Василий Казанцев (1935-2021)


Цитируется по: Казанцев В.И. Выше радости, выше печали: Стихотворения и поэмы. М.: "Мол. гвардия”, 1980. – 190с.
* * *
…И на неё дышу любовью.
И прикипаю всею кровью.
И отвести не в силах глаз.
Какой удар себе готовлю —
На дальний день,
в прощанья час!

* * *
Принимаю как должное
От стремительных лет
Невнимание долгое,
Запоздалый привет.
И — внимание долгое,
Неминутный привет
Принимаю как должное!
Страха времени — нет.

* * *
Тебя и милой, и желанной
В душе своей назвать бы мог.
Когда б не этот взгляд туманный —
Заботы вечной холодок.
Черты твои меня — смущают.
Печальные черты твои
Неясное напоминают —
Что выше счастья и любви.

* * *
Последний осколок заката
Бесследно погас на лету —
И тихо толпой виноватой
Деревья пошли в темноту.
И следом — притихшие травы,
И стог, и в кустах озерцо.
Куда вы, куда вы, куда вы?..
Мне холодом веет в лицо.


* * *
В шумящей жизни, в торопливой —
Ни в горький, ни в счастливый час
Своей души тенелюбивой
Не выставлял я напоказ.
Не обнажал её бесстыдно…
Но было бы до слёз обидно,
Когда б в летящих днях, средь дел,
Её, в тени неясно видной,
Так и никто не разглядел.

* * *
В конце концов — и ты, и ты,
И ты, мудрец, пророк всезрящий, —
Вы все — из чёрной темноты,
Безгласной, тлеющей, чадящей.
Вы из одних и тех же рек.
И тех же нор и топей вязких,
И вас один и тот же век
Лелеял на дорогах тряских…
Но — трепетом душа полна.
Ей весть знакомая дана!..
Разящий свет, как глубь провала,
Бывали миги, и она
В себе со страхом открывала.
1974

* * *
Взгляну на скачущий поток.
Взгляну на тлеющий песок.
На тёмный лес прибрежный —
Взгляну. А от тебя, цветок, —
Я отвернусь небрежно.
Воздушный, светом залитой,
Чуть изогнувший шею,
С бесценно-чистой красотой
Что делать мне твоею?..
Ты выше чувства и ума.
И пред тобой душа — нема,
Как перед смертной бездной.
И — отстраняется сама
От муки бесполезной.
1975

* * *
Дверь — настежь длинным сквозняком!..
Набито вздулись занавески.
Как выстрел, холод острый, резкий
Пронзил оторопевший дом.
Сверкнула высь, блеснули воды.
Плеснул огнём кремень дорог.
Простора, счастья и свободы
Ударил в сердце смертный ток.

* * *
Через год, через два, через двадцать
Всё равно оглушённо поймёшь:
Никуда, никуда не деваться
От судьбы, занесённой, как нож.
Никуда — даже если заплатишь
Неотступным, сверлящим стыдом.
Даже если тот нож — перехватишь,
Вспять его обратишь остриём.
От блестящего, острого взгляда,
Наведённого в сердце тебе,
Никуда и деваться не надо.
Надо выйти навстречу судьбе.

* * *
Что прекрасно, а что безобразно,
Разберёт, не жалеючи сил,
Только — время. — Но время — пристрастно…
Разве ты — не во времени жил?
Разве времени вечного бремя
Ты не слышал, по жизни идя?
Разве сам ты — не вечное время,
Отгремевших времён судия?
1978

ВСПЫШКА
Гнев, беспомощность, жаркая месть,
Неуверенность, острая жалость —
Всё в растерянном сердце, как есть,
Перепуталось — сгрудилось. Сжалось!
Помертвела душа — для рывка.
Задрожала душа — и забилась.
Налилась — для удара! — рука.
…Голова — для расплаты — склонилась.

* * *
— Пора счастливая была —
Когда всё смел и мог.
— Пора счастливая прошла,
Когда всё смел и мог.
— Зачем же ты не брал всего,
Когда всё смел и мог?
— Вполне хватало и того,
Что жил. И смел. И мог.

