниться содержанием по ходу дела. 
 Когда здоровье Ленина ранней весной 1922 г. ухудшилось, Сталин попытался, под предлогом заботы об "Ильиче", предложить Ленину длительный отдых на Кавказе, "где он, - как пишет автор книги "Ленин" Луи Фишер, - был бы отрезан от кремлёвских дел". Но, несмотря  на все старания Сталина и его друга в то время Орджоникидзе, Ленин отверг идею отдыха на Кавказе. Пришлось смириться с отдыхом и лечением в Горках. Горки, конечно, не Кавказ, близость Ленина к Москве несколько усложняла цель Сталина держать своего оппонента номер 1 на  значительном расстоянии. Особняк в Горках и становится местом необъявленной дуэли между ними.
 Большинство статей и высказываний Ленина в этот период носят острый антисталинский характер. Неудивительно, что Сталин прилагает все усилия, чтобы дискредитировать их, нейтрализовать их эффект. Он старается убедить всех вокруг, что то, что написано Лениным против него, написано им "под влиянием болезни" и в силу этого, не заслуживает доверия.
 "Ещё при жизни Ленина, - писал пытавшийся разобраться во всём задним числом Троцкий, - Сталин вёл против него подкоп, осторожно распространяя через своих агентов слух, что Ленин - умственный инвалид, не разбирается в положении дел и прочее".
 У Ленина в Горках оказалось, как никогда, много свободного времени для размышления о своих соратниках, в том числе, и о Сталине. Незадолго до обострения болезни, Ленин, обеспокоенный растущим авторитетом Троцкого, пытался сколотить что-то вроде антитроцкистского блока, втянув в него и Сталина. Теперь же, он, всё в большей степени осознаёт, что пытаясь в лице Сталина создать противовес Троцкому, он проявил неосмотрительность и недооценил, как и большинство его соратников, сталинское властолюбие и те огромные возможности, которые открылись для него со вступлением в должность Генерального секретаря. Считая, что Троцкий в сложившейся ситуации меньшее зло, Ленин пытается теперь, уже в противовес Сталину, заключить союз с Троцким. 
 Он надеется, что если ему самому не удастся убрать Сталина с поста генсека, то это за него сделает Троцкий, которого он намеревается вооружить своими "горючими" антисталинскими материалами, приготовленными к тому времени. Главное, беспокоится он, чтобы Троцкий не спасовал, не пошёл на "гнилой компромисс" со Сталиным. По этому поводу он встречается с Троцким в Горках. Между ними, к большому раздражению Сталина, идёт секретная переписка.
 Если другие в партии всё ещё считали, что должность генсека - это не Бог весть что (в глазах многих Сталин на этом посту выглядел как довольно ограниченный в своих полномочиях заведующий отделом партийных кадров), то Ленин определённо приходит к выводу, что  это отнюдь не так.  Этот пост сам по себе действительно изначально не сулил больших возможностей на партийной вершине. Значительным сделал его Сталин, разобравшись в том, какие неограниченные возможности этот пост сулит при умелом его использовании. В так называемом политическом "завещании" Ленин не зря, говоря в нём о Сталине, употребляет фразу "сосредоточил в своих руках необъятную власть". Он всё же надеялся выкарабкаться из болезни и приложить максимум усилий для того, чтобы лишить Сталина этой "необъятной власти".  
 Сталин всё чаще и чаще обнаруживает себя под обстрелом ленинской критики. В свою очередь, он всё меньше считается с мнением Ленина. Он нарушает ленинские инструкции в переговорах с грузинским правительством, смеет перечить  в важных в глазах Ленина вопросах внешней торговли. Он уже получил словесные оплеухи от Ленина, назвавшего его
 "держимордой" и "шовинистом". В статье "Лучше меньше, да лучше" Ленин также обвинил его в опасной бюрократизации партийных органов. К перечисленным "грехам" Сталина, после его грубого обхождения с Крупской, присоединяется и чисто личный мотив для растущей неприязни Ленина.
