Николай ГОЛОВКИН

Пётр Андреевич Вяземский (1792–1878) в первую очередь для нас – друг Александра Сергеевича Пушкина, один из самых любимых его друзей, коллег и соратников. 
Их дружба, переписка, сотрудничество и соперничество длились почти два десятилетия. Вспомним пушкинские строки – «...счастливый Вяземский, завидую тебе!».
Создателем русского литературного языка традиционно считается Пушкин, но Вяземский начал раньше и внёс в это дело свою, весьма значительную лепту.
Он единственный из поэтов «пушкинского круга», кто прожил долгую жизнь, оставил обширные воспоминания и философское осмысление пройденного пути в своих литературных трудах и поэтическом творчестве. И в лучах дружбы с Пушкиным Вяземский сияет до сих пор. 
…Открытие Вяземского как крупнейшего православного поэта России произошло лишь в начале XXI века, благодаря исследованию А.В. Моторина¹ , профессора Московской Духовной Академии М.М. Дунаева (1945–2008)²  и биографической хроники В.В. Бондаренко³ .

С первых шагов в творчестве Вяземского, как видим из этих исследований, – в стихах, статьях, дневниках, письмах – установилась особого рода исповедальность, небывалая в русской словесности. 
Именно эта способность к исповеди, как к очищению души, на протяжении всей жизни давала Вяземскому возможность духовного и творческого возрождения. Отказываясь от пройденного, он полной горстью черпал вдохновение в ещё неизведанном и новом. 
«<…> Мы не довольно проникнуты нравственной мудростью Ефрема Сирина: “даруй ми зрети мои прегрешения и не осуждати брата моего”, – отмечал Вяземский в эссе «Характеристические заметки и воспоминания о графе Ростопчине». – Вся сила заключается в этих немногих словах: ею пресекается всякая взаимная вражда и зиждется мир в человецех благоволения. Пушкин, который стихами парафразировал эту молитву, говаривал, что она так и дышит монашеством. Мне кажется, что в ней есть общее человеческое чувство, общая жалоба человеческой немощи, призывающей свыше силу, которой она в себе не находит. Эта молитва – сокращённый курс житейской нравственной мудрости, равно пригодный и для монаха, и для мирянина, для христианина, для язычника».
О Вяземском оставили воспоминания его современники. Так, граф Сергей Дмитриевич Шереметев (1844–1918)⁴  в 1891 году опубликовал очерк о Петре Андреевиче.
«В первый раз, – пишет граф Шереметев, – видел я Вяземского в нашей домовой церкви на Фонтанке. Это было в пятидесятых годах. Помнится мне служба на Страстной неделе. Церковь была полна, и хор пел: “Чертог Твой, Спасе, украшенный…” Вижу, как Пётр Андреевич прислонился к стене и молился горячо».
«…Если в молитве – вера, то в просветительском тщеславии – одно пустое суеверие, – отмечал Михаил Михайлович Дунаев⁵ . – В рассуждениях же о народе – Вяземский несомненный предшественник славянофилов, предвосхищающий их основные идеи.
Само назначение поэзии увязывает поэт с молитвенной тягой к неземному:
Любить. Молиться. Петь. Святое назначенье
Души, тоскующей в изгнании своём,
Святого таинства земное выраженье,
Предчувствие и скорбь о чём-то неземном,
Преданье тёмное о том, что будет вновь;
Души, настроенной к созвучию с прекрасным.
Три вечные струны: молитва, песнь, любовь!
1839
<…> Истинно церковного человека в нём узнать нетрудно. Ибо его стихи, перелагающие молитвенный настрой души поэта, нередко узнаются по близости их так хорошо знакомому звучанию храмовых песнопений:
Чертог Твой вижу, Спасе мой,
Он блещет славою Твоею, –
Но я войти в него не смею,
Но я одежды не имею,
Дабы предстать перед тобой.
О Светодавче, просвети
Ты рубище души убогой,
Я нищим шёл земной дорогой:
Любовью и щедротой многой
Меня к слугам Своим причти!
1858
Вслед за Гоголем Вяземский точно указывает, опираясь, разумеется, на церковное учение, на православную мудрость, что истинное просвещение есть просвещение Божиим светом, светом Христа.
Именно молитвенный настрой, мыслит Вяземский, помогает человеку в тяжких испытаниях его жизни – и снова и снова поэт как бы напоминает своими стихами эту истину. Для него и самого то была великая духовная поддержка: он схоронил многих своих друзей, близких его душе, родственников, семерых детей… И сколько раз, без сомнения, воскрешал он в себе помышление, коим нельзя пренебрегать ни на единый миг, а мы, слабые и нерадивые, все же небрежём:
Ты помышляй об оном часе,
Не угадать, когда пробьёт,
И над тобой, как в громоносном гласе,
Раздастся весть: жених грядёт.
Не презри мудрых дев урока,
И дев юродивых беги,
До близкого, до позднего ли срока,
И ты светильник береги.
Не погружайся в сон и мраки,
Храни ты светлым свой залог,
Да внидешь ты с Царем Любви на браки
В Его Божественный чертог.
1859
Духовный первоисточник этих строк – притчу о мудрых и неразумных девах (Мф. 25:1–13) – любой церковный человек узнает без труда <…>»

