Ветра быстрей, неизбежней могилы,

в кольца закован, огнями гоним,

плавай же, плавай, мой лебедь бескрылый,

лейся по вьющимся рельсам своим.

Гордой руке человека послушен,

в тысячи раз человека сильней, —

всем ты услужлив, ко всем равнодушен,

всюду всеобщий и все же ничей.

Трамвай № 15

(ИВАН ПРИБЛУДНЫЙ)

Автобиография его – лёгкая по ощущениям, как пёрышко. Кажется, дунь и взлетит всеми фразами: «…родился в селе Безгиново Старобельского уезда Екатерининской губернии (ныне Новоайдарский район Луганской области) в крестьянской семье. Окончив три класса четырёхклассной земской школы, в 1920 году ушёл из Безгинова и, нанимаясь на разные работы, в том числе в батраки, бродил-передвигался по Украине. В декабре 1920 года вступил добровольцем во Вторую Черниговскую Красную дивизию Григория Котовского. А уже к лету 1921 Ивана Приблудного, то есть — Якова Петровича Овчаренко приняли в интернат для одарённых детей, и далее в приснопамятном 1922 году – в литературно-художественный институт, руководимый Валерием Брюсовым. И стали Ивана Приблудного – Якова Овчаренко публиковать да печатать: в журнале «Красная нива», в 1926 вышел его первый сборник «Тополь на камне», в  1931 вышел сборник «С добрым утром!». В Безгиново поэту – расстрелянному в 1937 году, установлен памятник и мемориальная доска».

Ведутся споры – в романе Булгакова «Мастер и Маргарита» кто есть такой Бездомный Иван? Версии склоняются к Демьяну Бедному. Его считали все дружно и бесспорно графоманом: «Чудных три песни нашел я в книге родного поэта.

Над колыбелью моею первая песенка пета.

Над колыбелью моею пела ее мне родная,

Частые слезы роняя, долю свою проклиная.

Слышали песню вторую тюремные низкие своды.

Пел эту песню не раз я в мои безотрадные годы.

Пел и цепями гремел я и плакал в тоске безысходной,

Жаркой щекой припадая к железу решетки холодной.

Гордое сердце вещует: скоро конец лихолетью.

Дрогнет суровый палач мой, песню услышавши третью.»

Ну да, ну да… рифма, конечно, графоманистая  «родная-проклиная», «безысходной-холодной». И глаголы рифмует-таки с глаголами.

Но в романе «Мастер и Маргарита» читаем:

В сумасшедшем доме Иван Бездомный лежит в соседних комнатах с Мастером. Мастер лежит в 118-ой палате, а Бездомный — в 117-ой: «…в 118-ю, где забеспокоился неизвестный мастер и в тоске заломил руки…»

Бездомный знакомится с Мастером и клянется ему, что больше не будет писать стихи: «…Нет, – тихо ответил Иван, – я больше стихов писать не буду…» «…вспомнившиеся ему тут же собственные его стихи показались почему‑то неприятными…» «…– Не пишите больше! – попросил пришедший умоляюще. – Обещаю и клянусь! – торжественно произнес Иван…»

Самого Приблудного считают вечным сиротой при живом-то отце! А также адъютантом Есенина, которому достаются все драчливые моменты. Но тогда поэты дрались отчаянно, пили, ругались, доказывали.

А сейчас разве не дерутся? Ну, хотя бы в социальных сетях?

Очень-таки дерутся. И никак не могут не драться. Отчего так? От любви. Бьёт, значит, любит.

Итак: «…Мне двадцать три года, – возбужденно заговорил Иван…»

Внешность Ивана Бездомного: «…плечистый, рыжеватый, вихрастый молодой человек в заломленной на затылок клетчатой кепке – был в ковбойке, жеваных белых брюках и в черных тапочках…» (Иван Приблудный точно  также одевался, смотрим фото: вихрастый? Да. Кепка? Да, кепка на голове. Ковбойка? Ага. Тоже есть.)

«…ведь, я не ошибаюсь, вы человек невежественный? – Бесспорно, – согласился неузнаваемый Иван

«…мрачно спросил поэт, у которого папиросы кончились…»

» «Нашу марку», – злобно ответил Бездомный…» «…Нет, выпивал, но не так, чтобы уж…»

«…Холост, – испуганно ответил Рюхин…

«Да, мы не верим в бога, – чуть улыбнувшись испугу интуриста, ответил Берлиоз…» «…Да, мы – атеисты, – улыбаясь, ответил Берлиоз…

» Поэт Бездомный — человек, способный сочувствовать и сострадать: «…молчаливый Иван сочувствовал гостю, сострадал ему.

