ЭТО БЫЛ большой поэт. Но люди сейчас в основном помнят его песни, хотя понятия не имеют, чьи стихи положены на музыку... Его биография: деревня (в Елецком краю), фабзавуч, завод, институт (всё – в Ленинграде), война... По рассказам родных и близких, сызмальства слыл отчаянным, рисковым до безрассудства, по-буслаевски удачливым: например, уже в дни войны, пошел однажды за малиной минным полем – уцелел, забрела туда же лошадь – подорвалась... Так фронтовой корреспондент Павел Шубин и воевал: если на фронте тихо – тосковал. Вот и в рейд по тылам врага с конной группой генерала Белова «от тоски» напросился, а потом возникли стихи: «Прорывается конный корпус из-под Вишеры на Любань...»

                                                     ***

ВОЙНУ начал под Ленинградом, который обожал всегда, а в те суровые дни – особенно:

«Ты в сугробы зарылся глубоко,

Обжигаемый ветром морей...»

В 1943-м, потрясённый его трагедией, тоскуя о нём под далёким северным небом, сложил, может быть, вообще одно из самых лучших стихотворений, которые когда-либо нашему городу посвящались:

«Этот город бессонный, похожий на сон,

Где сияющий шпиль до звезды вознесён,

Город башен и арок, и улиц простых,

Полуночный, прозрачный, как пушкинский стих,

Снова он возникает из мглы предо мной, 

До безумия – прежний, до горя – иной...»

Думая о тех страшных ранах, которые нанесли родному городу гитлеровцы, поэт горестно размышляет, как же ему теперь войти «в этот раненый дом», где его «онемят фотографии мёртвых родных и задушит зола недочитанных книг»... И всё-таки:

«...Ничего, я стерплю. Ничего, я снесу

Огневую – от бешеной боли – слезу.

На крестах площадей, на могилах друзей,

Всей безжалостной силой и верою всей,

Молча, зубы до хруста сжимая, клянусь:

– Ленинград, я к тебе по-иному вернусь!..»

 «По-иному» – это через поверженный Берлин:

«...Слишком мало обратных дорог у солдат,

Но возникнешь пред тем, кто вернётся назад,

Воплощением наших надежд и страстей,

Ты – внезапный и вечный в своей красоте,

Как бессмертная сказка на снежной земле,

Как мгновенный узор на морозном стекле».

Его ненависть к проклятому врагу не знала границ:

«…Убей! – за тоску по весёлому солнцу,

За свой побелевший висок,

Вгони под орлиную каску тирольца

Свинца боевого кусок!

Припомни, как утром над городом тихим

Парят облака голубей,

Как пчёлы гудят по лиловой гречихе,

И вытерпи всё, и убей!..»

Сколько мест повидал он за те месяцы, годы: леса и болота Северо-Запада, Ильмень-озеро и Новгород, Синявино и Мга, Малая Вишера и Неболчи, Свирь и Ладога, сопки Заполярья и фиорды Норвегии – то были фронты трудные... И хотя жизнь в окопе или, если повезёт, – в блиндаже весьма не проста, хотя действительность очень сурова, но всё-таки не зачерствевшая на войне душа поэта многое замечает: что, например, на скалах Кильдина «вода долбит, как дятел, по камню-голышу», а в Карелии «позёмка сечёт валуны»:

«Но с нами в морозных окопах 

Живут в первозданной красе

Дубы на заоблачных тропах,

Степные ромашки в росе...»

И даже если природа вокруг отнюдь не живописна, это всё равно  – родная земля, которую отстоять в бою надо обязательно:

«Так вот она, милая родина наша –

Болота саженный огрех,

И щепки, и торфа багровая каша,

Летящая брызгами вверх.

...........................................................................

Так вот она, даль, что в боях не затмилась,

И вся – как отчизна, как дом –

Вот здесь, вот на этом клочке уместилась

В бессмертном величье своём!»

За такой клочок земли и идёт солдат в атаку:

«Погоди, дай припомнить... Стой!

Мы кричали "ура"... Потом

Я свалился в окоп пустой

С развороченным животом...

..............................................................

Где-то плачущий крик "ура",

Но сошёл и отхлынул бой.

Здравствуй, матерь-земля, пора!

Возвращаюсь к тебе тобой...»

И какой же силищей исполнены его строки (безусловно, ставшие одной из вершин всей нашей военной поэзии), про «полмига»... Как же надо было влезть в солдатскую шкуру, чтобы всё это ощутить...  А впрочем,  зачем Шубину во что-то «влезать»: он сам  всё  это  прочувствовал  в  1943-м,  3  августа, юго-восточнее Мги,  когда вся жизнь,  вся любовь и ненависть были спрессованы в одном:

«Нет,

Не до седин,

Не до славы

Я век свой хотел бы продлить –

Мне б только

До той вон канавы

Полмига,

Полшага прожить.

Прижаться к земле

И в лазури

Июльского ясного дня

Увидеть оскал амбразуры

И острые вспышки огня.

Мне б только

Вот эту гранату,

Злорадно поставив на взвод,

Всадить её,

Врезать как надо

В четырежды проклятый дзот.

Чтоб стало в нём пусто и тихо,

Чтоб пылью осел он в траву...

Прожить бы мне эти полмига,

А там я всю жизнь проживу!» 

                                                  ***

ПОСЛЕ Волховского и Карельского фронтов, после полуострова Рыбачий и Петсамо была у него ещё и война с Японией. Однако домой майор Шубин – в пропылённой гимнастерке, щедро украшенной боевыми наградами – возвратился всё с той же трепетно-нежной душой Поэта:

«Я думал, что, в атаках выжив,

К земле обугленной вернусь,

И по-иному мир увижу,

И ничему не удивлюсь.

..........................................................

Я изумлённо снова вижу

Серебряный – на синем – сад,

Звезду, присевшую на крышу,

Как миг, как жизнь тому назад...»

Вот так воспринимал мир человек, который ещё недавно исступлённо шептал:

«...Прожить бы мне эти полмига,

А там я сто лет проживу!»

Увы, «ста лет» не получилось. Красивый, высокий, сильный, даже в мороз не признававший тёплой одежды, весельчак, обожавший друзей и песни, он через шесть лет после Победы вдруг рухнул на землю, как подкошенный...

                                               ***

А ВЕТЕРАНЫ той войны, когда собираются вместе, непременно поют:

«...Вспомним о тех, кто командовал ротами,

Кто умирал на снегу,

Кто в Ленинград пробирался болотами, 

Горло ломая врагу...»

И еще – вот этот вальс:

«...Не сломила нас смерть и блокада.

И пройдёт, словно песенка, вновь

По вечерним садам Ленинграда

Нерушимая наша любовь.

                 Там под вечер тихо плещет

                 Невская волна.

                 Ленинград мой,

                 Милый брат мой,

                 Родина моя...»

В этих песнях – не только его стихи, но и душа...