***
Петр Андреевич Вяземский принадлежал к древнему княжескому роду, «славному своими делами». 
«…Более знатного человека, чем Вяземский, в русской поэзии за всю её историю не бывало, – пишет автор биографии Вяземского в серии ЖЗЛ Вячеслав Бондаренко⁶ , – и с его стороны странно было бы во всеуслышание гордиться такими пращурами, как Рюрик, Святой Равноапостольный Владимир Креститель, Ярослав Мудрый и Владимир Мономах. Перед таким происхождением никли “древа” всех прочих дворян-литераторов. А сам князь Петр Андреевич относился к своей ослепительной генеалогии, достойной королей, с обезоруживающей аристократической простотой».
Отец Петра Андрей Иванович занимал высокое положение при дворе и носил чин тайного советника (что соответствовало генералу). 
В 1792 году, когда родился Пётр, он выкупил усадьбу Остафьево под Москвой, и вскоре имение Вяземских стало одним из средоточий культурной жизни России начала XIX века. 

Его супругой была ирландка Дженни О’Рейли, в крещении – Евгения Ивановна. Она отличалась большим художественным вкусом. В частности, именно мать научила маленького Петра любить и понимать поэзию. 
…На склоне лет, в 1869 году, находясь на лечении на водах в Висбадене, Вяземский так поэтически описал рождение своего творчества из двух культур в стихотворение «Введенские горы», посвящённые матери-ирландке и далекой «зеленой стране Эйре»: 
Мне не чужда Зеленая Эрина,
Влечет и к ней сыновняя любовь:
В моей груди есть с кровью славянина
Ирландской дочери наследственная кровь.
От двух племен идет мое рожденье,
И в двух церквах с молитвою одной
Одна любовь, одно благословенье
Пред Господом одним сливались надо мной…

***
Пётр Вяземский рано остался сиротой. Мать умерла, когда сыну было 10 лет, пять лет спустя скончался отец. 
После смерти родителей опекуном юного князя стал писатель и историк Николай Михайлович Карамзин, создатель «Истории государства Российского». В одном из своих стихотворений Вяземский назвал Карамзина «вторым отцом». 
Влияние Карамзина сформировало литературные вкусы Вяземского, и он стал активным карамзинистом, соратником Жуковского, Батюшкова, Дмитриева, В.Л. Пушкина, будущих «арзамасцев».
…В 1811 году Вяземский уже камер-юнкер. В этом же году он женится на княгине Вере Фёдоровне Гагариной. 