По привычке трогать предметы без надобности, Иван нажал ее…» Иван Бездомный и Воланд Однажды поэт Иван Бездомный и литератор Берлиоз знакомятся с сатаной Воландом.

Демьян Бедный – женат. Любимец Ленина. Получил квартиру в Москве.

Устроен.

Кого, конкретно имел в виду Булгаков? Мог ли он придумать этот образ, соединить сразу несколько человек в одно. Так сказать – три в одном и бальзам, и мыло, и парфюм?

Но неоспоримо Иван Приблудный – поэт талантливый.

…Где бы ни шел я — везде ты навстречу,

как бы ни бегал я — ты впереди;

вечно гнетешь мою прыть человечью,

вечно насмешкой гремишь на пути.

…Гоголь сидит, Люциферу подобный,

произошедшее он прозевал;

кто ж сочинил панегирик надгробный

тройке, которую он воспевал?

(1927 год)

Что мы знаем о Приблудном – воевал. Подписал под хмелем в охранке, что будет приглядывать за Есениным,  то есть составлять досье, следить за ним.

Что сказал Ивану Есенин?

— Ищи свою родину. Хватит списывать у меня!

О, Сергей Есенин несомненно оказал влияние на многих поэтов того времени!

Немного в стороне находится Джек Моисеевич Алтаузен:

«…Зажав сурово автомат в руке,

Упрямым шагом вышел я из дома

Туда, где мост взрывали на реке

И где снаряды ухали знакомо.

Я шел в атаку, твердо шел туда,

Где непрерывно выстрелы звучали,

Чтоб на земле фашисты никогда

С игрушками детей не разлучали»

Пророческие стихи, словно о нашем времени.

«…меня, здорового человека, схватили и силой приволокли в сумасшедший дом!..»

«…Дверь Иванушкиной комнаты N 117 отворилась под вечер пятницы…»

«…Двигательное и речевое возбуждение… Бредовые интерпретации… Случай, по‑видимому, сложный… Шизофрения, надо полагать. А тут еще алкоголизм…»

Шизофрения…алкоголизм…

Демьян Бедный не был алкоголиком. Скорее, трезвенником.

Но вот имя-то, имя – Иван!

«Его жена притворяется, что не замечает его состояния…»  Хотя Иван Николаевич и вылечивается от своего сумасшествия, но он все-таки продолжает быть «жертвой луны». Каждое полнолуние Иван выходит на улицу, чтобы посетить Патриаршие пруды и двор, где жила Маргарита: «Да, это еще одна жертва, вроде меня.»

И луна!

Луна такая – есенинская…Сергей Александрович любил – «месяц кривой».

ОДНИМ СЛОВОМ – поэты вы мои!

Действительно, много пили. Нуждались в деньгах. Женились. Бросали своих жён с детьми. Ругали власть. Топтали портреты вождей. Вели себя крамольно. Вопиюще.

Но за них ратовали. Им помогали. Вытаскивали их из кутузок. Например, Н. Бухарин – редактор «Известий» поддержал Приблудного, ибо напечатанное 27 января 1936 г. на страницах «Известий» «Письмо в Донбасс» открыло для Приблудного не только двери многих редакций, но и широкие врата для известности. Казалось бы, бери, владей, будь им – поэтом России. Но нет, как волка не корми…всё равно он в лес смотрит, то есть – погулять да порезвиться.

Приметы известности – песня. До сих пор считается: если на твои стихи поют, то ты настоящий, истинный, исконный. И многие поэты на чьи стихи поют, думаю – это верх поэтического блаженства.

Итак, песня «Борода» в исполнении Л. Утёсова звучит, как и положено ей звучать. Чудесные слова «Как у деда борода – как отсюда вон туда… И оттуда через сюда, и обратно вот сюда!», вспомним «Мурку», это и народ, и фольклор, шутка-юмор. Это малороссия чудесная моя!

«…Много видел я холодных и чужих,

Много в поисках бесплодных слез моих.

……………………………, мертвых звал!

Часто падал, поднимался и устал.

И хочу к тебе родимой вновь прийти,

И бреду, бессильный, мимо, приюти!

