Юрий ПОЛЯКОВ «НАЗНАЧЕННЫЕ ТАЛАНТЫ» УПРАВЛЯЕМЫ

Беседовала Екатерина Блынская

– Хотелось бы поговорить с вами, Юрий Михайлович, о русской культуре, в частности о русском культурном коде. Когда он сформировался, откуда он взялся, что он такое, русский культурный код? Изменяемая ли это величина или постоянная? Что вы думаете об этом?
– Начать нужно с того, что я не специалист. Наверное, лучше обсудить этот вопрос с теми, кто работает на стыке философии, эстетики, религиозных штудий… Я попытаюсь сформулировать то, что я понимаю интуитивно как писатель, который уже много лет работает в литературе в разных жанрах.
Вообще-то, я исхожу из того, что модификация культурного кода зависит от периода, который мы рассматриваем. Скажем, культурный код Серебряного века – одно, сталинской эпохи – другое, постсоветский – третье, и так далее. Но есть, наверное, что-то общее, продиктованное, прежде всего, историческим опытом. Общество, к которому ты принадлежишь, даёт тебе с детства некие установки. Это православная культура, которая всё равно в тебя входит, хотя я, например, воспитывался в безбожное время, в атеистической школе, и мои родители были до старости атеистами… А вот мои обе рязанские бабушки были верующими. У них в комнатах горели лампадки. Влияние оказывает и литература, то, что человек читает. Я бы сказал так: культурный код – это комплекс установок, ориентиров, табу…
– То есть, табу у нас всё равно присутствует, как в древнейших обществах. Ещё не разрушены.
– Безусловно! Надо сказать, культурный код – феномен сложный и многоуровневый. В зависимости от социального происхождения, от культурного уровня, от личного жизненного опыта, от этнической принадлежности бывают востребованы различные его сегменты.
В целом в рамках нашего кода к сталинской эпохе люди относятся позитивно, за исключением тех, у кого в семье были пострадавшие. Хотя и тут есть исключения – возьмите позицию того же Проханова. Личная модификация культурного кода зависит порой от нюансов судьбы. Например, от того, с кем, с носителем какого кода, человек вступил в брак.
– О, как интересно! Я не думала, что тут может быть влияние, скорее, помощь в устройстве унаследованных рукописей.
– Уверяю вас! Я почти пятьдесят лет в литературе. Много видел и неоднократно наблюдал, как у писателей под влиянием новой подруги жизни менялась жизненная, а, значит, и литературная позиция.
– То есть, жена меняет взгляд мужа?
– Особенно это характерно для межэтнических браков. У русских национальная идентичность и без того «волатильна», надорвана вековой дерусификацией. И в такой ситуации зыбкого равновесия «ночная кукушка» может потянуть на хорошую рождественскую индейку. Неоднократно на моей памяти такое происходило. Между прочим, предмет для серьезного исследования.
– Ну да… Так как у нас религиозная философия отсутствует… всё подобное отсутствует…
– Я не знаток религиозной философии… Но некий императив в себе ощущаю. Например, сочиняю роман и как беллетрист понимаю, что для сюжета выгоднее загнать героя в ситуацию в духе Достоевского, точнее, Свидригайлова, но я этого не делаю… Срабатывает внутренний запрет. Код! Но и он меняется, конечно. Допустим, сейчас, когда одна часть русского народа вступила в войну с другой частью, сбитой с толку чуждым этнокультурным опытом, произошел взлом табу на пролитие братской крови. И это взломанное табу обязательно отразится на нашем культурном коде, как отразился такой же взлом в годы гражданской войны. Мы же до сих пор не преодолели разделения на красных и белых.
– Определение «Святая Русь» – это код или то, что мы придумали сами для себя?