***
С началом Отечественной войны 1812 года князь Вяземский добровольно вступил в московское ополчение. Он писал в эти дни жене: 
«Бог, Ты и честь будут спутниками моими. Обязанности военного человека не заглушат во мне обязанностей мужа. Ты небом избрана для счастья моего, и захочу ли я сделать тебя навек несчастливою? Мы увидимся, я в этом уверен. Молись обо мне Богу». 
В качестве адъютанта при штабе генерала Милорадовича Вяземский участвовал в Бородинской битве, где он чудом остался жив под прицельным огнём – под ним в течение дня погибли две лошади. 

Впрочем, не рождённый быть воином, близорукий, впечатлительный поэт, по его собственным словам, скорее, был свидетелем, чем участником исторического сражения.
При Бородине адъютант Вяземский всё же совершил свой «подвиг». На его глазах был тяжело ранен генерал А.Н. Бахметев. Оказав раненому своевременную помощь, адъютант оставался при нём до конца битвы, спас генералу жизнь. За это Вяземский получил орден Св. Владимира 4-й степени с бантом. 
До самого конца войны с ним были два образка, подаренные женой.
Рассказы Вяземского о Бородинской битве послужили одним из источников Льву Толстому в описании Бородина в романе «Война и мир». Вяземский (вероятно даже) стал одним из прототипов Пьера Безухова.

***
С Александром Сергеевичем Пушкиным Вяземский познакомился 25 марта 1816 года, когда вместе с его дядей, Василием Львовичем, и Карамзиным по дороге из Петербурга в Москву он заехал в Царское село, посетил Императорский Царскосельский лицей.

Несмотря на семилетнюю разницу в возрасте, Вяземский и Пушкин понравились друг другу. Между поэтами завязалась крепкая дружба. Они находились в постоянной переписке. 
Первое письмо Вяземскому Пушкин написал 27 марта 1816 года, сразу же после их знакомства: 
«Так и быть, уж не пеняйте, если письмо моё заставит зевать ваше пиэтическое сиятельство; сами виноваты, зачем дразнить было несчастнаго царскосельскаго пустынника…. Любезный арзамасец! Утешьте нас своими посланиями – и обещаю вам если не вечное блаженство, то по крайней мере искреннюю благодарность всего Лицея». 

В 1817 году, когда Вяземский гостил в Царском селе у Карамзиных, он присутствовал на лицейских выпускных экзаменах, навещал Пушкина в день его 18-летия. 
Вскоре они начали видеться часто. Оба ценили друг друга как достойных собеседников – их роднили взгляды на окружающую действительность, острота ума… 

