Александр КУЗЬМЕНКОВ

Вряд ли можно выдумать что-то непригляднее нынешнего лонг-листа «Ясной Поляны»: сплошное утильсырье, обноски и объедки других паралимпиад. Впрочем, давайте по порядку.
КОГДА Б ВЫ ЗНАЛИ, ИЗ КАКОГО СОРА…
Начать, по-видимому, следует с высокого ареопага.
Про Владислава Отрощенко ничего не скажу: не читал. Да что я, других не читал? Для емкой характеристики каждого хватит и одной цитаты.
Павел Басинский: «Два молодых ковбоя едут по пустыне. Билли – в изящной голубой курточке с бахромой и серебряными монистами». Та ви ж зрозуміли: хай живе рідна Оклахомщина.
Евгений Водолазкин: «Феликса Дзержинского после двухчасового выступления на пленуме ЦК хватил удар». А ничего, что Дзержинский от инфаркта умер, а не от инсульта?
Алексей Варламов: «Симон Сербинов овладевает на могиле своей матери телом Сони Мандровой, а потом приходит в Чевенгур и обретает в нем конец». От комментариев воздержусь: Роскомнадзор не велит…
И кого эта судейская коллегия могла приветить? Исключительно братьев по разуму. Все изгои «Нацбеста» и «Большой книги» тут как тут. Кубрин и Валитов, оплеванные даже неприхотливыми нацбесами? – добро пожаловать. Иличевский, Горбунова и Попов, которым «Большая книга» сделала ручкой? – милости просим.
Думаю, однако, что есть тому и чисто технические причины. Пример «Нацбеста», не успевшего с чувством, с толком, с расстановкой попилить спонсорское бабло – лучший стимул для стахановской работы. Тем паче Samsung – компания буржуинская, мало ли что…
Лишнее подтверждение этой версии – спич председателя жюри Владимира Толстого: мы, мол, взяли повышенные обязательства и готовы подвести итоги не в декабре, как обычно, а к 9 сентября. 
Тут уж не до эстетства – сейчас сами в том убедитесь.
СЛОВО О МУХОЯСТИИ БОГОПРОТИВНЕМ
(О. Ермаков «Родник Олафа»; М., «Редакция Елены Шубиной», 2021)
Исторический романист Ермаков был в тайный год крещен цветочным крестом по благословению старицы Елены, дщери Данииловой. Шубина, впрочем, подстраховалась: «Родник» вышел в серии «Неисторический роман».
Неисторический роман, значит. Политкорректно, да. Но это вообще не роман, а откровенный авторский и редакторский брак.
Сюжет? – с ним О.Е. не перетрудился: обобрал Иванова, делов на три копейки. Получилось «Золото бунта» в изводе 1230 года. Там – уральская Чусовая, тут – смоленские Гобза да Каспля. Там – сплавщики, тут – плотогоны. Там – пастырь добрый Флегонт да раскольники-истяжельцы, тут – пастырь добрый Стефан да язычники. Там и сям герои гоняются за неслабым бонусом: сплавщик Осташа – за пугачевским кладом, немой плотогон Василек – за даром речи; оба остаются при пиковом интересе. Там и сям голые девки в речках плещутся: вогулка Бойтэ да язычница Гостена. 
Язык? – вот здесь начинаются серьезные разночтения. Иванов свои «бокори с кипунами» выдумал – какой с него спрос? А Ермаков, похоже, весь интернет перетряхнул, чтобы найти старыя словеса почуднее, позатейливее: анжь, похухнание, женуть и проч. Правда, распорядиться экзотами не сумел: он и на ровном месте буксует.
Над «Родником» я понял, что мне симпатичен капитан Лебядкин: всего-то стакан мухоедства. О.Е. наладил производство продукта в промышленных масштабах. Чтобы дело не кончилось построчным комментарием, хватит двух-трех примеров.
«Мне купцы говорили, оне оксамиты оттудова везли», – а почему купцы оне, женского рода? Впрочем, не только купцы: «оне бортники». Спешите видеть! Тотальный вынос мозга, разрыв шаблонов! Улетное фрик-шоу: купцы-гермафродиты и бортники-трансвеститы! Художественный руководитель – Олег Ермаков! И звательный падеж, естественно, на все случаи гож: «Мечами Перуне ограждены». Плюс конская доза лексических анахронизмов: «любили зырить», «глупо лыбился».
Претензий к матчасти ничуть не меньше, так что и здесь придется брать по минимуму: «Лука выучил его многим буквицам, а иные и складывать в словеса: БОГЪ, ХРИСТОСЪ, ХРАМЪ, ВАСИЛЁКЪ». А ничего, что букву «ё» придумала княгиня Дашкова в 1783 году? Несуразица того же свойства: «Господи Иисусе Христе…» Никонианская орфография до Никона? Это пять!