– «Идеальное прошлое» – непременная составная часть любой национальной исторической мифологии, а она тоже формирует культурный код. Может быть, славянофилы искренне думали, что «исконная Русь», Московия была устроена гармоничнее. Когда-то давно… Эти времена действительно воспринимаются как золотой век. Но, думаю, если бы мы могли реконструировать код Святой Руси, то сильно бы удивились… Что я имею в виду? А вот что – кодекс строителя коммунизма хорошо известен, да и реальность развитого социализма тоже еще не забыта. Разница между кодексом, который писали на плакатах, и социальной явью того времени – огромная! Примерно то же самое, могу предположить, имело место и на Святой Руси. Зададимся вопросом: как, в частности, уживались тогда православие и язычество?
– Я думаю, оно не портило общую картину…
– Согласен. Прежний культ, поглощенный новой более совершенной верой, не исчезает бесследно, остается в культурном коде, обогащая его. К прошлому нельзя относиться, как к перенесенному заболеванию. За редчайшим исключением. Я не понимаю, к примеру, стойкую неприязнь нашей Церкви к Советской власти, формировавшей некогда свою идеологию в виде «позитивистской религии». Сейчас легко ругать, а тогда… Время-то было сложное! После отречения царя посещение богослужений нижними чинами армии сократилось в 10 раз! А почему почти не вспоминают о Соборе 1918 года? Его тематика многое объясняет. Не нравилось в клире очень многим, что нашу Церковь возглавляет не Патриарх, а полковник Романов. Поправили. Потом, думаю, не раз поминали добрым словом былого помазанника. А ещё совсем не понимаю высказывания Достоевского, мол, если ты православный, значит, русский. Значит, неправославный не может называться русским? Это как? А атеисты, а староверы? Один батюшка при мне сказал недавно, что атеист не может стать героем на войне….
– Может быть, это заигрывание его перед кем-то? Думаю, он это сказал для «красного словца», и так не думал.
– Возможно… Но массовый героизм на фронте в годы Великой войны в эту концепцию как-то не вписывается… Каждый второй тогда был комсомольцем. Я хорошо знаю это поколение, так как в молодости защитил кандидатскую диссертацию по фронтовой поэзии. Из писателей-фронтовиков даже к концу жизни мало кто пришел к вере. Они так и умерли атеистами и коммунистами. Я тогда был секретарём комсомольской организации Союза писателей, и когда некому было нести гроб, звали на помощь нас. Мне звонили и говорили: Юра, поднимай комсомол! В 1970-е никаких запретов на отпевание уже не было. Поступай, как хочешь! Но батюшка на панихидах героев войны бывал нечасто. И что же, этих людей считать не русскими?
– Достоевский, значит, лукавил…
– Полемика всегда лукава. Истина – головка сыра, которую каждый грызет со своей стороны. Другое дело, гонения на верующих… Этому оправдания нет. Да, пришла другая, позитивистская религия, новая агрессивная вера в коммунизм, которая к предыдущему «культу» относилась так же, как христиане к язычеству – жёстко и нетерпимо… Храмы взрывали! Да, жуть! А что, разве деревянного фаллического Перуна нельзя было оставить на днепровской круче – как артефакт? А пожилого волхва можно было не рубить топором? Видимо, нельзя… Мир после невиданных жертв Первой мировой войны вообще стал другим, патологически равнодушным к пролитию крови. Грехи советской власти надо рассматривать и в этом контексте.
Но и сегодня продолжается нетерпимость… Дался им Ильич в мавзолее! Не вы положили, не вам и выносить! Это тоже предмет культа – позитивистские мощи. Коммунисты верили, что наука всесильна и может сделать плоть нетленной. Ошиблись! Их псевдо-религия рухнула, но рукотворные мощи пусть лежат на долгую историческую память. Вы же выставляете в музеях языческие символы, даже фаллические, мумии, а чего здесь стесняться?
– Опять же, если взять христиан… лежат же части святых по храмам.
– Да, как подтверждение чудес Господних. А здесь – наука. Ленин не исцеляет, но удивляет. Люди долго верили в силу разума. Ошибались? А может, и нет? Потомки решат.
