ЭТО БЫЛО в 1975-м... Когда мне позвонили из «Пушкинского Дома», сообщив, что в Питер только что впервые прибыла правнучка Пущина, я изумился: «Откуда у Пущина могла взяться правнучка и даже внучка? Ведь Иван Иванович, известно, был бездетным!» Однако меня  быстро  просветили:  оказывается, на поселении декабрист сошёлся с какой-то молодой буряткой, случился грех...

                                                   *** 

ВЫБЕГАЮ из редакции, мчусь на такси к «Астории» (только бы коллеги не обогнали!), и там, в вестибюле, знакомлюсь с гостьей, которую буквально пять минут назад привезли из аэропорта. Подхватываю два «заграничных» чемодана, и вот мы в её номере...

Едва войдя туда, миссис Вильямс бросилась к окну, рас¬пахнула, улыбнулась Исаакию и шепнула по-русски:

– Когда ОН был на площади, собор ещё только строился...

И после, первым делом сфотографировав правнучку Пущина, по её просьбе, на фоне Исаакия, я повёл гостью по городу, следуя совсем не традиционными туристскими маршрутами. И миссис Вильямс снова и снова восклицала:

– Здесь, на Мойке, 14, ОН жил... Здесь, в квартире Рылеева, обсуждал план восстания... Здесь, на Сенатской, командовал мятежным полком...

Читателю, наверняка, уже понятно, что таинственный «ОН» – это Иван Иванович Пущин: первый друг Пушкина, участник декабрьского восстания... А для моей собеседницы он – прадед по самой прямой линии...

                                                   ***

ЦЕЛЫЙ день тогда провели мы вместе. И после встречались, то и дело переносясь мыслями к её прадеду, у которого, кстати, сегодня, дорогой читатель,  день рождения. Да, он явился на белый свет  ровно 227 лет назад: 4 (15) мая   1798-го...

А история их древнего дворянского рода началась ещё в XVI веке. Дед  Ивана – адмирал и сенатор; отец – участник русско-турецкой войны, генерал-лейтенант, который, когда уволился в запас, тоже занял должность сенатора. В семье – двенадцать детей, поэтому образ жизни вели достаточно скромный, и мальчик был совсем не избалован. В Лицее (где сразу получил прозвище Жанно) с первых дней считался одним из лучших. Не зря же преподаватель Кошанский о своем воспитаннике отозвался так: 

«Иван Пущин при счастливых способностях отличается редким прилежанием, соединяя понятливость с рассуждением, и, кажется, лучше ищет твёрдых нежели блистательных успехов».

Что же касается его дружбы с Пушкиным, то сам Иван Иванович в своих воспоминаниях признался:

«По сходству ли фамилий, или по чему другому, несознательно сближающему, только я его заметил с первого взгляда»...

Жили рядом: комнатка Пушкина – № 14, Пущина – № 13. Общее окно делила пополам не доходящая до потолка перегородка. Поскольку другая стена Сашиной «кельи» была глухой, то Ваня оказался единственным близким соседом и ночным собеседником. Еще одна фраза из мемуаров Пущина о друге:

«Чтобы полюбить его настоящим образом, нужно было взглянуть на него с тем полным благорасположением, которое знает и видит все неровности характера и другие недостатки, мирится с ними и кончает тем, что полюбит даже их в друге-товарище».

Мысль эта, безусловно, благородна, а стиль, которым она выражена, великолепен... Высоко ценя такую дружбу, юный Пушкин в 1814-м обращался к нему:

«Товарищ милый, друг прямой,

Тряхнем рукою руку...»

А в 1817-м, незадолго до выпуска, написал стихотворение «В альбом Пущину», полное грусти перед скорой разлукой:

«Взглянув когда-нибудь на тайный сей листок,

Исписанный когда-то мною,

На время улети в лицейский уголок

Всесильной, сладкою мечтою...»

Вспоминая «шесть лет соединенья», он предрекает грозное время и грозные судьбы, перед которыми союз дружбы – вечен... И тут, насчёт «грозных судеб», юный поэт оказался явным пророком, хотя не знал, что уже в Лицее Пущин связал себя со Священной артелью, близко сошёлся с будущими декабристами братьями Муравьёвыми... Потом, оказавшись в Союзе спасения, он (как писал Корф, «человек со светлым умом, с чистой душой») организует «Практический союз», цель которого – освобождение крепостных...

И возникнут пушкинские строки: «...Поэта дом опальный, о Пущин мой, ты первый посетил...» – о том, как в 1825-м, 11 января, Иван Иванович примчался к ссыльному другу в Михайловское... (Однажды я снял там фильм «Под вашу сень, Михайловские рощи…»). И будет 14 декабря, Сенатская площадь, где, по утверждению Розена, всех надёжнее в боевом построении оказался именно Пущин: «Солдаты охотно слушали его команду, видя его спокойствие и бодрость»... Позже, на допросах он, как и Лунин, держался неколебимо, никого не выдал, после чего последовали казематы Петропавловской крепости,  Шлиссельбургской, читинский острог. Там, в Сибири, через тюремный частокол передали ему пушкинское послание:

«Мой первый друг, мой друг бесценный!

И я судьбу благословил,

Когда мой двор уединенный,

Печальным снегом занесенный,

Твой колокольчик огласил.

Молю святое провиденье:

Да голос мой душе твоей

Дарует то же утешенье,

Да озарит он заточенье

Лучом лицейских ясных дней!»

