Эсмира Травина

Сами мы — неместные… То есть хотела сказать, что поэтом я не являюсь. Потому что писать стихи при большом желании и должном усердии можно таки научиться, а вот поэтом — надо только родиться. Рождаются — единицы, а пишут — тьмы, и тьмы, и тьмы… Сами пишем — сами читаем. Похваливаем друг друга, поругиваем. Такая вот самодостаточность.
Но так ли это плохо, как считают многие? Почему обязательно должны быть читатели — сами-не-пишущие, эдакие абсолютные читатели-потребители? Что существенно изменится в мире, будь это так? Мне могут возразить, что вот, мол, раньше… Но ведь очевидно: тот пласт социума, который раньше потреблял стихи (в любом случае — в качестве «развлечения»), сегодня находит себе «зрелища» позрелищнее: сериалы, различные телешоу, компьютерные игры и т.п. — перечислять можно долго.
Так что же потеряли поэты (=стихописатели) с потерей такого читателя? Неужели святую ВЕРУ в то, что собственным «словом» однажды переиначат мир?! Смешно, ей-богу. Не переделали раньше, не переделать и теперь. Да и кто сказал, что подобные «переделки» — к лучшему? Вон в ХIХ веке русские прозаики критиковали-критиковали окружающую действительность… Докритиковались. Мир получил Октябрьскую революцию и всё из неё вытекающее. Об этом ли мечтал тот же Николай Гаврилович, подробно расписывая — что делать? Так что угомонитесь, дорогие мои поэты и «поэты», а также остальные что-нибудь-писатели.
Другая больная тема для страдающих — графомания. Я бы даже сказала Графомания с большой буквы — так величественно и самоуверенно царит она на современном поэтическом Олимпе. Факт? Факт. Но опять-таки: катастрофа ли это мирового масштаба? Почему плохо, если человек, не родившийся божьей милостью поэтом, все-таки трепещет душой и пытается этот трепет выразить словами? Как говорил А. Вознесенский,
Можно и не быть поэтом,
Но нельзя терпеть, пойми,
Как кричит полоска света,
Прищемлённая дверьми!
Неужели лучше, если он от этого душевного беспокойства возьмет биту и выйдет на вечернюю улицу? Или — при недостатке сил (или духа) — просто допьется до белой горячки? По мне, так лучше пусть вирши слагает (тренькает на гитаре, малюет закат etc.).
Впрочем, «страдателей» можно понять. Если бы графоманили мы втихую, написали стиш — и в стол… Не было бы и проблемы (или псевдопроблемы). Но нам ведь этого мало! Как только радости-боли души (или скрежет извилин) сложились в слова и предложения (хорошо ещё, если внятные), мы тут же спешим подарить их МИРУ!!!
Раньше, честное слово, было то же самое… Только возможностей «подарить» было гораздо меньше. Каких-нибудь 30–40 лет назад напечататься в журнале или издать книгу для простого смертного было практически нереальным. Разве что выступить перед миниаудиторией в каком-нибудь завалящем клубе… Это сейчас самиздатовские (но с ISBNом!) книжки пекутся, как пирожки, только на тираж раскошелься, — и все дела! Не говоря уже о бесконечных интернетовских сайтах. А ещё есть поэтические фестивали, на которых можно даже заполучить какое-нибудь лауреатство… Не, жить стало лучше, господа, жить стало веселее. А если вдруг не печатают нас в журналах — и тут есть выход: скидываемся по копеечке — и в братскую могилу. То есть в альманах какой-нибудь. Или антологию…
Так случилось и в этот раз.