* * *
— Где ты был? — Я стоял у окна.
— Что ты видел? — Деревья бежали
В непонятной какой-то печали
Вереницею вдоль полотна.
Одинокие домики, будки.
Ямы, насыпи, хвороста грудки.
Гладь озёр… И на фоне всего —
Отраженье себя самого.
А сквозь этой картины двоенье —
Проступало другое виденье.
Плотный воздух гудел, как вода.
И в окошке, дрожащем от гуда,
Видел город я, еду откуда.
И селение, еду куда.
1968

* * *
— Ты был в заморской стороне.
А ну скажи скорее мне —
Что ты запомнил?
— Ночь стояла.
Земля, раскинувшись, устало,
Спала. В бездонной тишине
Горели звёзды в вышине.
— И только? В целой-то стране?
Тебе не кажется, что мало?
— Нет, мне не кажется, что мало.
— И ехать стоило?
— Вполне.

* * *
Средь наклонившихся кустов,
Закрывших высь подобно своду,
Гляжу с расшатанных мостков
На пробегающую воду.
То палый жёлтый лист сверкнёт
В воде крутящеюся блёсткой.
То рыба смутно глубь черкнёт
Короткой — наискось — полоской.
Стою, молчу в тени ветвей,
Слежу, вот-вот пора настанет —
Сперва темно, потом ясней
И — вовсе ясно дно проглянет.
1968

* * *
До чего же разительно сходство.
Те же лица. Походки. Слова…
Всех — я знаю давно. Сумасбродство?
Неосознанный приступ — родства?
Вот чудило, изысканный профиль.
Лоб гармошкой и нос как картофель.
Рот, растянутый вечным зевком…
Он же мне бесконечно знаком.
Вот блондинка. (Ну что ты косишься?)
И другая. Вон там, у столба.
А особенно эта кассирша…
Где же, где нас сводила судьба?
Незнакомка, гражданка, прохожий.
Старики. Ребятня. Малышня.
Все вы так на кого-то похожи!
Друг — на друга? На мир? На меня?

ПОРТРЕТ
Смеюсь только на вечерах смеха.
Скорблю только на траурных собраниях.
Кричу только на трибунах стадиона.
Правду скажу только на страшном суде.
1968

* * *
Человеку человек принёс
Весть о горе… Как огретый палкой,
Ничего в ответ не произнёс.
Улыбнулся жалко.
Продолжая перед ним стоять,
Этот смотрит, чуб ерошит.
Он не может ничего сказать
(Всё сказал). И отойти не может.
1969

МОНОЛОГ ДОН-ЖУАНА
Чем больше странствую — тем больше жажду
Я странствовать. Чем больше вижу —
Тем больше видеть я хочу. Чем больше
Люблю — тем больше хочется любить.
Из рек спокойных, торопливых, бурных,
Ручьёв лесных, степных, высокогорных
Я пью и пью… И с каждым разом — суше,
Черствей и суше — в горле у меня.

* * *
Мотор завыл — метнулась вспять бетонка.
Разгон. Отрыв… Душа тревогу бьёт.
Кричит, трещит ушная перепонка.
Кровь — каждой жилкой вопиёт.
Как тянет вниз земли родная гладь —
Поля, луга, развилины, соцветья!..
Не душу тяжко к небу подымать —
Цепляющиеся
Тысячелетья.

* * *
В этой радости мне отказали.
Но к печали не клонит отказ.
Ну и что! Мне уже обещали
Ту, что радостней в тысячу раз.
Всё длинней, всё изученней будни.
И сквозь будни, где всё прочтено,
Всё настойчивей, всё неотступней
Голос: больше не дам ничего.
Ну и пусть. К благодарной, горящей
Я уже прикоснулся руке.
Я уже побезмолвствовал в чаще.
Я уже искупался в реке.

* * *
Это никогда не надоест —
Листьев неумолчное плесканье,
Мреющих, бессмертных звёзд блистанье
Иль, как раньше говорили, звезд.
Это не наскучит никогда —
Плавная неправильность сугроба,
Ровная законченность плода.
По земле идущая дорога.
По песку бегущая вода.
1969

* * *
Как жизнь, скажите, в поезде идёт?
Кто спит, кто бодрствует. Кто ест, кто пьёт.
Одновременно стукают колёса.
Одновременно крестик-самолёт
Квадрат окна пересекает косо.
Одновременно радио поёт.
Игривый ветер распушает крону.
И девушка проходит по перрону.
Смотри, смотри — сейчас она пройдёт.
Кто ходит, кто сидит. Кто ест, кто пьёт.
В окне закат багряный догорает.
Одновременно радио играет.
И мысль томится. И душа страдает.
И быстрое пространство пролетает.
И время безвозвратное течёт.
1969