– Потомки новый мир построят…
– Может быть. Сколько можно Рублевку отстраивать? Я застал строительство одного нового мира… И лучше все-таки строить новый мир, чем разрушать старый. Но если вернуться к гонениям, то бросается в глаза одна странность. Богоборческий режим, пришедший к власти в многоконфессиональной империи, решил разобраться со служителями культа. Теоретически понимаю. Но почему среди мулл, раввинов, ксёндзов, буддийских монахов и т.д. жертв единицы, а мартиролог православных священников бесконечен, к тому же, оставшиеся в живых попали на десять лет в «лишенцы». Очевидно, речь тут идет о геноциде, а не «теоциде», и механизмы этого погрома лежат явно вне программы атеистической государственности.
– Хорошо… а касательно нашей многострадальной русской литературы? Как вы считаете, она была? И есть ли сейчас, и будет ли? Её нынешнее состояние каково? Кого вы считаете последним представителем великой русской литературы?
– Если брать титанов, наверное, это Шолохов, Леонов, Розов… Считаю, что крупнейший писатель двадцатого века – Булгаков… Если брать поэтов, Юрий Кузнецов, Владимир Соколов, Николай Рубцов… Я высоко ценю Валентина Катаева. Из него вышел весь наш постмодернизм. Он хорош, особенно как стилист… Были и другие значительные фигуры: Белов, Распутин, Астафьев, Трифонов, Проскурин, Анатолий Иванов, Дмитрий Балашов…
– А вот, например, наши модернисты?
– Я не могу их читать… Это, знаете ли, что-то вроде бреда на заданную тему. Кто их читает? По-моему, это назначенные таланты. Кухонные мифы. Наша интеллигенция любит многозначительную непонятность. Я считаю, классика – это перечитываемые произведения. Если тебя перечитывают современники, ты хороший писатель. Если следующее поколение, ты очень хороший писатель. А если даже последующие поколения, ты классик! Я сейчас беру с полки «Траву забвения» Катаева и могу читать с любой страницы. А к чтению Кима нужно приговаривать за мелкое хулиганство. Мука!
– Что, это не похоже на русскую литературу совсем?
– В литературе хорошо не то, что непохоже, а то, что хочется потом перечитывать. Непохожее быстро забывается. Потом выясняется, что таких «кимов» в каждом регионе по дюжине. Есть даже «покимистей», просто они не такие уцепистые, как их «клон Анатолий». Встречаются схожие персонажи в кинематографе. Сокуров, к примеру. Вроде, давно порешили: гений, а ни один фильм до конца досмотреть невозможно. Я это называю: «назначенный талант». Кем назначен? Не обязательно властью. Часто – тусовкой. Встречаются и «самоназначенцы».
– То есть некто работает над насаждением в умы чего-то своего? Чтобы назначенные таланты внедрились в головы?
– Я как раз вспомнил историю со старшим Аксаковым: он, будучи молодым озорным театралом, познакомился с масонами и, послушав их разговоры, в кураже написал пародийный трактат, навалял полную белиберду, жонглируя их терминами и символами: солнце разума встаёт, так сказать, над ущельем невежества… Там был «мастер стула», глава местной ячейки с немецкой фамилией, и ему Аксаков из озорства отдал трактат ознакомиться. Тот пришёл в восторг, мол, шедевр, будем распространять среди братьев и обсуждать. И один умный человек объяснил Аксакову, что он на краю гибели, когда правда вскроется – его просто уничтожат. Беги! Сбежал…
– Удивительно…
– Да, чистая правда! Есть и всегда была, как говорил Солженицын, «сплотка» людей, которые повязаны этой самой сакрализованной белибердой, которая для них всего-навсего код распознавания «свой-чужой». Не более. Тоже своего рода масонство… Юрий Кузнецов называл таких «шифровальщики пустот». Вот этот шифрует пустоты по-нашему, так мы его объявим большим писателем…
– Да, кумиры порой сотворяются из ничего… Прочитайте – перескажите… Никто толком не перескажет, о чем это было, потому что «ни о чём».