И вот перед нами — свежеиспеченная «Антологія сучасної новелістики та лірики України – 2007». При её издании ни цензуры (слава Богу!), ни какого-то особого редакторского отбора, по всей видимости, не было. Каждый, кто посчитал себя «сучасным» новеллистом или лириком, отправил, ничтоже сумняшеся, свои нетленки издателю. И вот мы — здесь! Поэты-прозаики? Или графоманы-эпигоны? Если принять за аксиому, что истинных поэтов (музыкантов, художников) рождается один на миллион (условно), то ответ очевиден.
Пожалуйста, не задавайте вопроса — кому же тогда ЭТО нужно?! Это нужно нам, «написателям». К тому же мы великодушны, и можем не только полюбоваться на свои творения, но и почитать соседствующие. То есть и самим приятно, и соседи не обделены вниманием… Поверьте, я не юродствую. Возможно, чуть гиперболизирую, но по сути — так оно и есть. Правда, читаем «соседей» мы по-разному. Чаще всего — чтобы ещё раз схватиться за голову (ах, графомания, ах, какой кошмар), подчиняясь при этом извечному закону — «в своем глазу бревна не замечая», иногда — все-таки радуемся, что брату-сочинителю где-то как-то что-то удалось…
И тут есть два важных момента. Первое: уровень «недопоэтов» тоже ведь разный — бывают даже гениальные графоманы, если вы помните! И второе. Чаще всего мы, даже самые искушенные читатели-писатели, судим о том, что является поэзией, а что нет, исключительно в силу своих представлений об этом или даже просто полагаясь на собственные «ощущения», так сказать. Я не исключение. И если в своих «писательских» способностях перманентно сомневаюсь, то вот читательских — у меня никому не отнять! Уж я-то точно знаю, где поэзия, а где — только рядом лежало!
Но вот слышу мнение уважаемого человека («Плохо и недопустимо Хорошо и допустимо…»), не совсем совпадающее с моим собственным, — и грустно улыбаюсь. Да что там, — смеюсь!!! Над ним, над собой, — над всеми нами… И именно потому не позволяю себе — «это хорошо», «это плохо»; исключительно — «это мне нравится». А о том, что «не нравится» — как правило, предпочитаю промолчать.

Но не сегодня! Очень уж проникновенными оказались отдельные строки и даже страницы в новенькой «Антологии»…
Во чреве антихриста выносит мать,
И вскормит грудями, то надо признать…
— читаю на стр. 72. Представив, как антихриста вскармливают грудями, понимаю, что картина ужаса автору вполне удалась — то надо признать. Дальше полегче, правда: «Он духа во чреве, уже не святого, // По умолчанию, что тут такого?» Действительно — что тут такого? По умолчанию же ведь…
На 85-й странице автор ждёт «вновь // Святой поэзии мгновенья!»:
И пью я их взахлёб, когда
Иль днём, иль ночью постучатся,
И хлынет слов поток тогда,
И мысли вихрем закружатся!
Не знаю, как насчет потока слов, но Святой поэзии читателю здесь дождаться уж точно не придется, увы…
Не успела я оклематься от одних словопотоков, как на 114-й меня подстерегли новые:
Всё былины да сказанья!
Сладкий мёд от них струит.
Просто поражаешься суперпоэтическому открытию: мёд-то, оказывается, сладкий! Но самое главное — психическое спокойствие читателя подвергнуто реальной опасности: стоит только ему вообразить, как от былин да сказаний — струит сладкий мёд!.. Словом, если б струил хотя бы солёный, что ли, я б так не переживала.
А вот начиная со 115-й, можно цитировать подряд все пять страниц, отданные на откуп «авторке» сборника «Песня сердца». Говорящее название, однако. Тут удивляют рифмы, ритмы, формы слов, ударения в них… Но содержание переплёвывает любую форму:
Я пошла по следам мечты.
Непростое нас ждет скитанье.
По тропе той отправишься,
Исполняя земное призванье.
Стойкое впечатление: автор никогда в жизни не читал никого из поэтов. Иначе всё это — просто необъяснимо…

Но, как говорил Уильям Блейк, «способность удивляться и восхищаться — первая ступенька к познанию, тогда как скептицизм и насмешливость — первый шаг к деградации»!
Я очень старалась, и мои труды увенчались успехом: таки энное количество строк и строф сборника достойны… ну пусть так и будет — восхищения. Итак, «по рангу» размещения в «Антологии».

Павел Бессонов:
Серого цвета рассвет, а ведь был голубым.
Но не уверен, что это природы загадка.
Просто жирнее и гуще над домнами дым,
В чашке воды кипячёной всё больше осадка.
Бывает зарифмованная гражданская позиция, а бывает — гражданская лирика. «Почувствуйте разницу!»