ПРОРОК
Когда божественный глагол,
Как гром внезапный, разразится,
И смертно потрясённый дол
Взликует и преобразится,
И свет произойдёт из тьмы
И возблестит, на землю рушась,
И, словно холодок зимы,
Проникнет внутрь священный ужас,
Возвысившийся над людьми,
В пьянящее соседство бога
Почти вступивший, не возьми
Ты на себя излишне много.
Ты не сочти из простоты,
Мгновенного гордыней болен,
Что волен слышать голос ты
И голоса не слышать волен.
1969

* * *
— И плащ, и посох в тягость мне…
Но горше, тягостней стократно —
Угль негасимый в глубине.
Он — жжёт… Возьми его обратно!
И он мне грудь мечом рассёк.
И прокатился гром в пустыне:
— Забудь свою печаль. Отныне
Ты — не пророк, но человек.
Стояло солнце высоко
В пустыне мёртвой, безглагольной.
И стало на душе — легко.
И стало — безгранично вольно…
Взмахнул крылами. И пропал.
Вихрь прошумел в могучем взмахе.
Хотел шагнуть я. И… упал.
Лежу — подкошенный — во прахе.
В груди — зияет след меча
Незаживающею раной.
Песок — светла и горяча —
Кровь красит струйкою багряной.
1970

* * *
Это чудо — я ещё живу.
Над водой, в зелёных клубах дыма,
Сквозь кусты, над ровным лугом — мимо
Ельника — не в мысли, наяву —
О высокий берег ударяя,
В отдалённой чаще замирая,
Приглушённым эхом перевит,
Через годы — голос мой летит…
1970

* * *
И с нетерпеньем, и устало,
Во все часы и дни свои
Томящееся сердце ждало,
Желало смертно — слов любви.
Прислушивалось, напрягалось.
К ним из последних сил своих
Рвалось. И каждый раз — пугалось,
Когда вдруг узнавало их.
1970

* * *
…И вновь захочется туда,
Где запах молодого сена
Стоит, как тихая вода.
И тает, тает постепенно.
И не растает никогда.

* * *
Долистываю Пришвина дневник.
«О чём печалился? Чего достиг?»
«Пора итожить. Подгоняют сроки».
Нескорые перебираю строки.
«Теплом дохнуло. Снег погас. Обмяк».
«В окно стучалась поутру синица».
«Слабеет зренье. Тяжелеет шаг.
Хвораю». Предпоследняя страница.
Последнюю предчувствую межу.
К мерцающему приближаюсь саду.
К невидимой ограде подхожу.
Заглядываю — за ограду.
1970

В САМОЛЁТЕ
И здесь какой-то тоже есть уют.
Беседуют и спят. Едят и пьют.
Конечно, всё непрочно и нестойко.
И ненадежно всё. Но не настолько…
Тут всё дороже на пятак.
Минута в небе длится — чуть подольше.
Поташнивает в небе — чуть побольше.
Внизу поташнивает, но не так.

1970
* * *
Под тяжестью замолкнувшей пчелы,
Уткнувшейся в нетерпеливой дрожи,
Под жгущим острием иглы —
Затих цветок. Цветку — отрадно тоже.
Волна горячая прошла.
Сок всходит. Всё быстрей, упорней.
Откуда-то из глубины занывшего ствола.
Из комля самого. Из корня.
1970

* * *
Темнеет. Быть грозе.
Над лесом тучи встали.
Стремглав летит шоссе.
И сразу — в обе дали.
Сквозь свет, что сух и мглист, —
Зовуще длинным-длинным,
Пронзительным, как свист,
На нет сходящим клином…
Кусты. Канава. Щит.
Померкшая осина.
Дрожит шоссе. Трещит
Пространства парусина.
1970

* * *
К деревне через поле шла.
Услышала: «Война!» Устало-тяжела —
Остановилась.
За мгновенье —
Всех четырёх своих, как стужи дуновенье,
Смерть сыновей
Пережила.
1971

* * *
Густого зноя белый дым.
Колышется, клубится вяло.
Устало тело быть прямым.
Спокойным быть лицо устало.
Прошёл немного по земле,
Под светом тяжко-молчаливым —
Как будто в фотоателье
Помучился под объективом.
И вот, присев у тихих вод,
Он этот смутный, скользкий гнёт,
Лицо стянувший липкой массой,
Нетерпеливо-резко рвёт.
И щеку скомканную мнёт.
И глаз ладонью грубо трёт.
И рот коверкает гримасой.
1971

* * *
Ты в эту реку весь войдёшь
(И словно ветра дуновенье:
«Ты в эту землю весь войдёшь»),
С волной себя, со тьмой сольёшь.
Но вспоминать ты будешь всё ж
Лишь первое прикосновенье —
Воды затрепетавшей дрожь.
1971