– Просто посмотрите на их тиражи… Триста-пятьсот экземпляров, и годами продать не могут…
– А расскажите про разделение писателей. Вроде бы хорошо, когда профессиональное сообщество сплочено, но у нас такое количество разных студий, союзов, междусобойчиков… Причем, одни не знают о других, другие о третьих, и писатели разделены. И мнение, например, кого-то известного может сильно изменить судьбу более «мелкого» литератора.
– Человек, живущий в литературе, не может не играть какое-то время в литературные игры и иерархии. Я тоже увлекался. Но чем раньше плюнуть на это и отстраниться, тем лучше. А мнения литературных олимпийцев, конечно, может сыграть в жизни литературного середнячка большую роль.
– То есть, если ты кого-то слушал раньше, с какого-то момента не слушать и делать своё дело. Чтобы тебя слушали.
– Прислушиваться надо к мнению тех, кого ты уважаешь за талант и мастерство. К мнению сильных литературного мира надо относиться равнодушно, хотя и среди них есть умные люди. А чтобы тебя самого слушали, надо просто говорить умно. И вся недолга.
– Где-то в глубине души, мне кажется, мы заждались эпохальных взломов, чтобы они подпитали информационное пространство, литературу… Я говорю о том, что нам не хватало, наверное, какой-то эпики? Девяностые не родили ни второй «Тихий Дон», ни новые «Войну и Мир», а сейчас как раз это носится в воздухе… Можно вполне написать нечто подобное.
– Безусловно. Эпос рождается от тектонических сдвигов истории. Вполне возможно, сейчас носят первые опыты в редакции будущие авторы нового Тёркина, «Тихого Дона», где-то склонился над ноутбуком грядущий Платонов. Возможно, но не обязательно.
– Если это будет государство ещё как-то слышать…
– Дело не в государстве…
– А возможно, дело в мелких деятелях, которые не дают продвигать настоящую литературу. Кому-то выгодно хороших писателей не продвигать, а продвигать этих вот «середнячков» или совсем… не знаю, как их называть.
– Так и есть. «Назначенные таланты» управляемы. А настоящие дарования – нет. Вся наша премиальная система налажена именно так, чтобы своенравного автора можно было в любой момент отменить. Нет, не запретить, а именно отменить, перестав пиарить, без чего на них просто перестают обращать внимание. У меня есть большая статья на эту тему «Слово и Цифра», вышла в газете Культура…
– Это выгодно кому, редакторам?
– Редактора сегодня – технические исполнители. Не всё так просто. Мы имеем дело с мощной «сплоткой» государства в лице «Роспечати» и «Минкультуры» с либеральными корпусом критиков, литературоведов, которые входят в жюри всех этих «Больших книг» «Ясных полян»… Редактора же сознательно или по «методичке» продвигают «недолитературу», в том числе русофобскую… Это антисистема.
– Как это можно обойти?
– Кадровая революция. Другого пути нет.
– То есть, это не дело писателей?
– Нет, конечно. Это дело царёво. Эту порочную систему создало само государство, конечно, не в лице нашего президента, он вообще-то больше спортом и музыкой интересуется, а в лице тех, кому эта сфера была поручена. А поручена она была либералам-подзападникам, которым это всё отдали на откуп ещё в 1990-е. Полная монополия. И не только в литературе отдали. В литературе-то ещё можно как-то протараниться. Тебе не нужен ни театр для постановки пьесы, ни огромные деньги для съемки фильма, а только заинтересованный издатель. Такого найти можно, хотя все сложнее. А вот в драматургии… Если при советской власти ты не мог возглавить театр, не будучи членом КПСС (за редкими исключениями), то теперь тебя никуда не пустят, если ты не входишь в братство «шифровальщиков пустот» и не являешься членом либерального пула. Закон негласный, но тем не менее…
– И драматургия находится в плачевном состоянии не потому, что не пишут пьесы, а потому что все худруки ставят «по мотивам». Платить драматургу не надо, искать, перелопачивать материал…
– Национальная ассоциация драматургов входит в СП РФ как автономное творческое объединение, у нас более 200 драматургов, проводим читки, конкурс «Автора на сцену», издаем альманах. Театр, правда, не дают: не либералы…
– И кроме вас никто не заинтересован в постановках современной драматургии?