Всем полный кафтан пенистого каравая: Олегу Николаевичу за бесспорную удачу, Елене Данииловне за очередной «Цветочный крест», – кажется, четвертый по счету. Так ведь явно не последний. Несчастья начались, готовьтесь к новым, сказал Вильям наш Шекспир.
Отставить. Применительно к случаю надо по-ермаковски: хорош лыбиться, Перуне желю и срящи учинил. 
МЕНТ ПОГОНЫ ПРОПИЛ
(С. Кубрин «Виноватых бьют»; М., «Редакция Елены Шубиной», 2022)
Неприкаянные мудаки с печатью экзистенциального страдания на челе бродят по нашей новейшей словесности табуном. Центральная фигура кубринского сборника, опер Гоша, он же Жора, Жарков – как раз из их числа. В общем, «Новые приключения Служкина, или Мент погоны пропил»: та же беспросветно нудная хрень про извечную маету загадочной русской души. С женой невмоготу: надо бухнуть и сгонять к проститутке Аллочке. Жена на лыжи поставила, но без нее тоже невмоготу: надо бухнуть и сгонять к Аллочке. Жена простила – и снова невмоготу, психотерапия прежняя.
И ладно бы рассказ-другой, а то полтора десятка, и все на одну колодку: «Ты как родился, уже кто-то решил, что жить тебе всю жизнь – плохо». Какая боль, какая боль!
Не меньшую боль суждено вытерпеть читателю. Во-первых, надо разобраться в путаной композиции сборника, где вместо завтра сегодня вчера. Во-вторых, предстоит вынести запредельную степень достоверности: опер Жарков валит наглухо одного подозреваемого за другим – и ни тебе уголовного дела, ни даже завалящей служебной проверки. А самое главное испытание – кубринский идиостиль, от которого Розенталь с Ожеговым в гробу перевернулись: «слоистое лицо», «со счета сбитая чашка», «стройные каблуки», «почувствовал мякоть в ногах», «монотонно смотрели в пол». Пуще прочего впечатляет свиристель, невесть как порхнувший в череду отвлеченных существительных: «В тревожном карканье, гуле, свиристеле». Давайте зачетку. Высший балл.
Собственно, на меньшее Кубрин и не рассчитывает: «Мечтаю о всенародной читательской любви. О востребованности. Думаю, не надо об этом стесняться говорить. Хочу быть любим читателями. При жизни прочувствовать, что такое звездная литературная судьба» (интервью порталу «Пенза СМИ»).
Хм. Для начала не повредило бы «Школьный толковый словарь» одолеть. А до тех пор, не в огорчение будь сказано, виноватых бьют. Как и еще одну категорию граждан.
Последних даже и в алтаре.
ТРИНАДЦАТЫЙ АРКАН
(В. Богданова «Сезон отравленных плодов»; М., «Редакция Елены Шубиной» 2022)
Что за комиссия, Создатель! – читать сто сорок мохнатую лекцию про День сурка, в который превратилась российская женская проза. Про замшелый, один на всех, метасюжет: инициацию, то есть цепь испытаний на пути под венец. Про абсолютно однотипные злоключения: я, бывало, всем давала. Про духовно богатую деву, чья духовность никак не отражается в гинекологическом зеркале, – а другими инструментами наши пишбарышни не владеют. Да что поделать? – «Сезон» выкроен точно по тем же лекалам.
Очередную духовно богатую деву кличут Женей. Особая примета: цыцки гаубичного калибра. Приданое – стандартное для поколения Y: Modjo, Ace of Base и прочий хлам с «Муз-ТВ», мечты о журфаке. Тем не менее, В.Б. регулярно именует героиню «странненькой». В чем тут неподражательная странность? – хрен вам, буржуины, а не военная тайна.
С шестнадцати годков кружит девушку любовь: Жене приглянулся кузен Илья. Правда, дело в первом раунде не зашло дальше робких обжималок на пленэре. Пока суд да дело, у Жени случился какой-то безликий Семенов, а у Ильи – какая-то безликая Юля. Но это, право, мелочи. Во втором раунде сладкая парочка замутила уже не по-детски: залет, разборки с родителями, аборт. И еще один тайм-аут, на девять лет: у Жени – бухло и безликий Амин, у Ильи – ипотека и безликая Маша. В третьем, финальном, раунде Женя неотвратимо протрезвеет, а Илья неизбежно разведется, и оба к 30 годам сообразят, что родителей в иных случаях полезно посылать куда подальше. Совет да любовь. Будем кушать «дюрсо» и перцовую за российскую семью образцовую.
Все это до изжоги кондитерское: «живот, будто покрытый медом», «она пахнет сладким и цветочным», «ее дыхание пахло золотистым лесным медом», «глаза с медом, с золотом», – в общем, диабетикам строго противопоказано.