***
В 1820-е годы Вяземский целиком и полностью отдался литературе, активно занимался издательской деятельностью.
Его дни и ночи были посвящены поэзии. Широкую известность получили «Молитвенные думы» (1821). Уже сам эпиграф ставит главный вопрос (от лица обобщённо-личного светского сознания): 
«Пушкин сказал: “Мы все учились понемногу / Чему-нибудь и как-нибудь”. Мы также могли бы сказать: “Все молимся мы понемногу / Кое-когда и кое-как”. (Из частного разговора)».
Вяземский выступает здесь с проповедью Православия при одновременном покаянии в своём отступничестве: 
Хотел бы до того дойти я, чтоб свободно,
И тайно про себя, и явно, всенародно,
Пред каждой церковью, прохожих не стыдясь,
Сняв шляпу и крестом трикратно осенясь,
Оказывал и я приверженность святыне.
Как делали отцы. Как делают и ныне
В сердечной простоте смиренные сыны,
Все боле с каждым днем нам чуждой старины.
Обычай, искони сочувственный народу.
Он с крестным знаменем прошел огонь и воду,
Возрос и возмужал средь славы и тревог.
Им свято осенив семейный свой порог,
Им наша Русь слывет, в урок нам, Русь Святая.
Им немощи свои и язвы прикрывая,
И грешный наш народ, хоть в искушеньях слаб,
Но помнит, что он сын Креста и Божий раб.
Что Промысла к нему благоволеньем явным
В народах он слывет народом православным.
Но этим именем, прекраснейшим из всех,
Нас Небо облекло, как в боевой доспех.
Чтоб нам не забывать, что средь житейской битвы
Оружье лучшее смиренье и молитвы.
Что следует и нам по скорбному пути
С благим Учителем свой тяжкий крест нести.
Не дай нам Бог во тьме и суете житейской,
Зазнаться гордостью и спесью фарисейской,
Чтоб святостью своей, как бы другим в упрек,
Хвалиться, позабыв, что гордость есть порок.
Не в славу, не в почет, народные скрижали,
Родную нашу Русь святой именовали.
А в назиданье нам, в ответственность, в завет.
Чтоб сберегали мы первоначальных лет
Страх Божий, и любовь, и чистый пламень веры.
Чтоб добрые дела, и добрые примеры,
В их древней простоте завещанные нам,
Мы цельно передать смогли своим сынам;
Чтоб был евангельский закон не тщетным словом,
Но сильному уздой и слабому покровом;
Чтоб ближний ближнему был бескорыстный брат;
Чтоб и закон земной был неподкупно свят;
Чтоб правда на суде, стыдясь лицеприятья,
Доступною была и вам, меньшие братья!
Чтоб в каждом смертном был, и в рубище простом,
Уважен человек и Божий образ в нем;
Чтоб Божий мир для нас был школой изученья,
Чтоб не ленились мы на жатву просвещенья.
Чтоб сердце не в ущерб, и вере не в подрыв,
Наукою народ себя обогатив,
Шел доблестно вперед, судьбам своим послушно,
Не отрекаяся от предков малодушно.
Приличный светских долг желая соблюсти,
Ведь кланяемся мы знакомым по пути.
Будь выше нас они, иль будь они нас ниже,
А Церковь разве нам не всех знакомых ближе?
Она встречает нас при входе нашем в мире.
В скорбь предлагает нам врачующий свой мир.
И с нами радуясь и радости и счастью,
Благословляет нас своей духовной властью…
Таков, по замыслу Вяземского, вопль русской души, отлучённой по условиям жизни от полноценного исповедания родной веры. Это вопль целого народного слоя – высшего и образованного, сознающего свою оторванность от народной основы и жаждущего воссоединения с ней. 

***
В 1820-е годы Вяземский также пишет много статей. Это и критические разборы творчества современников, и осмысление литературы прежних дней. 
Пушкин, изнывавший в Южной ссылке, далеко от друзей, с наслаждением прочёл отзыв на своего «Кавказского пленника» и писал другу: 
«Благодарю тебя, милый Вяземский! пусть утешит тебя бог за то, что ты меня утешил. Ты не можешь себе представить, как приятно читать о себе суждение умного человека». 
Пушкин высоко ценил творчество Вяземского, особенно его журнальную прозу, неоднократно цитировал Вяземского в своём творчестве, много лет вёл с ним обширную переписку по различным вопросам.

***
Вяземский – действующее лицо в романе «Евгений Онегин»:
У скучной тетки Таню встретя,
К ней как-то Вяземский подсел
И душу ей занять успел.
И, близ него ее заметя,
Об ней, поправя свой парик,
Осведомляется старик.
Эпиграф к первой главе «Евгения Онегина» – это строки Вяземского из его элегии «Первый снег»: «И жить торопится, и чувствовать спешит…»

***
Отказавшись от личного участия в тайных обществах, Вяземский, по словам С. Н. Дурылина, вошёл в историю декабристского движения как «декабрист без декабря» 
Вечером 14 декабря 1825 года Вяземский пришёл к своему другу И. И. Пущину и, предвидя его арест, предложил сохранить наиболее ценные бумаги. 
Через тридцать два года Пётр Андреевич вернул владельцу запертый портфель с запретными стихами Пушкина, Рылеева, с текстом конституции Никиты Муравьева
Казнь декабристов Вяземский воспринял крайне болезненно и разорвал отношения с властью: за ним был установлен тайный полицейский надзор, он находился в опале.