– А что вы хотите, если государство на протяжении десятилетий лелеяло именно «новую драму». Серьёзной, социально-ответственной, проблемной, воспитательной драматургии просто не замечали, а если что-то долго не замечать, оно рассасывается. Так и случилось.
– То есть вербатим и формат читки… это чужеродно для русского театра?
– Читки были всегда.
– Но в формате спектакля не было. А сейчас есть.
– Не было и не надо. Зачем же тогда оперные певцы лезут на сцену? Могли бы и дома арии намурлыкивать. Это всё отмывка денег, ведь читку проводят как полноценный спектакль. Есть уникальные специалисты. Например, во времена Боякова во МХАТе имени Горького лекцию актрисы Высоцкой «Как я научилась складывать мусор в профильные контейнеры» провели через бухгалтерию под видом полноценной премьеры и записали в госзадание. Я не шучу! Интересный симбиоз жуликоватого прагматизма и игры в новые формы. Какой там вербатим, помилосердствуйте? В двадцатые годы царила в литературе «литзапись»? Эти все «записки старого партизана», все эти производственные пьесы, когда ходили по цехам, подслушивали и брали на карандаш… Вскоре стало понятно, что из этого ни Чехов, ни Горький не вырастет. Народ ходил на Булгакова, на «Зойкину квартиру». «Как? – возмущались. – Пьеса про бордель, а народ ломится, зато на «Встречный план», прямо вынесенный из горячего цеха, хрен кого загонишь». Это имитация творчества, но она, кстати, не такая безобидная вещь, как может показаться. Она поддерживается не из любви к поиску, а чтобы не пропустить на сцену серьёзной, социально-психологической пьесы, которая влияет на умы, которая заставляет думать. Ведь Богомоловы, Угаровы, Могучие, они не влияют на умы. Это всё развлечение для испорченных людей. Почему у нас постмодернизм в литературе не прижился?
– Потому что у нас большинство людей нормальные?
– Конечно…
– Серьёзный читатель, слушатель, зритель, воспитанный на великой русской литературе…
– Ему одноразового обнажение мужских ягодиц в постановке Серебреникова достаточно, чтобы понять, откуда ноги растут, и он больше не пойдет туда. Мой роман-эпиграмма «Козлёнок в молоке», пародия на постмодернизм, по совокупности переизданий, думаю, уже превысил все издания наших постмодернистов. Вот и всё.
А взять детскую и юношескую драматургию? Её в принципе теперь не существует. А была. Под неё и создавалась система ТЮЗов, воспитывающих, в хорошем смысле дидактических театров. И что там теперь показывают? Черт знает что. Сходите, только детей с собой не берите!
– А у вас? В Национальной ассоциации драматургов?
– Есть те, кто пишет для юного зрителя, но ТЮЗы такими пьесами не интересуются. Неформат. Вот мотив однополой любви, другое дело. Мы часто говорим применительно к театрам о «государственном задании», это такой отчетный термин. Но, по сути, тридцать лет государство не вмешивалось в дела театра, мол, пусть они там с ума сходят за казенные деньги…
– Искусство никем не отслеживалось, всем было плевать?
– Да. Лишь бы не лезли в политику! Они долго не лезли в политику напрямую. Но создали отравляющее облако современного театра, и когда сейчас власть очнулась, молодежь-то воспитывать надо, бежит, несознательная, за границу от мобилизации… А механизмов-то воспитания нет, развинтили и утилизировали. Ведь тот же театр был тридцать лет не кафедрой, как говорил классик, а подиумом с шестом. Но даже виртуозный крутёж выдающимися ягодицами воспитания не заменит…
– Но ведь есть люди…
– Люди-то есть, но!.. Прошло восемь месяцев, как вышло воззвание пацифистов, писателей и театральных деятелей, к миру, с высоких постов сняли только двоих… Остальные все также сидят, ждут вестей…
– А Богомолов? Руководит театром на Бронной?