Хочет снова быть малюткой блудный сын.

Мама! Больно мне и страшно… Я один!

Есенинского было много. А у кого его нет?

Но появилось-таки своё – Иваново. Ивана Блудного сына.

«Помилуйте, Иван Николаевич, кто же вас не знает? – здесь иностранец вытащил из кармана вчерашний номер «Литературной газеты», и Иван Николаевич увидел на первой же странице свое изображение, а под ним свои собственные стихи. Но вчера еще радовавшее доказательство славы и популярности на этот раз ничуть не обрадовало поэта…»

Что это? Пророчество Булгакова? Несомненно. Вчера ещё он был неизвестен. И вдруг — фурор. Его знаю все. Или почти все. Донбассовцы им гордятся. Ищут отличия его от Есенинского. От Мариенгофского. От Д. Бедного.

Но искать сходство – это не грех. Поэты пересекаются. Испытывают мощное влияние. Отходят от него. И снова испытывают. То интонация схожа, то тембр. ТО ещё что-то. Совсем-пресовсем быть отличным получилось только у Приблудного. Это мы видим в фольклоре. В шутках. И фантазиях. Вообще, если честно, то Приблудный очень много…сочинял, точнее лгал, а если ещё точнее слагал небылицы о себе. Вообще, вранье для той местности, откуда произошёл Овчаренко – это не грех. «Не соврёшь – не проживёшь», «Пока не соврёшь – не поверят», «Ври больше – дадут больше!» «Ври, ври, получишь мешка три!» Враньё бытовое…вранье семейное дело. Вранье окружающим. Враньё во благо. И сейчас мы наблюдем на Украине – фейки, фейко-культуру, фейко-образование, фейко-мёты. Целый пласт людей – лгун на лгуне. Хотя, конечно, не все такие люди. Но врать любят. От тяжёлой жизни. От плохого образования. От малограмотности. Да много от чего…

17 мая 1931 года Иван Приблудный – Овчаренко  был арестован, он более трех месяцев находился под следствием в Бутырской тюрьме, а 23 августа, по окончании следствия, в 24 часа был выслан из Москвы «на исправление» в Астрахань. В 1931 году – это естественно, так как идёт борьба с нетрудовым классом, с тунеядцами. В Астрахани Приблудный пишет: «Вижу: девушки и ребята // Мчат от насыпи — по прямой. // Не с консервного ль комбината // Третья смена спешит домой? // И над всем этим пестрым шумом // Бодрых праздников и забот, // Будто вахтенный, над Кутумом // Возвышается Райкомвод».

В 1934 году Приблудный возвращается в столицу. Но он уже не член Союза писателей СССР, его не принимают на службу, отказывают в публикациях, а его покровителя В. П. Полонского к тому московскому времени уже нет в живых. Ему немного оглядеться, да попритихнуть…но  Приблудный не таков, он: обращается с письмом «на имя секретаря ЦК ВКП (б) тов. Л. М. Кагановича». Скорее всего, это письмо не попало в руки Л, М. Кагановичу, но его текст сохранился: «Дорогой т. Каганович!

Мне 29 лет. Я сын пастуха-украинца. Отец и сейчас работает в колхозе плотником. Десяти лет я ушел из дому и в течение четырёх лет объездил Европу, Азию, Африку и Северную и Южную Америку, в различных ролях, начиная от юнги и кончая уличным певцом при слепом гитаристе-итальянце. С 15 до 16 лет был добровольцем в Кавдивизии Котовского. С 18 лет начал печататься. В 1926 году издал первую книгу. Книга была встречена очень положительно в критической литературе. Но в это же время попал под влияние Есенина. Испортился. После выхода 2-й книги в 1931 году, от имени государства, органами ОГПУ, был выслан в Астрахань на исправление. Через 3 года вернулся сюда и получил московскую прописку. Остался без крова. Союз писателей от меня отрекся. Печатать и принимать на службу меня остерегаются по соображениям бдительности, хотя я исправлялся даже не по контрреволюционной статье. Мне совершенно не дают возможности реабилитировать себя в литературе. А в быту, хотя и все видят, что я исправился,— я бездомен. Ночую у кого придется, к каждому отдельно приспособляюсь, почти пресмыкаюсь.

Я хочу жить полнокровно, как все, и работать полноценно. Укажите выход, т. Каганович. Уж дальше мне «ехать некуда».

Иван Приблудный».

