Прозаик, а теперь уже и музыкант Михаил Елизаров родился и вырос в Украине, а после стал одним из главных действующих лиц в современной российской литературе, написав такие знаковые книги как «Библиотекарь», «Мультики», «Pasternak», «Ногти».
Сейчас он чередует занятия музыкой с писательством. Скоро в издательстве «АСТ» выйдет его новый сборник рассказов «Мы вышли покурить на 17 лет», а песен написано на пять альбомов.
Мы побеседовали с Михаилом об Украине, детстве, Европе, политике и творчестве.


Михаил, вас преимущественно называют русским писателем, но родились вы в Ивано-Франковске, учились в Харькове. Порой некоторые относят вас к писателям украинским. Для вас это принципиально, как к этому относитесь и к кому относите себя сами?
Мне уже не важно, называют ли меня писателем, а уж русским или украинским – совсем по хер.

Почему столь жёсткая позиция?
Это не жесткость и не позиция – это уменьшение амбиций. Мне уже не важны название или идентификация. Это все термины для какого-то бессмысленного каталога, для ненужного порядка – всему свое место. Русские писатели в одном ящике, украинские в другом. По хер – бросьте меня на пол.

Ивано-Франковск, пожалуй, один из самых україномовних и, что называется, националистически настроенных городов Украины. Не было вероятности, что вы будете писать на украинском? Или, наоборот, это вызывало отторжение?
Некоторая часть московской литературной общественности так и считает, что я пишу на украинском языке. Суржик, южнорусский диалект.

А ваше отношение к мове?
Украинский для меня не чужой – понимаю, читаю. Отдаю себе отчет, что в моей русской речи присутствуют если не украинизмы, то украинская мелодика, которую те самые «масковские» критики называют южнорусским диалектом.

Эмис сказал, что «писатель – это человек, который никогда не повзрослеет». Вы повзрослели? И каким вы были ребёнком?
Думаю, человек с трёх лет (возраст твердой памяти) навсегда одинаков – возраст не влияет на личность. Появляется ряд сдерживающих факторов – воспитание, но корневая суть – неизменна. В пять лет я был таким же, как и сейчас. Стою перед коллективом и что-то рассказываю.

Учёба на филологическом факультете в Харькове. Это случайность или сознательный выбор, обусловленный любовью к книгам? Честно сказать, сложно представить мальчика, мечтающего о филологии…
Это очень мерзко представлять мальчика, мечтающего о филологии. Давайте лучше представлять красивую бабу.

Но почему всё же филфак?
Филфак был случайным выбором, компромисом. Я предполагал, что перекантуюсь там год, подготовлюсь и поступлю на режиссуру. Но как-то затянуло. Или же стал трезвее оценивать возможности.

Какие главные воспоминания из жизни в Украине?
Главное воспоминание – меня в девятом классе не приняли в комсомол. Я впервые узнал, что это такое, когда НЕ ПРИНИМАЮТ.

Другие школьные воспоминания? Тема детства, школы часто звучит у вас в прозе, песнях…
Да я только и делаю, что вспоминаю. Роман «Мультики» – это всё воспоминания о школе. Один к одному. И все они главные.

Раньше было много негатива по отношению к советскому прошлому. Теперь, наоборот, у многих ностальгия. Её усмотрели и в вашем «Библиотекаре»…
В романе «Библиотекарь» – ностальгия по несбыточному, а не по «советскому» в горбачевском перестроечном исполнении. Я не тоскую по периоду развала. Я оплакиваю утраченное величие и его космические возможности.

Говорят, что и литературы в СССР не было…
Я не слышал даже от самых оголтелых ненавистников советской истории, что литература того периода – не литература. Боюсь, у нынешнего времени нет никаких шансов создать нечто подобное по культурному масштабу. Я склоняю голову перед великой советской литературой.

Что связывает вас с Украиной сегодня? Следите ли за ситуацией в стране? Какова ваша оценка?
С Украиной меня связывает паспорт и гражданство. За ситуацией и самой Украиной я не слежу, потому что слежка проводиться с какой-то целью. Такой нет, а следить из чувства долга или просто так, по привычке – в этом есть что-то «мусорское».