Но чиклит в богдановском исполнении стринги порвал, пытаясь выглядеть остросоциальным романом. Актуальные тренды здесь так буйно колосятся, что хоть комбайн пускай: злокачественная мизандрия, лесбийские шалости, а главное – травма поколения: ах, посетили мы сей мир в его минуты роковые!
Рояль в кустах, придуманный советскими юмористами, сдан в утиль за ненадобностью. Наша ну о-очень добрая фея под каждый куст сует осколочно-фугасное СВУ. И если Женя решит погулять по Белокаменной, то непременно 31 августа 2004-го возле метро «Рижская» – как раз к теракту. И уж если Илья с Женей окажутся в Волгограде, то обязательно 30 декабря 2013-го, аккурат к взрыву троллейбуса, чудом убереглись.
Как страшно жить! Лейтмотив «Сезона» – тринадцатый аркан Таро: Смерть. Части романа носят имена боевых отравляющих веществ нервнопаралитического действия: «BZ [3-хинуклидинилбензилат]», «GB [О-изопропилметилфторфосфонат]» и «VX [О-этил-S-2-диизопропиламиноэтилметилфосфонат]». Ну, вы поняли.
С литературой у Богдановой те же проблемы, что и всех ее сверстников: сплошные суррогаты. Вместо сюжета – актуальная повестка, речь о ней уже была. Вместо характеров – штампы из женских пабликов. Вместо стиля – нагромождение леденечных красивостей.
Закономерно, впрочем: из «РЕШки» может ли что добро быти? Там тоже тринадцатый аркан на все случаи жизни.
ШТАМПОВЩИК ВЫСШЕГО РАЗРЯДА
(К. Рябов «Фашисты»; М., «Ноократия», 2021)
Намедни в карьере Рябова случился сбой. Неясного свойства, но вполне ощутимый. По «Фашистам» это очень даже заметно. Вместо респектабельного «Городца» – маргинальная «Ноократия» со срамным тиражом в 700 экземпляров при полном отсутствии ISBN. 
Но проект «Кирилл Рябов» не закрыт. И «Нацбест», в гроб сходя, благословил, и «Ясная Поляна» приютила. За какие заслуги – не ведаю.
К.Р. в свои 39 не усвоил прописную истину: субкультуру синей хаты и бардака можно подчистую израсходовать в одном-единственном тексте. В результате изготовил методом холодной штамповки девять книг, не отличимых друг от друга.
«Я затарился бухлом, пришел домой и сел пить» («Клей», 2016).
«Селиванов выпил подряд четыре бутылочки водки. Немного подождал и добавил еще две» («Фашисты», 2022).
Потрясающая эволюция. Рябовские сюжеты столь же разнообразны – что ни текст, то «Повесть о Горе-Злочастии» в современном изводе. «Пес»: служил Гаврила безработным и под раздачу угодил. «777»: служил Гаврила кулинаром и под крутой замес попал. Кирилл Викторович, а есть еще что-нибудь в репертуаре? Есть, а как же! – «Никто не вернется»: сменил Гаврила пол и паспорт, но все-таки влетел в блудняк.
В рассказах из «Фашистов» Гаврила будет служить алконавтом, копирайтером, учителем английского, статистом на киносъемках… в общем, не важно. Важно другое: рябовский герой – не человек из плоти и крови, а лишь сумма разнообразных несчастий. Это обязательный пункт повестки дня – как листопад осенью, как снег зимой.
Титульная метафора сборника: «На кухне горел свет. Там сидела голая Зоя. – Зоя в переводе с греческого означает “жизнь”, – сказала Зоя. Селиванов посмотрел на нее, грязную, толстую, с опухшим, землистым лицом, свалявшимися волосами, обветренными губами, отвисшими до пупка титьками, с татуировкой на руке в виде купидончика».
Такая вот жизнь. Родом из одноименного таблоида. Другую не завезли. Требую присвоить штамповщику Рябову высший 4-й разряд – в полном соответствии с ЕТКС. Вот и Левенталь того же мнения: «Постоянство – признак мастерства».
Так что не сомневайтесь: Гаврила станет булку испекать и флейтой торговать, попутно страдая от гангрены и прочих несовершенств мира.
А шел бы он уже лесом. Кудрявым, как у классиков сказано.
АВТОПОРТРЕТ В ЛАВРАХ
(В. Попов «Любовь эпохи ковида»; СПб., «Лимбус Пресс», 2021)
Однажды Валерия Попова спросили, как привлечь читательский интерес Тот со спартанской прямотой отрезал: «Лучше писать». Надо же, по нему не скажешь.
Фабульные ходы нового сборника на редкость разнообразны:
«Мы сгрудились вокруг широкого пня, уставленного в основном бутылками спирта».