***
Узнав о дуэли и ранении Пушкина, Вяземский сразу же поехал на Мойку, 12. 
«Прости, будь счастлив», – такими, по свидетельству очевидцев, были последние слова Пушкина, обращённые к Вяземскому… 
Смерть Пушкина глубоко потрясла Петра Андреевича. На отпевании Пушкина перед тем, как закрыли гроб, Вяземский положил туда, как и Жуковский, свою перчатку – последнее рукопожатие и в знак будущей встречи – и рыдал на ступенях придворной Конюшенной церкви.
Письмо Вяземского о последних днях и минутах жизни Пушкина, написанное по просьбе В.А. Жуковского, исполнено горячей любовью к Пушкину: 
«Разумеется, с большим благоразумием и меньшим жаром в крови и без страстей Пушкин повёл бы это дело иначе. Но тогда могли бы мы видеть в нём, может быть, великого проповедника, великого администратора, великого математика, но на беду, провидение дало нам в нём великого Поэта».
Вяземский одним из первых назовёт Пушкина тем именем, к которому так привыкло ухо русского человека за два с лишним столетия…
Вяземский написал стихотворение «На память» (1837) и 10 лет демонстративно не появлялся при дворе.

***
В 1830-е – 1840-е годы семью Вяземских вновь постигло огромное несчастье – с 1835 по 1849 годы скончались от болезней три их дочери Полина (Прасковья), Надежда и Мария (всего у них было восемь детей, до этого в младенчестве умерли четверо их сыновей).
Пётр Андреевич и Вера Фёдоровна Вяземские решают совершить паломничество в Иерусалим⁷ . 
Мысль посетить Палестину давно уже зародилась у Вяземского. Путешествие на Восток было тем более привлекательно, что в Константинополе в то время жил их единственный сын Павел (впоследствии ставший историком литературы и писателем). 
В то время Павел был на службе при посольстве. Незадолго перед тем молодой Вяземский женился на М.А. Бек (урождённой Столыпиной), замечательной красавице своего времени.

…21 мая 1849 года Вяземские отправились из Москвы в Одессу, откуда морем – в Константинополь/Стамбул, к сыну Павлу. 15 июля они молились за Божественной литургией в посольской церкви в Буюкдере (пригороде Стамбула). 
«<…> По старому календарю, – отмечает протоиерей Александр Шабанов. – тогда праздновалась память святого князя Владимира. У Петра Андреевича, как он сообщил, “на Литургии мелькнули мысли”, которые он поспешил изложить в небольшом и довольно откровенном очерке. Ни “западник”, ни “славянофил”, но карамзинист Вяземский излагает точку зрения на Крещение Руси, которой шарахались первые и которая не устраивала вторых из-за её сугубо “русских оттенков”. Князь писал: 
“Приобщив себя и свой народ к Церкви Православной, Владимир указал путь России… положил незыблемое начало ея исторических судеб… всё истекает из светлой и святой купели, в которую Владимир погрузил с собою младенческую Россию… События нашей старины, события новейшей истории, явления настоящего времени и, без сомнения, будущего связаны и будут связаны союзом нашим с Восточною Церковью. Здесь и должно искать точку исхода нашего и цель, к которой направляет нас Провидение тёмными, но верными путями… <…> …призвание и судьба России преимущественно заключаются в святыни её Православия. В прошедшем – оно наш основной краеугольный камень; в настоящем – наша опора и сила; в будущем – наш светильник и двигатель” (“15 июля 1849 г. в Буюкдере”. ПСС. – Т. 2. – С. 397 – 399)».