 На предстоящем партийном съезде, на котором больной Ленин всё же рассчитывал выступить, он готовил серъёзную атаку на Сталина. "Да, Ильич не верит Сталину, - сказала Троцкому секретарь Ленина Фотиева. - Он хочет открыто выступить против него перед всей партией. Он готовит бомбу".
 Приставленный к Ленину в качестве ответственного за его отдых и лечение Сталин не спускает глаз со своего подопечного "бомбометателя" с момента его переезда из Москвы в Горки. "В 1922 году, - пишет автор статьи "Ленин в Горках. Болезнь и смерть" Н.Петренко, - Сталин - самый частый посетитель больного в Горках - наблюдает, анализирует, читает медицинскую литературу". И приходит к определённому выводу. По воспоминаниям Валентинова: "до Ленина ещё летом 1922 года дошли, очевидно, сведения о том, что в партийных кругах, близких к Сталину, на нём поставлен крест".
 "Я ещё не умер, - бросил он в эти дни реплику, - а они со Сталиным во главе меня уже похоронили". Мысленно его соратники действительно похоронили Ленина и обращались с ним соответственно. В октябре 1923 года, то есть, когда Ленин ещё был жив, на совещании шести партийных руководителей идёт подробное обсуждение вариантов будущего погребения Ленина, в том числе и предложения о бальзамировании. А ведь именно в октябре наступило значительное улучшение в состоянии здоровья Ленина. 
 Мёртвой тишиной встретил Кремль Ленина, когда тот в последний раз, в октябре 1923 года, посетил Москву. "Тишь, безлюдье вокруг" объяснялось тем, что так предотвращалось вмешательство Ленина, списанного со счёта его соратниками, в происходивший уже передел власти.  Б.Равдин и А.Ханютин, авторы книги "У великой могилы. Ракурсы", утверждают в своей книге, что Каменев, в то время заместитель Ленина по Совнаркому, отправил всех по домам, чтобы предупредить какое-либо спонтанное общение с Лениным. Если учесть при этом, что Ленин обнаружил в своём кабинете замки от ящиков своего письменного стола взломанными, то можно представить себе в каком депрессивном состоянии он возвратился в тот день в Горки.
 В конце 1922 - начале 1923 г. Ленин узнаёт об официальном надзоре за ним Сталина, что отныне он должен будет  принимать в расчёт до конца своих дней. Сталин, между тем, добивается всё большей изоляции Ленина в Горках. Вновь и вновь проверяет он герметичность изоляции Горок от неконтролируемых проникновений извне, допытывается, как вспоминала секретарь Ленина Фотиева, "не говорю ли я Владимиру Ильичу чего-нибудь лишнего, откуда он в курсе текущих дел?"
 Сталин конфликтует со всеми, кто минуя его, пытается помочь Ленину обойти установленный контроль над происходящим в Горках. Он строго отчитал ту же Фотиеву, когда она, по просьбе Ленина, попыталась собрать для него материалы для всё ещё планируемого Лениным выступления на предстоящем съезде. Он был взбешён, когда узнал, что Крупская передала письмо Ленина Троцкому. Он позвонил тогда Крупской и вовсю обругал её. Это вызвало гнев Ленина. Ленин отправляет письмо Сталину и требует от Сталина извинения, грозя, в противном случае, порвать с ним всяческие отношения. Сталин извинился. Впрочем, извинения Сталина можно назвать извинениями лишь с натяжкой. В ответном письме к Ленину они выглядят, скорее, как вынужденная уступка человеку, который, ввиду болезни, похоже, и сам не знает, чего он хочет. Сталинские извинения в письме густо перемешаны с оскорбительными намёками и если учесть, что оно направлено больному Ленину, чья жизнь в это время, по сути дела, висела на волоске, то понимаешь, что их автор явно не намеревается щадить пытающегося выкарабкаться из болезни вождя, скорее наоборот - добить его. "Впрочем, заканчивает он ответ Ленину, - если Вы считаете, что для сохранения "отношений" я должен "взять назад" сказанные выше слова, я их могу взять назад, отказавшись, однако, понять, в чём тут дело, где моя "вина" и чего собственно от меня хотят".