Вы достаточно резко высказывались об «оранжевой власти». С приходом власти «бело-голубой» поменялось ли что-то, в плюс или минус? Или это одна и та же «банда»?
Я больше не вижу смысла в высказываниях о власти – резких, хвалебных. Для меня утрачен сам смысл гражданского высказывания. Это как говорить с кишечником, который непроизвольно опорожняется:
– Кишечник, у тебя есть совесть, на хера ты это сделал, я теперь обосранный, давай вместе бороться с коррупцией и т.д.
Что я хотел сказать – любая власть в любой стране в сути одинакова. Это люди, которые пришли наверх с одной целью: наебать и спиздить. Поэтому два выхода – понять и простить или свергнуть. А диалог с властью, письма, прошения, политические оценки и комментарии – это все письма Кишечнику.

И Россия, и Украина в особенности взяли курс на европеизацию. При этом из Европы тянется почему-то худшее. Нет ли ощущения у вас ощущения утраты Родины, её превращения в «пиратскую версию» Европы?
Про пиратскую версию Европы я бы вложил мысль в уста литературному герою.
Гошка нахмурился, отхлебнул тёплой «Балтики»:
– Просто у меня какое-то ощущение утраты! – на секунду задумался, подыскивая точные слова: – Будто не Родина вокруг, а какая-то пиратская версия Европы! Понимаешь?... – посмотрел на мертвую Анджелу и безнадёжно махнул рукой. – Да ни хера ты не понимаешь...

Переезд в Германию и жизнь там. Чем он был обоснован?
Никаких оснований не было, один промысел Божий. Так получилось. Когда пришел срок тот же промысел отправил меня в Москву.

Мне кажется, что это, в принципе, чуждая вам среда. Что это дало вам или, наоборот, отняло?
Чуждая среда, которая отняла. Но и дала, конечно.
Вообще, чтобы быть объективным, любая среда – чуждая, она и отнимает, и дает.

Как относятся к русским в Европе в целом и к писателям в частности?
К русским в Европе относятся хуёво. К русским писателям – чуть лучше. Допускаю, что это во многом справедливо. Ведь я тоже хуёво отношусь к европейцам и чуть лучше к европейским писателям.

Почему же так к европейцам? И кого любите из европейских писателей?
Потому что это ответная реакция и замкнутый круг нелюбви. Писателей долго перечислять. Одних англичан с полдюжины наберется. Не думаю, что удивлю именами.

Недавно я был в Германии. Любопытно, что в стране, где так много говорят о свободах, по сути, действует тоталитарный режим. Почему, на ваш взгляд, Европа при этом поучает нас, требуя неких свобод, а мы зачастую соглашаемся?
Каждое государство тоталитарно по-своему, оно дорожит своей тоталитарностью, только называет её демократией и пытается её навязать другим. Это просто форма доминирования. Европа поучает, потому что с полным основанием полагает, что она доминирует над Россией. Так и есть – на данный момент Россия зависима и несвободна. Но это решение российских политических элит, а не объективная ситуация.

Вы как-то сказали, что «нам нужна другая Европа». Какая Европа нам нужна, если нужна в принципе?
Мне уже не понять, что я имел в виду. Другая, это какая – в руинах, на коленях? Пускай такая будет. В руинах и на коленях. А мы её простим и заново отстроим.
Можно и так ответить – Европа нам не нужна вообще.

Недавно вы плотно занялись музыкой. Насколько вам комфортно сочинять песни, а не прозу?
Песня – удобный, самодостаточный жанр, позволяющий поговорить на темы, которые в прозе просто не отзвучат.

Музыкой сегодня заниматься более выгодно, чем литературой?
Если бы я искал выгоду, то стал бы пластическим хирургом, политиком, прокурором. Я не ищу выгоду. Я ищу радостную истину.

А чего ждать от новой книги «Мы вышли покурить на 17 лет», которая вышла в издательстве «АСТ»?
Она несколько другая. То есть, я и раньше писал рассказы, которые можно принять за «реалистические». Они были единичными в сборниках. Нынешний – состоит исключительно их таких вот реалистических рассказов. Для меня это новый опыт – я обратился к материалу, которым раньше почти не пользовался.

Насколько писать сложнее, чем сочинять песни? Что вам приносит большее удовольствие?
Песня делается быстро – за час, если ей суждено получиться. Рассказ – это и неделя и месяц.
А удовольствие приносит сделанная работа и люди, которым это нравится – их реакция.