– Да, слетает на побывку, и снова за дело тут, в Москве. Уверен, Богомолова на этот пост могли назначить только люди, не смотревшие ни одного его спектакля. Если же смотрели, то во власти им делать нечего. Я не против того, чтобы в театральном пространстве были и «богомоловы». Куда их девать, если гидропоника родит? Ну, дайте ему подвальчик. Зачем же знаменитую сцену отдавать? Там сам Эфрос ставил! Вы же не станете в золотой серии мировой поэзии издавать Орлушу с его матюгами!
– С театром понятно… А как с писателями? Их тоже назначают?
– Писательские фигуры внедряются теперь, как модный бренд. Матерьялец-то – дрянь, зато какой лейбл! Если человек работал референтом у самого академика Лихачёва, как Водолазкин, разве он может писать плохие книги? Еще как может!
– Связи?
– И связи тоже, в том числе однополые. Но главное – репутация. Лихачёв у нашей либеральной интеллигенции – это как символ, как икона, как культурологический гуру...
– Но Лихачёв сам не был таким.
– Какой он был, теперь значения не имеет, работает миф: Сахаров, Лихачёв, Солженицын… Вы думаете, люди наверху разбираются, кто хороший писатель, кто плохой? Я вас умоляю! Не читают даже.
– Хорошо… Как тогда, не сменяя некоторых вышестоящих, можно современному писателю, достойному, талантливому, пробить эту бюрократическую стену?
– Зачем пробивать? Сама рухнет. А сейчас имеются бреши и подкопы. Надо пользоваться. Когда становишься мэтром, это попроще.
– Наш серьёзный читатель, для настоящей русской литературы, молодой читатель, он существует сегодня?
– Существует, но его мало. Ведь на чем воспитывается читатель? Его воспитывает уровень тех писателей, которых ему предлагают. А что у нас сейчас предлагают? Читатель первых десятилетий 20-го века был воспитан на образцах «золотого» и «серебряного» веков отечественной словесности. Перейдя со страной в новую эпоху, он из мешанины советской литературы выбирал лучшее. Его обмануть было невозможно. Как уж пытались навязать Панфёровские «Бруски»! Вы знаете, что делегатам первого съезда писателей в наборе вручалась только одна художественная книжка – «Бруски». И где они теперь? Следующее поколение принимало высокую читательскую планку от предыдущего. А в 1990-е годы этот процесс был искусственно оборван. Стали навязывать чепуху, на которой и воспитывался новый читатель. Я говорю: это плохая книга, написанная плохим русским языком, здесь нет сюжета, здесь нет героя. А мне отвечают: но ведь не это же главное в литературе…
– Да, да… «вы можете стать художником, не умея рисовать, а поэтом, не умея рифмовать. Не верите? Идите учиться к нам!».
– Да. А что тогда главное? Умение – главное, а самовыражение возможно только через мастерство. Раньше, чтобы обидеть автора, говорили: умелый писатель. Теперь это высочайшая похвала.
– Мы же наблюдатели.
– Вот именно! Беда в том, что именно государство сформировало такую ситуацию, когда ничего не понимающие люди навязывают обществу вместо искусства разную чепуху.
Когда меня спрашивают: кто же должен исправлять ситуацию, я отвечаю вопросом же: а кто создал? Это не мы создали её. И не пустынник Серапион. Этот маразм создало государство. По какой причине – другой вопрос. Не от большого ума. И для начала государство обязано поставить традиционалистов в равные условия с «шифровальщиками пустот». Хотя бы в равные. Сейчас, может быть, когда всё зашаталось, и там, наконец, поймут, что они получили в результате своих же манипуляций коммерческую интеллигенцию, платных пацифистов, бюджетных патриотов, относящихся к Отечеству, как к дойной корове…
Если же вы хотите получить писателей-патриотов, нужно с ними работать, нужно в них вкладывать, нужно их продвигать. Если бы Сталин не дал, борясь с троцкистами, команду двигать «Тихий Дон», где описано расказачивание, рапповцы удавили бы Шолохова, как кролика… – Да, и не удалил Булгакова.