Так, начнём по-порядку:

С четырёх лет объездил Европу…

Работал юнгой…

Находился при слепом итальянце…

Испортился Есениным.

Письмо «8 марта 1935 г. оно было отослано замзавотделом культуры и пропаганды ленинизма ЦК ВКП(б) в Правление ССП под грифом «Секретно».

Всё письмо – странная смесь отчаянья и лжи.

«И когда наступает полнолуние, ничто не удержит Ивана Николаевича дома. Под вечер он выходит и идет на Патриаршие пруды.»

«Каждый год, лишь только наступает весеннее праздничное полнолуние, под вечер появляется под липами на Патриарших прудах человек…»

«И возвращается домой профессор уже совсем больной. Его жена притворяется, что не замечает его состояния, и торопит его ложиться спать. Но сама она не ложится и сидит у лампы с книгой, смотрит горькими глазами на спящего. Она знает, что на рассвете Иван Николаевич проснется с мучительным криком, начнет плакать и метаться.»

«После укола все меняется перед спящим. От постели к окну протягивается широкая лунная дорога, и на эту дорогу поднимается человек в белом плаще с кровавым подбоем и начинает идти к луне. Рядом с ним идет какой-то молодой человек в разорванном хитоне и с обезображенным лицом.» (М. Булгаков)

И самое расстрельное: Бездарный поэт!

Кто из нас не произносил эти обидные магические слова?

Я произносила и похлеще: «исписался», «Графоман», «бездарь», «иссох», «Высох», «обездарился»…Ой, как жаль! Когда человек хорошо начинает. И вдруг – истончается его талантик. А-то, вроде бы, есть что-то в стихах, строчки находишь. Но весь стих – тяжёлый, кривобокий, на манер Пастернка, Хлебникова, Далматинского. Тьфу, ты! А ещё мне говорит такой: вот раньше, Света, ты писала ёмко, сжато. А теперь – длинно, вязко…Ага! Это так! Длинно, вязко, липово, берёзово.

Обожаю чудеса!

Булгаков не пожалел никого! Не только безродного! Но и Маяковского ( Сашку Рюхина) тоже называл бездарностью…

Да и Есенина, похоже, не особо жаловал.

Современник – современнику какой скандал! Беда какая!

«Испытал я рано и случайно

И любовь, и дружбу, и вражду.

Кто же ты, взывающая тайно,

Где же ты, которую я жду?

Надоела пудреная стая,

Хитрые припадки что ни день;

Снилось мне: ты, девушка простая,

Из родных, вишнёвых деревень.

Крепкий стан, бряца́ющие бусы:

Друг, жена и будущая мать,

Я не Блок, не Бальмонт и не Брюсов,

Чтоб тебя богиней величать…»

Да…если бы у Бездомного была именно такая – из вишнёвых деревень… Вишня – это символ его родины. Его белейшей чистоты. Без вранья. В Москве приходилось приспосабливаться и лгать.

“таёмный клёкот”, “кручи и байраки”, “хаты в рамках нив”…

Приблудбный шёл к самовыражению. Если бы он не встретил сильного поэта Есенина, то, может, был более самобытным, самостийным, самостным. Сильные поэты они всегда «поддавливают». Сколько у нас последователей Вознесенского? Маяковского? Бродского? Как мухи они обсижены на рамах. Подражатели и подражательницы были есть и будут.

Иван Приблудный, когда денег не оставалось совсем и ночевать было негде (по сути поэт в Москве бомжевал), приходил к Михальскому и кормился у него. Иной раз мог занять денег и оставить своеобразную расписку в стихах…Есенин сказывал, что Приблудный украл у него модные новые туфли. И после не возвращался.

«Если кто-то дорогу осудит мою

или эту вот белую козью тропу,

где расхристана я или же вопию,

там, где под ноги брошена, сходна – тряпью.

Я ему, осуждающему, подарю

все ботинки мои, что вмещали стопу,

обсуждения все, что тянули к столпу!

Вам, судившим дорогу – мои сапоги!

Вам, судившим пути мои – все каблуки!

И натруженных ног – все мозоли! Беги!

Моих стоптанных, рваных метаний круги!

Если сможешь солгать, как я, тоже солги!

Если сможешь у вора украсть, укради!

Все следы прогорели, как еретики!

Языки эти птичьи – мои языки!

Да хоть слёзы с лица ты слизни у строки!