 Вот как об эпизоде, связанном с оскорблением Сталиным жены Ленина писала сестра Ленина М.И.Ульянова.(Воспоминания Ульяновой были обнаружены после смерти среди её личных бумаг).
 "Сталин вызвал её (Крупскую) к телефону и в довольно резкой форме, рассчитывая, очевидно, что до В.И. (Владимира Ильича) это не дойдёт, стал указывать ей, чтобы она не говорила с В.И. о делах, а то, мол, он её в ЦКК потянет. Надежду Константиновну этот разговор взволновал чрезвычайно: она была совершенно непохоже сама на себя, рыдала, каталась по полу и пр. Об этом разговоре она рассказала В.И. через несколько дней, прибавив, что они со Сталиным уже помирились. Сталин действительно звонил ей перед этим и, очевидно, старался сгладить неприятное впечатление, произведённое на Н.К. (Надежду Константиновну) его выговором и угрозой. Но об этом же крике Сталина по телефону она рассказала Каменеву и Зиновьеву. Раз утром Сталин вызвал меня в кабинет В.И. Он имел очень расстроенный и огорчённый вид: "Я сегодня всю ночь не спал". - сказал он мне. "За кого же Ильич меня считает, как он ко мне относится! Как к изменнику какому-то. Я же его всей душой люблю. Скажите ему это как-нибудь". Мне стало жаль Сталина. Мне казалось, что он так искренне огорчён. Ильич позвал меня зачем-то, и я сказала ему, между прочим, что товарищи ему кланяются. "А", - возразил В.И. "И Сталин просил передать тебе горячий привет, просил сказать, что он так любит тебя". Ильич усмехнулся и промолчал. "Что же, - спросила я, - передать ему от тебя привет?" "Передай" - ответил Ильич довольно холодно." 
 Молотов в беседах с журналистом Чуевым вспоминал о довольно грубой в кругу своих единомышленников реакции Сталина на ссору с Крупской: "Я должен перед ней на задних лапках ходить? Спать с Лениным ещё не значит разбираться в ленинизме!...Что ж, из-за того, что она пользуется тем же нужником что и Ленин, я должен её так же ценить и признавать, как Ленина". *
 Сталинские "выпады на рапире" издалека изводили Ленина, ухудшали его здоровье, что было, очевидно, в глазах  Сталина большим плюсом. Так, нервотрёпка по поводу его конфликта с Крупской кончилась для Ленина частичным параличем.
 Сталин не упускает возможности влиять на лечивших Ленина русских и иностранных врачей, находившихся, по сути дела, в его подчинении.  Их мнения стали вдруг странным образом совпадать с мнением Сталина: только, мол, полная изоляция Ленина от внешнего мира, а с ней и отсутствие причин для волнения могут поставить всеми любимого Ильича на ноги.  Луи Фишер в книге "Ленин" пишет, что Ленин в какой-то момент понял, что "не врачи дают указания ЦК, а ЦК даёт инструкции врачам".
 Недоверие Ленина к врачам растёт. Он начинает постепенно видеть в них покорных исполнителей воли  Сталина. В  том, что это так, убедил его окончательно тот факт, что его личная просьба к секретарю Фотиеевой о сборе для него материалов к планируемому им выступлению на съезде стала известна лечащему его иностранному врачу Ферстеру и то, что Ферстер, только два дня назад разрешивший Ленину принимать визитёров, вдруг, без всякой видимой причины, резко и бесповоротно отменил все визиты к Ленину, запретил ему чтение газет и доступ к какой бы то ни было политической информации. Что запрет был сталинским ударом издалека было уже ясно Ленину, занятому в то время составлением так называемого "политического завещания", носившего острый антисталинский характер.
 "В запрете, - пишет Петренко, - Ленин увидел не благожелательную медицинскую рекомендацию, а злую волю своих коллег по партии, стремящихся из разных соображений отстранить его от каких бы то ни было государственных дел. Конкретно, надо полагать, он имел ввиду Сталина". Об этом пишет и Луи Фишер: "Есть предположения, что Сталин, зная о нервном напряжении Ленина, нарочно раздражал его и через советских врачей убедил Ферстера изменить свои первоначальные инструкции с целью причинить ему лишнее раздражение".