«Казахская водка… особой, говорят, “палености”. Но ты же хотел познать жизнь? Познал. Вырубился».
«Доказательством чуда сиял золотой столб коньяка на моем столе!.. Этот столб коньяка я стремительно выпил».
Но лейтмотив тут другой – лютый авторский нарциссизм. Попов упоенно рассказывает про то, что живет в бывшей квартире Одоевцевой, и про комаровскую дачу – бывшую ахматовскую. Даром что про все это уже докладывал лет десять назад в повести «Плясать до смерти» – видимо, по сю пору заворожен своей мемориальной недвижимостью. Особо – про сватовьев-кумовьев: все они красавцы, все они таланты, все они поэты. Других вокруг себя самодельный денди не потерпит. С трепетной любовью составлен реестр некогда престижных кабаков: «Пекин», «Националь», «Крыша» – вот где, мол, мед-пиво пил. А если пропился до полушки, и на кабак не хватает, – тоже не беда. Любую шнягу В.П. возносит до чуть ли не греческого мифа: кухонные посиделки с двоюродными братьями у отставной московской <censored> – «кутеж трех князей», никак не меньше.
Ибо достоин. Вот он какой:
«Хибины были наимоднейшим местом, сюда съезжались покрасоваться лучшие люди Питера – успешные, спортивные, элегантные, веселые – как мы».
«Почему я, студент третьекурсник, чувствовал себя достойным этого места? Время было такое. Необходимы были красота, импозантность, образованность, интеллигентность, эрудиция».
Читайте, завидуйте! Погодим, однако.
Не знаю, что там насчет импозантности и эдегантности, а с поповским образованием в приличном месте даже на порог не пустят. Незаурядный эрудит путает «Илиаду» с «Лисистратой»: по его мнению, троянки мужьям в сексе отказали. Настаивает, что крапивные кольчуги принцам-лебедям злая мачеха сплела. А как вам цитата – якобы бунинская: «Давайте пить на сломанную голову!» 
Ничего, на сломанную голову сойдет – благо других читателей нет.
ВСЯ ТАКАЯ ЭСТЕТНАЯ…
(Лена Элтанг «Радин»; М., «Альпина Проза», 2022)
Истинно говорю вам: если литературная мадама на исходе шестого десятка именует себя Леной, добра не жди. Хотя она и впрямь вечная Лена: жеманная, как восьмиклассница на своей первой дискотеке, обремененная чисто пубертатной проблемой: изящно пляшу ли?
Пик популярности Л.Э. пришелся на конец нулевых. Мода была такая: недомагический недореализм, увитый мишурой и усыпанный конфетти, – Славникова, Палей, Гамаюн, Ривелотэ. Где вы теперь, кто вам цалует пальцы? Элтанг – реликт тех славных времен, и любой ее текст – Красная книга.
Какой-то злой человек (а вернее того – бес) надоумил всю такую эстетную Лену писать детективы. Рональд Нокс и Стивен Ван Дайн с их канонами уныло бредут пешим эротическим маршрутом. Особенно охотно Л.Э. нарушает 16-е правило Стивена Ван Дайна: «В детективе нет места литературщине». Романы Элтанг состоят из той самой литературщины чуть более, чем полностью. Фабулу приходится разыскивать в залежах раскавыченных цитат и аллюзий; нынешний опус – не исключение.
«Все это новое искусство – вздор, а этих здоровенных мужиков отдать бы в арестантские роты, вспомнил Радин».
«Радин очистил пару ядрышек и смахнул шелуху в пакет, где еще оставались орехи. Изумрудец вынимает и в мешочек опускает; и засеян двор большой золотою скорлупой».
Молодца авторесса, Чехова с Пушкиным читала. Но всякий шаг за границу изящной словесности равносилен самоубийству. «Речной карась», – милая, вам в школе не рассказывали, что морских карасей не бывает?
Велика важность караси. Зато мост выглядит сарматской фибулой, ноутбук похож на лезвие, изрезанное рунами, смыслы – войлочные и щекотные, а кто кого и за что замочил – дело десятое. Не пытайтесь повторить, работает профессионал.
В давнем интервью Л.Э. признала, что ее пастозный слог не годится для детективов. Но тут же пригласила в адвокаты Борхеса: мол, не то важно, как стиль соотносится с жанром, а то, как публика читает текст.
В общем, кто недоволен – сам дурак.
SILENTIUM!
Знаете, что бы я сделал на месте спонсоров любой литературной премии? Запретил бы членам жюри говорить под страхом пожизненного отлучения от кормушки. А то они вечно какую-нибудь служебную тайну разглашают. Алексей Варламов высказался наилучшим образом: «Отбирая короткий список, мы будем руководствоваться только соображениями литературы».
Без комментариев.