***
В Иерусалиме Пётр Андреевич и Вера Фёдоровна Вяземские находились с 4 по 24 мая 1850 года. Они причащались в храме Гроба Господня, молились на панихиде об умерших родственниках и друзьях. Встречались со святителем Феофаном Затворником и архимандритом Порфирием (Успенским).
… Палестина произвела на Вяземского глубокое впечатление. До Вяземского из русских писателей Пушкинской эпохи «причастниками Иерусалима» стали только Андрей Муравьев и Авраам Норов, оставившие одни из самых известных паломнических книг «Путешествие ко Святым местам в 1830 году» и «Путешествие по Святой земле в 1835 году». 
В эти же годы, уже будучи афонским иеромонахом Аникитой, паломничество совершил князь Сергей Ширинский-Шихматов, а в 1848 году – Николай Васильевич Гоголь. 
Но первыми в русской поэзии стихами о Святой земле были «Палестина» (1850), «Иерусалим» (1850), «Одно сокровище» (1853), «Александру Андреевичу Иванову» (1858), «Памяти Авраама Сергеевича Норова» (1869) Петра Вяземского. 

Образ библейской Ревекки нашёл отражение во многих произведениях мировой литературы и искусства.
Вот и в стихотворении Вяземского «Палестина», выразившем его духовное потрясение, праматерь Ревекка является олицетворением Палестины – ведь это её многочисленные потомки унаследовали палестинские земли:
…Голубой пеленою
Стан красивый сокрыт;
Взор восточной звездою
Под ресницей блестит.
Величаво-спокойно
Дева сходит к ключу,
Водонос держит стройно,
Прижимая к плечу...
…Только осенью 1850 года вернулись паломники в Москву и, не заезжая в Первопрестольную, отдыхали около месяца в Остафьеве, где их навещали друзья и знакомые. 
Под впечатлением паломничества Вяземский написал кроме стихов также серию заметок (Путешествие на Восток. СПб., 1883). 

***
С 1863 года, выйдя в отставку, Вяземский почти постоянно живёт заграницей. К сожалению, его здоровье подточила нервная болезнь, и он был вынужден проводить много времени на популярных в то время европейских курортах, в надежде выздороветь. 
Медленными, но верными шагами подходила старость. И в письмах, и в стихах появляется нотка грусти, какой-то меланхолический мотив и частые воспоминания об утрате близких людей.

 Особенно подкосила князя гибель Пушкина – ведь в этом была отчасти и его смерть как поэта, смерть целого литературного поколения.
Вяземский приводит в порядок свой огромный архив, готовит к печати свои «Записки». 
      
Ещё с 1813 года он вёл свой дневник (своеобразные записные книжки), их сохранилось 36. Интересные факты, меткие замечания, наблюдения – в них вся литературная жизнь Вяземского и «пушкинская эпоха» – «драгоценные указания по словесной, политической и общественной и бытовой истории нашей», – как охарактеризовал П.И. Бартенев (издатель «Русского архива») эти воспоминания Вяземского. 
В 1878 году Вяземский принял участие в подготовке полного собрания своих сочинений, написал «Автобиографическое введение», но выхода первого тома не дождался. Первый том вышел в 1878 году, сразу после смерти автора.

…Умер Петр Андреевич Вяземский в Баден-Бадене 10 (22) ноября 1878 года в возрасте 86 лет. Похоронен в Александро-Невской лавре в Санкт-Петербурге.
 
Примечания
¹ Моторин А.В. «Художественное вероисповедание князя П.А. Вяземского» («Христианство и русская культура». Т. 4, СПб., 2002)
² Дунаев М.М. Православие и русская литература в 6-ти томах. Том I/a/); Моск. духов. акад. - Изд. 2-е, испр., доп. - М., 2001-2004
³ Бондаренко В. Вяземский, Молодая гвардия, ЖЗЛ, 2004
⁴«Русский архив» № 4; в 1992 году - в «Московском журнале» № 6
⁵ Дунаев М.М. Там же
⁶ Бондаренко В. Там же
⁷ Шереметев С.Д. Путешествие на Восток князя П.А. Вяземского. Спб., 1883
 
Фото из открытых источников.
«...Счастливый Вяземский, завидую тебе!» | Камертон (webkamerton.ru)