 Очередной сталинский удар издалека достиг своего. Секретарь Ленина Фотиева сделала в те дни запись в дневнике: "Владимиру Ильичу хуже..." По словам сестры Ленина "его расстроили врачи до такой степени, что у него дрожали губы". Пытаясь всё же прорвать сталинскую блокаду Горок, Ленин, прийдя в себя от шока, потребовал в ультимативном порядке выдачу ему материалов специально образованной по настоянию Ленина комиссии, занимавшейся расследованием фактов самоуправства на Кавказе Сталина и его союзников в то время: Дзержинского и Орджоникидзе. По воспоминаниям Фотиевой, на заседании Политбюро, где обсуждали этот вопрос, между Каменевым и Сталиным произошёл следующий обмен записками. Каменев Сталину: "Думаю, раз Владимир Ильич настаивает, хуже будет сопротивляться". Робко настаивающему Каменеву Сталин ответил с едва скрываемым раздражением: "Не знаю, пусть делает по своему усмотрению".
 Сталин отмахнулся от Каменева, но решил дожать до конца всё ещё неугомонного Ленина. Для этого ему нужны были чрезвычайные полномочия в деле контроля над режимом и лечением Ленина, безоговорочная власть над ним.  И он делает ход конём, тщательно подготовившись и сведя риск задуманного к минимуму. Хотя Сталин и согласился с Каменевым о передаче в распоряжение ленинской комиссии требуемых Лениным документов, "он, - как пишет Фотиева, -видимо, был недоволен этим решением. Он предложил, чтобы Политбюро освободило его от  обязанностей наблюдения за выполнением режима, установленного врачами для Ленина". Возможно, что тогда-то, как предполагает Н.Петренко: "Сталина, заявившего о своём намерении покинуть пост куратора, умиротворили обещанием не вмешиваться в его прерогативу "по мелочам", и с этого времени режим Ленина в ещё большей степени, чем раньше, определяется волей Сталина". 
 Узник в Горках, каким на самом деле оказался Ленин, узнав о решении Политбюро, окончательно впал в депрессию, закончившуюся для него инсультом. Его разбил паралич и он лишился речи.
 Паралич Ленина не был, возможно, прямым результатом сталинских козней против него. Болезнь проходила свои стадии и паралич мог быть такой стадией. Мнения врачей, лечивших Ленина, расходились по поводу диагноза болезни. По некоторым предположениям причиной болезни был наследственный сифилис. "Все реакции на сифилис, - пишет в книге "Ленин" Луи Фишер, - оказались отрицательными. Тем не менее была снаряжена целая медицинская экспедиция в Астрахань, откуда родом были предки Ленина с отцовской стороны, чтобы проверить подозрения о наследственном сифилисе". 
 "Такую старую грязь разворошили, что и вспоминать нет охоты" - рассказывал об этом заместитель Ленина по Совнаркому, а позже Председатель Совнаркома А.И.Рыков Борису Николаевскому в 1923 году, в Саарове, под Берлином, где оба были гостями Максима Горького.   
 В июне 1922 года один из лечащих врачей Ленина немецкий терапевт Г.Клемперер приходит к выводу, что Ленину осталось жить не более, чем полтора года. Ленин был обречён. Сталину важно было знать, что это произойдёт наверняка. Он мог позволить себе быть более раскованным, но был вынужден все же считаться время от времени с тем, что "партийный лев" всё ещё жив и в агонии может представлять для него существенную опасность.
