Олег Завязкин


* * *
С.Ш.

За дверью воздух. Время открывать
толчками и рапиру до запястья
в глубокий сон и сажу погружать.
Еще нужны трескучие причастья.

Но должностью навязан ритуал, --
железный боттом, крейсерский рояль
еще не отходил от мытых окон,
моц-артовый, и мебельный, и бледный,
ошпаренный в концерте под Моздоком,
стоящий к смерти как-то полубоком...
...о суточных, о дружбе, о наследном.
* * *

...но призрак осени по треснувшему саду
разгуливал, подобный ополченцу
в растоптанных воловьих башмаках.
Смени цепочку шумных юбилеев
удобством убывания живых,
и ты увидишь, как любим и честен,
возможно, мертв, но честен и любим.
* * *

Завтрашним днем из застенчивой умницы
ты превратишься в название улицы.
Комнатный песик один убежит.
Страшно на улице имени жить.
Страшно, свернувшись у чьих-то коленей,
вновь притворяться животным, растеньем,
эхом твоим, имярек, провожатый,
пес неуживчивый с рыжей заплатой.
* * *

Бродячих четыре ветра у врат Карфагена встали:
южный, похожий на статую в траурном покрывале,
западный в козьей шкуре, пропахший вином прогорклым,
северный -- пустозвон со скуластым лицом торговки,
четвертый же неизвестный, что поодаль присел на камень...
Восточный, сказали, восточный отныне пребудет с нами!
Он знаменем станет, сказали, прохладен и чужд измене...

Кто помнит -- четыре ветра раздули пожар в Карфагене.
* * *

...но вихорок бессонницы. Виски
намокли. А в парадном суматоха.
И зеркало разбито на куски.
И чемодан распух. И с сердцем плохо.

Но туфельки на тонком каблуке
и блузки там, в парадном, примеряют.
Ты взвешиваешь клетку на руке,
а голуби в багажном -- умирают.
* * *

...но мерно приседающее пламя
сжималось, отделялось, отошло.
И тень, что терлась грудью о стекло,
скривила губы с мокрыми углами.

Разглядывай, осклабясь, но не трожь
ее лица в испарине и саже.
Окно зияет пропастью пропажи,
когда свечу поближе поднесешь.
* * *

...но та, что совсем некрасива,
несчастье с собою уносит.
Просторная тихая осень
над глинистым скользким обрывом.

И тайного волчьего брака
права истекут до рассвета.
...осинник, расшатанный ветром,
хрипя, обегает собака.
* * *

Я знаю: меня не убьют,
и тело мое не отыщут
в сухом лозняке через тыщу
набухших туманом минут.

Живьем добегу до весны,
а дальше — по ветке, в вагоне:
ты, я да обозные кони,
четыре дощатых стены.
* * *

Сказали: дождешься дождей,
да будь она трижды неладна.
Оденься, сказали, прохладно.
Там будет собак и людей
десяток, не больше, конечно,
и улицы жизни длинней.
Ты только увидишься с ней
и мигом назад. На конечной
знакомый таксист подождет
лет десять, сказали, не больше.
А нет, так увидитесь позже.
Она непременно придет.
* * *

В старом сквере танцуют и шутят.
В старом сквере нас больше не будет.
Этот скверик в Советском Союзе,
он ведь держится только на нас.
Мы последнее па разучили,
нас с тобою опять разлучили.
Это я удивленный и русый.
Это ты с детской челкой до глаз.

Мы стоим у облезлой колонны.
Ты кусаешь стаканчик картонный.
Сигареты мои отсырели.
Пахнут волосы жженой листвой.
И уже начинается старость.
И уже поднимается жалость...
Мы тихонько друг друга одели
и ушли из квартиры пустой.
* * *

А ты за тридцать суток до войны,
ты шила платье длинное, как ветер, —
промокло солнцем, взмыло у стены...
И в мяч играют дворничихи дети.

И сквозняки в парадном стерегут.
И эхо отвечает с опозданьем.
И ты заходишь в зеркало по грудь,
как в речку, ту, с распахнутым названьем
Крым

"-- Зима и осень несколько скудны,
а впрочем, рядом клуб и виноградник...
Никак не дочитаю... "Медный всадник"?
И без него недолго до беды..."

Крикливый карлик, он почти бежит,
сутулясь и поглядывая снизу:
"-- Седьмого ноября давали брынзу,
зато бычки свежи, свежи, свежи..."

Твой город накренился и поблек,
там сыплет снег и фрукты дорожают,
и хнычет в трубку женщина чужая,
и деньги муслит тусклый человек...

Здесь можно дом задешево нанять
и слушать в полудреме вечерами
то болтовню хозяина, то рамы
набухший скрип, и тихо попенять

на то, что осень несколько скудна,
а море подбирается к постройкам.
И поливает панцирную койку
сквозь щели в кровле редкая вода.