– Еще бы! Он-то понимал, чтобы строить социализм в одной стране, надо вернуть многое из опыта царской России, из прежнего мира. Тут ему «попутчики» и пригодились. Конечно, он был прежде всего политик, но и в литературе разбирался прекрасно. Впрочем, тогда во власти было принято много читать. Он понимал: в искусстве главное – талант, а не идеологическая направленность и классовая ангажированность. Но политических интриг не прощал даже гениям. Напрасно…
– То есть получается, что сейчас нет такой «генеральной линии»… Писатели не имеют такой стези, как, скажем, имел Державин и Пушкин. Они «воспевали» государство, где-то спорили с ним, но, в общем, находились в неразрывной связи со своим временем, дышали одним воздухом. Поэтому и остались в истории. А сейчас есть ли такая генеральная линия, которая приведёт писателя, ну, если не к бессмертию, то в современные классики, или сделает его читаемым?
– Не только «воспевали», но и «истину царям с улыбкой говорили». Впрочем, и тогда было немало «антигосударственной» литературы: Чаадаев, Герцен, Чернышевский, Добролюбов…
– Тем не менее, они копья не выставляли.
– Да они, несмотря ни на что, были патриотами. Но Романовых не любили. Герцен аж кипел. Вообще-то, на мой вкус, династия должна быть национальной. Думаю, самый большой вред царствующему дому нанес «остзейский вопрос» вкупе с обидой старообрядцев. Если кто-то добавит черту оседлости, спорить не стану. А русский дух проснулся только в Александре Третьем. И со здоровым телом что-то случилось. К слову, знаете, что знаменитая фраза «Крым вернулся в родную гавань» это из «Былого и дум»? Да, из письма жены. Она раскаялась в измене и писала мужу, что чувствует себя после примирения кораблём, который вернулся в родную гавань. А вот как это попало из письма неверной жены Герцена в речь Путина – загадка.
– Да спичрайтер был очень начитан.
– Герцен – огромный писатель! Теперь вот прозрели: надо воспитывать со школы, с первых классов! А вы на каких книжках собираетесь воспитывать?
– Обязать просто. Но это не воспитание. Школьная программа – это полный «ах». Но всё-таки этого недостаточно.
– У нас, помню, был в эфире диалог по поводу ста книг для внеклассного чтения. Участвовал чиновник их Академии образования. Есть и такая. Спрашиваю: почему у вас в списке едва ли не треть авторов эмигранты? Ну, я понимаю, Бунин или Шмелёв. Их выбросила из Отечества жуткая социальная буря. Но они русские по духу. А почему у вас в списке такое количество представителей третьей волны, которые уехали, так как просто не хотели жить «в этой стране»? Почему у вас есть Довлатов, а Конецкого нет? Или вы хотите нам воспитать нацию эмигрантов? И тут мне этот человек отвечает: вы, Юрий Михайлович, ерунду здесь порете. Разве имеет значение, где, в какой стране писал человек настоящую литературу? Отвечаю: для настоящей литературы, может быть, и не имеет, а вот для воспитания школьников, имеет! Странно, что я, писатель, это понимаю, а вы, государственный чиновник, нет. Кстати, он, кажется, отъехал, когда началась СВО. Теперь из этого надо сделать выводы. Кадры не только решают всё, они могут и страну порешить…
– Ну да, провалятся опять поколения писателей в никуда.
– Страна бы не провалилась… Принято думать, если поставить людям некую задачу, то они за хорошие деньги будут делать то, чего прежде избегали. Иллюзия! Того, кто оказывает платные услуги, легко перекупить. А из чувства патриотизма люди жертвуют собой. Но искренних патриотов власть побаивается, они ведь требовательные, их же не талоны на питание, а судьба Отечества волнует. Пока же проблему пытаются решить силами бюджетных патриотов. Посмотрим, что выйдет…