 В отличие от предыдущих лет, Сталин, начиная с 1923 года, не столь частый посетитель  Горок, видимо, предпочитая не давать основания для усиления прямого конфликта между ним и Лениным. Имя Сталина, как вспоминала дежурная медсестра при Ленине, Т.Белякова с какого-то момента упоминалось "в Горках очень редко. И то, - добавляет она, в отсутствии Ильича". Сталин получает сведения о состоянии здоровья Ленина от врачей, выслушивает внимательно рассказы тех, кто посетил Ленина, вглядывается в последние фотографии Ленина и киноматериалы о нём. Он явно интересуется подробностями агонии Ленина. Часть сведений о душевном и физическом состоянии Ленина, равно как и о его контактах, Сталин мог получать и от своей жены Н.Аллилуевой, работавшей в качестве дежурного секретаря Ленина. Да и не только от неё. Две секретарши Ленина Л.Фотиева и М. Володичева, наиболее близко работавшие в то время с Лениным, невольно оказались в Горках "агентами" Сталина. Им диктовал Ленин, пока ещё мог диктовать, самые важные в его глазах записки и статьи. В том числе и те, которые касались непосредственно Сталина и могли так или иначе угрожать его положению в партии. В силу того, что они должны были отчитываться перед Сталиным, как уполномоченным Политбюро, отвечавшим за всё, что происходило в Горках, он имел возможность знакомиться с секретными ленинскими материалами практически в тот же день, когда они были написаны. 
 "Вечером 24 декабря, - пишет Володичева, - я снова была у постели Ленина. "Я буду диктовать вам свой дневник (сказал Ленин). Он абсолютно секретен. О нём пока никто не должен знать. Вплоть даже до членов ЦК. Кончив диктовать, Ильич ещё раз напомнил, что продиктованное вчера, 23 декабря, и сегодня, 24 декабря, является абсолютно секретным. Подчеркнул это не один раз. Потребовал всё, что он диктует, хранить в особом месте под особой ответственностью и считать категорически секретным". Секретные записки Ленина, несмотря на все его усилия, оказывались опять и опять доступными Сталину. "Я сама передала (Сталину), - признавалась Фотиева, - письмо Ленина о национальностях (в котором Ленин подверг острой критике поведение Сталина в Грузии)". "То есть сразу после того, как он (Ленин) продиктовал? - спросил бравший у неё интервью писатель Бэк. - Да".
 Ленин, с трудом выкарабкивающийся из очередного инсульта, видимо, много думает в эти дни о возне вокруг него Сталина. Вновь и вновь возвращается он к анализу сталинских поступков и приходит окончательно к выводу о том, что Сталин не только задумал устранить его от политической деятельности, но и добить его физически и что "его режим (равно, как и лечение) определяется рекомендациями врачей ещё в меньшей степени, нежели можно было предполагать". Подозрения Ленина на этот счёт усиливаются, принимают характер мании преследования. Он наотрез отказывается встречаться с врачами и прекращает принимать лекарства. Полагаясь отныне в борьбе с болезнью только на свою волю, он, казалось, поставил перед собой сверхзадачу - дотянуть всё же до партийного съезда, а там изловчиться и метнуть в Сталина заготовленную "бомбу". "Сколько дней осталось до съезда?" - спрашивает он свою секретаршу. "Месяц и двадцать дней" - отвечает та.
 Ленин "ещё с самого начала болезни, - вспоминала Крупская, - попросил достать ему медицинские книги. Обложил себя ими и принялся за изучение своей болезни - больше всего по английским источникам". Видимо, тогда он убеждается в правильности своих прежних догадок: его ждёт вновь инсульт и мучительное умирание. "Вам приходится очень трудно, - бросил он как-то одной из медсестёр Т.Беляковой Но вы должны быть готовы к худшему. Будет ещё труднее, когда потеряю речь" и в ответ на утешения медсестры добавил: "К сожалению, случится. Я знаю это не хуже врачей". 
 Зимой 1923 года, после очередного спазма сосудов, он сказал лечащим врачам Крамеру и Кожевникову: "Так когда-нибудь будет у меня кондрашка (народное, означает "апоплексический удар", "инсульт"). Мне уже много лет назад один крестьянин сказал: "А ты, Ильич помрёшь от кондрашки", а на мой вопрос, почему он так думает, он ответил: "Да шея у тебя больно короткая".