Ты рыдала на кладбище, как я?

Рыдай!

Старики там, бандиты лежат и братки!

Ты таскала ли доски, чтоб ныли кишки,

когда строила дом я сама в три ряда?

На! Ботинки мои! Туфли – на! Тапки ли!

Эту площадь, как будто большая уха!

Ты едала её? Вот тогда отвали!

Вам, судящим пути мои – все корабли,

все «Титаники», всех Атлантид вороха.

Да, пускай я – плоха! Да хоть трижды плоха!

Вам, меня осуждающим, все потроха

перебравшим, пощупавшим, смерившим вдоль

аритмий моих дерзких, их рваную боль,

я кричала: «Глаголь!»,

я вопила: «Глаголь!»,

изучающим путь по кровавым следам.

Я не злюсь. Я не злюсь – припадаю

Я

К вам!»

….

И всё-таки: неспокойный, задиристый, ехидный и дерзкий характер Приблудного ощущается и в его прозаических набросках «Что-то вроде автобиографии»:  «Уже к семи годам я мог, стоя на лошади, идти в карьер. А вы семи лет от роду, наверно, играли еще с шерстяными медвежатами. Притом же и плавать я мог шести лет как действительная рыба, а вы и до сих пор, наверно, не можете…» Далее в политически настроенных песнях комсомольцев Приблудный искал: «…не идею в ночи обнимал, А такого ж, как сам, человека…». В этом же обвинили позже Павла Васильева – в желании человеческого в стихах, Корнилова Бориса…

Вообще, поэты – это почти дети, они не выходят из этого состояния. Если не совмещают детское со старческим. Неустроенная жизнь. Бездомовка. Безденежье. В одной из коротких записок своему знакомому В. В.Федорову Приблудный написал: «Дядя Вася! Если я и эту ночь проброжу по бульварам и не посплю — через два дня мне будет уже около пятидесяти лет по виду, и друзья мои станут готовить мне юбилей, а пресса — некрологи, честное слово…»

Ночёвки в подъездах. У случайных знакомых. Еда, где придётся. Хотя у Приблудного появилась зазноба и даже ребенок. Но это было не для поэта. После его исключили из списка в столовую для писателей. Тогда Приблудный пишет заявление в Правление:

«В Правление ВССП

рядового обывателя СССР

гр. Приблудного

заявление.

Товарищи, я думаю, я уже достаточно долго не обедаю и не ужинаю в вашей столовой, и пора бы уже снять с меня этот голодный запрет.

Относительно предыдущего моего заявления — извиняюсь. Это хроническое мое неумение писать вежливо, когда жалуюсь на несправедливость. Я думаю, с годами это пройдет, и в надежде на это — надеюсь, что заявление это уже не покажется неприличным, а просьба, выраженная в нем, будет, наконец, удовлетворена, не глядя на лица.

Иван Приблудный».

Вот тебе и – посудомойкой, как Цветаева.

Вот тебе – заявление в пользу еды от Приблудного.

Вот тебе – Клюев побирающийся, просящий милостыню.

Вот тебе – ворьё, обманщики, задиры, родина!

Изучать творчество Приблудного надо отдельно от всего. Отрешенно. Это как ехать на заблудившемся трамвае.

Как пойти в лес  без компаса.

Как лететь в космос без парашюта.

И, вообще, просто научиться летать.

Каждый поэт борется за свои строки. Сражается за них. Дерётся.

Так дрался Есенин петлёй.

Маяковский – пулей в сердце.

Бездомный – бездомностью. И бесприютностью.

Поэт – это субстанция блуждания. Поисков. Находок. И снова блуждания. Каждая строка – красная. Кровь синяя. Земля – родная.

Поэтам никогда ничего не дают.

Наоборот, отбирают.

Мы издаём книги за свой счёт. Или за счёт спонсора. Стихи наши съедают наш хлеб. Выпивают наше вино. Тратят наши деньги. Нервы. Здоровье. Жизнь.

И когда наступает смерть – тогда наступает прозрение читателей.

Ой, а какой хороший поэт был!

И начинаю его читать-почитывать. Находить не найденное. Обнаруживать не обнаруженное. Изучать, ставить мемориальные доски.

И самое интригующее то, что поэт все равно проскальзывает ввысь. Вверх. И остаётся в народе. Песней Утёсова. Строкой. Фильмом.

Поэты – счастливчики!

Светлана Леонтьева