Ольга Подлесная:
Вы видели, как тают облака,
беззвучно и бесследно растворяясь
в голубизне? О, если б так легка
была нам смерть — горчайшее из таинств…
Иногда любые комментарии хуже, чем просто лишние, — и это именно тот случай.

Не всё безупречно на страничках Елены Морозовой, но «Улочка в Покхаре» удалась без сомнения!
Под баньяном раскидистым купишь заморских фруктов,
Fresh-салат по-тибетски мой с бабочкой из моркови.
И в полуденный зной эта улочка сходит с рук мне,
инородке, взращенной судьбою на русском слове.

Из картинки заката, нарисованной  Сергеем Ердяковым:
Вишнёво-алую стезю граня,
свет из печурки стелется упруго.
Горчит зима, и на исходе дня,
мешая снег с листвой, петляет вьюга.
Можно было бы, конечно, придраться к стезе, но не хочется…

У  Снежаны Малышевой настолько цельно каждое отдельное стихотворение, что трудно выделить строфы, не боясь разрушить впечатление. Попробую:
А навстречу летят доберманы,
Острой мордой прицелившись в пах.
И экраны, повсюду экраны,
И в глазах только страх, только страх.
Пианино без клавиш чернеют.
Музыканты забыли про звук.
Их костры больше души не греют.
Всё — разлука, и встречи разлук…
Вопрос — что за костры? — можно оставить без внимания. Остальное перевешивает.

Александр Белоус:
Не страшны познающему
нежить, брюзжанье, опала,
ибо пафос движенья
к неложной ведет красоте.
Вот тяжёлое слово
под честным пером заблистало
путеводной звездой
на заждавшемся чистом листе.
Пусть смысл банален, но, надо признать, уложен в форму не без изящества.

Гуляя по Осколу, Алла Сыса видит, безусловно своё:
Здесь свет и тайна, небо и вода,
И тишину сверчки на части пилят.
Я трелями прострелена навылет,
И в дыры истекает суета.

Околополитических стихов в сборнике раз–два — и обчелся. Особенно радует, что Владимиру Дмитрику удалось свои взгляды выразить не просто рифмованной прозой, — строчки цепляют не только рассудок, но и чувства:
Дырявые донья дней…
Понимаешь? — Ни капли влаги.
Пало что-то и покатилось
по моей
Независимости,
и твоей.
И валялось на площади сердце, бледнея…

Не устаю повторять на студии, что вместо слов-называний в поэзии надо уметь создать задуманный образ. Идеальный пример — строчки Вячеслава Пасенюка: 
По углам, где висит словьё,
пауки пасут паучих.
Вот и ты получил своё,
вот и ты своё получил.
Из далёких и ближних мест,
не придёт никто, не спасёт.
Под звездой, что одна, как перст,
сладко пить, забывая всё.
Разве способно безликое слово «одиночество» вызвать такой же душевный резонанс?!

К стихам Марины Матвеевой можно относиться по-разному, но только не равнодушно:
— Мамочка,
слышишь, я все-
рьез:
душу не греет мне твой плед…
Если б
у Господа
был
пёс,
он бы нашёл тот потерянный след…

Неоднозначна, но небезынтересна и гражданская лирика Николая Кузёмского:
Помолюсь
за сирых
и бездольных.
За страну.
За попранную
честь.
Гордых.
И коленопреклонённых.
Принимаю жизнь —
какая есть.

Вот, пожалуй, и всё. В целом же «Антология», несмотря на яркую глянцевую обложку и немалую толщину, получилась невзрачной, серенькой. За исключением упомянутых выше авторов, всё остальное (речь о русскоязычных стихотворных текстах) выглядит написанным одной рукой. И душой… Всё-таки отсутствие редакторского отбора (да и элементарной корректуры) сводит на нет всю внешнюю «солидность» издания. И как-то не очень хочется, чтобы о современной литературе Украины судили по этому сборнику…

Харьков, 2008