Наталья Кочеткова
Покрутить Крученыха

Исполнилось 125 лет со дня рождения поэта-футуриста Алексея Крученых. О литераторе, который ввел в поэзию так называемую "заумь", то есть абстрактный беспредметный язык, обозреватель "Известий" Наталья Кочеткова отправилась разговаривать с поэтом Германом Лукомниковым.

Герман Лукомников - если не прямой наследник Крученых, то уж точно один из самых близких к нему по манере. Он даже написал вариации на тему Крученых, в которых обыгрывается знаменитое "Дыр бул щыл". Кроме того, как и Крученых, Лукомников перформансист.

Мы встретились у Лукомникова дома, в небольшой кухоньке. Усадив меня на огромную перевернутую кастрюлю, как на пуф, он начал говорить:

- Я пока вас ждал, подумал: странное дело - фамилия Крученых по правилам вроде не должна склоняться, а я почему-то люблю ее склонять. Не могу понять, откуда я это взял. Может быть, это принято было в среде футуристов, у Маяковского... Вообще я впервые про него прочитал у Маяковского в собрании сочинений лет в 7-8. Раскрыл один из этих красных томиков и не смог уже оторваться. И проштудировал тогда все собрание сочинений, включая статьи, где упоминался Крученых. Но я не помню, склонял Маяковский эту фамилию или нет... А мне хочется говорить: Крученыха, Крученыху, Крученыхом, о Крученыхе... А вы не так говорите?

- Я не склоняю.

- А вам это режет слух? Скажем, "Я читал Крученыха"?

- Не режет. Мне, например, нравится склонять фамилии на -о: скажем, "читать Зощенку".

- Это как раз очень классично... Фердыщенке... Сейчас мы будем пить чай, - спохватывается Лукомников и начинает хлопотать вокруг заварочного чайника.

- "Дыр бул щыл" тогда же и врезалось в мое сознание, - продолжает поэт. - И потом уже мне в самых разных книжках встречалось это выражение - от стихов Вознесенского до статей Флоренского. Причем его везде писали по-разному: с пробелами, без пробелов, "щыл", "щил", иногда "щир". Меня тогда удивляло, что оно вошло в язык и сознание в таком вариативном виде - каждый это произносит и пишет по-своему. Стихи его мне все как-то не удавалось почитать - их десятилетиями нигде не печатали. И только в конце 1980-х - начале 1990-х попалась наконец подборка, кажется, в журнале "Слово". Геннадий Айги вел там рубрику: печатал подборки авангардных поэтов первой трети ХХ века. Так вот, там появилась довольно большая подборка стихов Крученыха. Двойственное у меня было ощущение. Мне понравилось, но в то же время и немного разочаровало. Чего-то я ожидал большего. Я так долго мечтал его почитать... Причем ведь это была не случайная подборка - ее сделал настоящий знаток и ценитель Крученыха Айги, который с ним был лично знаком. Я-то ждал, что для меня чтение Крученыха станет таким же событием, как чтение Маяковского в 7-летнем возрасте, а потом, лет в 13, Хлебникова. А тут вышло, что самым главным и лучшим осталось "Дыр бул щыл". Но любопытство что-нибудь еще почитать осталось.

Потом мне попался репринт книжечки "Четыре фонетических романа". Это меня вообще доконало, я этого не осилил. Любопытной оказалась книжка "Кукиш прошлякам"... Боже мой! Ведь я и ее толком не прочитал, только полистал. Но с удовольствием. Знаете, бывают такие книжки, которые очень приятно и даже иногда необходимо листать, но совершенно не хочется читать от корки до корки. Меня там впечатлило то, что он писал про фонетические "сдвиги" в стихах, в том числе и классических поэтов. Когда написано одно, а слышится другое. Как, например, у Пушкина: "Слыхали ль вы". Был еще один случай, который меня очень впечатлил: я рылся в библиотечном каталоге и наткнулся на две карточки. Этих книжек я не заказывал, но меня поразило, что они оказались рядом - книжки Крученыха "Чорт и речетворцы" и "Язык Ленина". Иногда впечатления об авторе складываются из таких случайностей. Забыл сказать: подростком я читал книжки Николая Глазкова, и в одной из них был раздел пародий. Была и на Крученыха, очень смачная. Помню, она заканчивалась словами "На меня упала хлюстра". Причем слово "хлюстра" было написано по вертикали. Еще там было словечко "юица" с примечанием: это то же, что "яйца", но гораздо лучше передает их форму.

Лукомников вспоминает, как он читал Крученых. У него мягкий, как у священника, голос, и перебивать его вопросами не хочется.

- Вы из какой чашки будете чай пить? - спохватывается поэт.

- Из той, что поменьше.

- Поменьше? Вот можно из такой, - ставит передо мной узкую высокую белую кружечку с примитивистским рисунком и надписью: "Мармеладка - это сладко". На картинке девочка пьет чай. Себе он берет кружку с фразой "Я сегодня очень рад: черный вычертил квадрат".

- Чем это у вас чашки разрисованы? - интересуюсь.

- Моими стихами и иллюстрациями к ним. Их рисовали молодые люди с отклонениями в психическом развитии из Центра лечебной педагогики. Они не от мира сего - вроде взрослые, а совсем как дети. Они очень полюбили мои стихи.

Лукомников показывает надпись на своей майке: "Хорошо, что я такой, а не какой-нибудь другой". Это тоже его двустишие. Вместо "какой-нибудь" написано "коко-нибудь".

- Я очень нервозно отношусь к воспроизведению своих текстов, расстраиваюсь, если даже какую-то запятую добавили или пропустили, а тут смотрю на ошибки сквозь пальцы - в сочетании с наивным рисунком такое написание смотрится органично, - говорит он.

Мне приходит в голову мысль, что некоторые футуристы как раз любили опечатки, считая, что они порождают новые смыслы.

Под конец разговора Лукомников вспоминает, как в связи с подготовкой антологии "Русские стихи 1950-2000 годов", одним из составителей которой он является, он нашел поздние стихи Крученых.

- Крученых иногда подтрунивал над Маяковским за то, что тот недостаточно формалист и слишком лирик, - говорит Лукомников. - Что слишком у него "про любовь", девичий альбом какой-то. И вдруг я читаю стихи позднего Крученыха, которому уже сильно за 60, о любви. Такие нежные, пронзительные, душераздирающе лиричные. При том что там сохраняются все эти его формальные мускулы. Меня это поразило. Можно я вам их почитаю?

Он читает стихотворение "Разлука", сразу оговорившись, что вертеться, визжать и подпрыгивать, как это делал Крученых при исполнении своих стихов, он не будет. В этом тексте лирический герой скучает по своей возлюбленной Танахаре.

- У Крученыха была поздняя любовь. Он называл ее Танахара. На самом деле ее звали Татьяна Захарова. Я эти стихи прочитал и поразился. После этого я его окончательно принял и полюбил. Вместе с теми стихотворениями, которые мне даже когда-то не нравились.