 Некоторые просветления в ходе болезни, длившиеся порой месяцами, вселяли в него робкие надежды на выздоровление. С течением времени, однако, становилось для него ясно, что дело идёт к концу. Он упорно думает о смерти. Всё чаще возвращается к этой теме в разговорах с домашними. Подумывает, видимо, временами о самоубийстве. Как-то, вспомнив о Лафаргах, дочери и зяте Карла Маркса, покончивших жизнь самоубийством, он сказал Крупской: "Если не можешь больше для партии работать, то надо уметь смотреть правде в глаза и умереть так, как Лафарги". Не к этому ли периоду относятся воспоминания о нём, опубликованные позже: "Иногда часами он сидел, задумавшись. Даже в присутствии посторонних временами погружался в свои мысли. Иногда на глаза его навёртывались слёзы, особенно, если он оставался один".
 Почему же именно Сталину поручали неизменно заниматься организацией лечения и отдыха Ленина? Ведь все "на партийной вершине" были прекрасно осведомлены о явно ухудшившихся отношениях между ними. 
 В книге "В.И.Ленин" автор Дора Штурман пишет: "Когда я пытаюсь себе объяснить, почему цекисты состава 1922-23 годов так легко и охотно сделали Сталина "начальником режима" больного Ленина, я нахожу этому только одно объяснение: в глубине души, затаённо, молча и дружно они не любили не только Сталина, но и Ленина. И оказались к нему во время его болезни совершенно безжалостными... Ленина они боялись, уважали, но сердечного тепла к нему никто не испытывал". Что это так, подтверждают некоторые откровения бывших ленинских соратников. Так, член президиума Главлескома ВСНХ С.Либерман оставил нам запись своей беседы с Рыковым, которым был в првительстве Ленина руководителем ВСНХ и затем сменил Ленина на посту председателя Совнаркома: "Вот сижу я у руля социалистического строительства, в ВСНХ. Мне Ильич верит - и как всё же трудно с ним. Никак нельзя на него положиться на все 100 процентов. Придёшь, обсудишь, договоришься, и он тебе скажет: "Выступи и я тебя поддержу". А как только он почувствует, настроение большинства против этого предложения, он тут же тебя предаст".
 Один из активных деятелей социал-демократической партии, одно время сотрудничавший с Лениным после октябрьского переворота, писал о Ленине:
 "Прежде всего, отталкивала его грубость, смешанная с непроходимым самодовольством, презрением к собеседнику и каким-то нарочитым (не нахожу другого слова) "наплевизмом" на собеседника, особенно инакомыслящего и не соглашавшегося с ним... Он не стеснялся в споре быть не только дерзким и грубым, но и позволить себе резкие личные выпады по адресу противника". 
 Заседания Совнаркома, которые проводил Ленин, по свидетельству его соратника, советского торгпреда Александра Накловского, напоминали "класс с учителем, довольно-таки нетерпимым и подчас свирепым, осаживающим "учеников" невероятными по грубости окриками".
 Не в этом ли отсутствии теплоты к своему вождю кроется причина того, что его соратники продолжали держать Сталина "надсмотрщиком" при нём, несмотря на резкие столкновения между ними и даже, несмотря на самоотвод Сталина. Боязнь перед Лениным прошла, сердечной теплоты действительно не было, и они просто отвернулись от него. Ведь пока Горки "сторожил" Сталин, другим соратникам уже мерещилась единоличная власть во всей её полноте, без "свирепого" учителя над головой.    

 ___________

 * См. о назначении Сталина генсеком в статье "Ленин. Война с соратниками".

 **Иначе об этом разговоре Сталина с Крупской рассказывает
 дипломат-перебежчик Григорий Беседовский в книге "На путях к термидору":
 "Его грубость дошла до того, что он предложил ГПУ подслушивать телефонные разговоры Крупской с Троцким. Крупская долго терпела это, но однажды, когда Сталин позвонил к ней и в грубом тоне заявил, что, если она будет передавать больному Ленину жалобы Троцкого, он пришлёт отряд ГПУ и выбросит её из квартиры, а возле Ленина посадит сиделку, Крупская не выдержала и резко оборвала Сталина. В ответ она услышала по телефону резкое и грубое ругательство, какое встречается в самых низкопробных притонах".


 Продолжение читайте в следующей главе:

ОТРАВИЛ ЛИ СТАЛИН ЛЕНИНА?
http://www.proza.ru/2011/03/12/1528