Весть о гибели поэта станет для Пущина «громовым ударом из безоблачного неба». Он напишет Малиновскому: «...если б я был на месте К.Данзаса, то роковая пуля встретила бы мою грудь – я бы нашёл средство сохранить поэта-товарища, достояние России...»

Спустя двадцать лет возвратившись из Сибири по амнистии, Иван Иванович поселился под Москвой и 3 апреля 1859 года скончался. Его могила – в Марьине, близ Бронниц...

                                                  ***

КОГДА Пущин умирал, у постели, вместе с Натальей Дмитриевной Фонвизиной, находилась и Аннушка – его дочь от той самой бурятки, которую Иван Иванович встретил в Туринске.   Стало быть, Мария Лаврентьевна, с которой я теперь общался, – её внучка... (А ещё был у него от вдовы Вильгельма Кюхельбекера сын Иван).

Родители увезли маленькую Машу из Петрограда, когда девочке не исполнилось и трёх лет. Потом был Лондон, учёба в Оксфорде, война. В лондонском небе гудели фашистские бомбардировщики, а она сидела в студии агентства Рейтер, слушала московское радио – и  сердце  обливалось  кровью:  «Оставлен Минск... Смоленск... Бои за Москву...» Её задачей было скрупулёзно передавать всю эту информацию английскому читателю и радиослушателю, но порой от мысли, что гитлеровский сапог топчет землю предков, силы оставляли девушку...

Весной сорок пятого в составе английских войск она вступила в Вену. Встретилась с русскими солдатами, вдоволь наговорилась на родном языке...

Муж – дипломатический работник, поэтому жизнь –  на колёсах: Ирак, США, Тунис, Панама, Испания... Менялись страны, росли дети, но память о России сохранялась в семье тщательно. Главное место в домашней библиотеке по-прежнему занимали Пушкин, Толстой, Тургенев, Гоголь, Достоевский, Чехов... И в фонотеке – тоже русские пластинки. А если показывали в городе советский фильм – «Броненосец Потёмкин» или «Иван Грозный», «Балладу о солдате» или «Летят журавли», – они первыми занимали очередь за билетами. И если приезжал на гастроли ансамбль Моисеева или Ойстрах, они тоже спешили в концертный зал раньше всех...

                                                ***

БЫЛА у миссис Вильямс в жизни одна самая большая  мечта – встретиться с родиной. И когда вместе с дочкой Елизаветой собралась в дорогу, её мама, Александра Фёдоровна, которой было уже почти девяносто лет, попросила на прощание:

– Всё, всё посмотри и запомни... А главное – всё про Ивана Ивановича...

И вот она здесь ходила, смотрела, записывала, снимала на фото- и киноплёнку... Очень радовалась русской речи. Настаивала, чтобы  её называли непременно Марией Лаврентьевной.

Гостью из Англии восторгала общительность ленинградцев:

– На каждом шагу прохожие постоянно мне что-то подсказывают, рассказывают о городе, иногда даже дают существенные исторические справки... У нас, в Лондоне, всё это исключено. У нас, чтобы кто-то на улице с тобой заговорил, надо предварительно обстоятельно познакомиться...

Питер её покорил:

– Обворожителен! И чистота какая – ни с Лондоном, ни с Нью-Йорком, ни с Римом, ни с Мадридом не сравнить!

Впрочем, утверждая это, гостья с берегов туманного Альбиона явно перебарщивала...

Но главным в её поездке был всё-таки Пущин. Здесь, в городе, который помнит Ивана Ивановича, правнучка старалась проследить каждый его шаг. И поэтому всё ходила и ходила вдоль Мойки – у особняка с барельефами, вписанными в медальоны. И удивлялась:

– Какое совпадение! Жил рядом с Пушкиным, как и в Лицее...

Конечно, она побывала в тех лицейских комнатках, а в Петропавловской крепости разыскала  его каземат. И ещё обнаружила то место, где над головой Ивана Пущина – в знак лишения чинов и дворянского звания – сломали шпагу... Узнав, что родом я из Иркутска, мечтательно мне говорила:

– Обязательно поеду в вашу Сибирь, туда, где мой прадед-каторжник получил стихи от Пушкина: «Мой первый друг, мой друг бесценный!..»

И в Михайловском побывать мечтала тоже –  в  той  самой комнатке, которая  изображена на известной картине художника Николая Ге. Репродукция с картины, где Пущин в гостях у Пушкина, – на стене гостиной её лондонского дома...

Мария Лаврентьевна разное мне за те дни поведала. Например, что гордится тем, как Герцен в «Колоколе» написал о кончине Ивана Пущина: назвал его «рыцарем правды», «борцом за справедливость», «человеком огромной души и несгибаемого мужества»... Призналась, что хочет видеть в своих детях хотя бы малую частицу этих качеств:

– Хотя их фамилия уже не Пущины, но всё же от Пущина в них что-то осталось... А вы знаете, в Соединенных Штатах живёт мой брат, Иван Пущин, сын которого, тоже Иван, мэр города Си-Клифф...

                                                        ***

ПОСЛЕДНИЙ питерский вечер миссис Вильямс провела на Мойке, в квартире Пушкина. Здесь как раз собрались участники конференции, посвящённой декабристам, и неожиданное появление правнучки Ивана Пущина всех, конечно, очень обрадовало. И сразу же учёные единодушно признали, что на прадеда своего Мария Лаврентьевна похожа просто удивительно...

А вот её дочь, мисс Елизавета, которая по-русски почти не говорила, внешне была – ну, просто вылитая бурятка: ох, и сильна же «восточная кровь» прапрабабушки!..