Ваши поклонники снимают любительские клипы на ваши песни. Могли бы выделить конкретное видео, которое вам наиболее понравилось?
Клипами занимаются не поклонники, а друзья. Я не выделяю конкретное видео, я просто искренне благодарен им за союзничество.

Вы хотели бы, чтобы вас знали больше как писателя или как музыканта?
Перефразирую вопрос. Вы бы хотели, чтобы вас знали как Михаила Елизарова или Елизарова Михаила? Отвечаю: и там, и там – я.

Хотели ли бы вы стать персонажем, появившись в произведении другого автора?
Не думаю, что моя тихая жизнь тянет на литературную историю. Персонажи – почетный удел Проханова, Лимонова, людей с героической биографией.

Не ассоциируете ли себя с кем-то из существующих персонажей?
Хочется быть персонажем-трикстером, но не уверен, что сам я соответсвую ловким удачливым качествам.

Вдохновение – это необходимое условие для того, чтобы сесть за стол или то, что приходит в процессе? Насколько оно важно лично для вас, Михаил?
Я ощущал это состояние, когда делал песни – там короткая дистанция, а энергия у вдохновения всегда одинакова. Проза – это каждодневный труд, в котором уже не ясно, то ли вдохновение, то ли сквозняк из форточки.

У вас есть проза, написанная, что называется, на одном порыве?
Есть пара-тройка рассказов, написанных за день. Все остальное – это время. Недели.

Хемингуэй каждый день вёл учёт количества написанных слов. У вас есть что-то подобное? Когда вы пишите, есть ли у вас, скажем так, организация писательского процесса?
Хемингуэю платили именно за каждое слово – поэтому он вел эту бухгалтерию. Я веду учет готовой работы – то, что можно опубликовать.
Никакой особой организации процесса нет. Хочется, чувствую потребность – сажусь и пишу. Нет – беру гитару. Смотрю фильмы. Встречаюсь с людьми.

Какие фильмы смотрите?
Нет привязки. Всё подряд смотрю. Могу «Чапаева» братьев Васильевых» или «Бартон Финк» братьев Коэнов.

Насколько сегодня литература зависит от власти денег?
Настолько же, насколько власть зависит от денег.

На встрече с Путиным издатель Олег Новиков сказал, что помогать литературе не надо, главное, чтобы не мешали. На ваш взгляд, должно ли государство оказывать поддержку литературе, писателям, издателям? Какова должна быть степень его участия?
Не знаю подробностей встречи, но думаю, что Новиков имел ввиду не литературу, а издательский бизнес. Поэтому, он и сказал Путину, что помогать ему, Новикову, не надо, главное не мешайте зарабатывать.
Советский Союз довольно внятно и последовательно занимался поддержкой писателей. Но только тех, кто находился внутри советского литературного процесса. Нынешние российские премии и гранты обслуживают также определенный круг лояльных людей. Какая-то часть пишущих людей так или иначе останутся за бортом.

В своих интервью вы часто говорите, что писать вам мучительно. Что всё же помогает добраться до финала? Когда пишете, что ощущаете?
Я по природе упрям, если я начал что-то делать, то доведу до конца. У текстов есть особенность – если над ними работать, однажды они напишутся.
Когда вы плаваете, что ощущаете? Воду. Если долго плыть – усталость и воду.

«Мультики» начинались как рассказ, а переросли в роман. Когда вы приступаете к написанию той или иной вещи, вы заранее обозначаете структуру? Знаете ли, куда это всё выведет? Или, как Стивен Кинг, держите интригу и для самого себя?
Не всегда понятен потенциал задуманного – кажется, что по возможностям рассказ, начнёшь работать – текст растет. Я предпочитаю давать текстам свободу – пусть сами решают, когда им заканчиваться, кем становиться – романом, повестью, рассказом.

Говорят, что иногда надо и не писать. Вы когда-нибудь пробовали это делать долгое время (два-три года)? Можете ли, уж простите за пафос, не писать? Или это как «дышать»?
Я согласен, что иногда лучше промолчать, или даже замолчать насовсем – тем более, что это так легко сделать. Не писать – это очень просто, небольшое усилие. Но поскольку книги это мой заработок, я всякий раз сажусь за письменный стол.

беседовал Платон Беседин,
специально для "ШО"[i][/i]