Андрей Пустогаров
(Заметки на полях книги «Черно-белый романс»)


Для начала скажу: Эвелина Ракитская – один из интереснейших современных русских поэтов. Попробуем понять, чем она интересна. О чем она пишет? На мой взгляд, ее тема – Русский Поэт. «Ни от кого я не держу в секрете – Россия состояла из стихов». Русский Поэт, написанный как здесь - с двух больших букв, вполне совпадает с Русским Мессианством. Мессианство это – вполне апофатическое. Поэт не знает, как надо. Зато он знает, как не надо - «правды не существует, лишь Истина есть».

« И я увижу, как смешон и глуп
ваш белый свет – Великий и Кровавый,
в котором выбивают зуб за зуб,
и жгут дворцы, и ждут грядущей славы,
и славят крест, терпение и труд.
и жизнь несут легко и величаво,
как реки воды мутные несут…»
Но на этом сегодняшнем белом свете«не место поэтам, поэтам не время,
Издателям время, дельцам и певцам».

Вот это переживание своего мессианства и его ненужности в наступившие времена и есть нерв поэзии Ракитской. Наступление этих новых времен чувствовал уже Мандельштам: он и упрекал себя за измену пророческому дару – «я бестолковую жизнь, как мулла свой Коран замусолил, время свое заморозил и крови горячей не пролил» и констатировал – «я трамвайная вишенка страшной поры». То есть – «я такой, как все. Мессии из меня не получилось». В последнее время изменение роли поэта стало вполне очевидно. В России окончательно разорвалась связка «Поэт – Царь», служившая опорой Русскому Мессианству. Так называемый «Большой Стиль» после распада коммунистической системы заменился в культуре демократией. Мессий при этом быть уже не может: на роль мессии претендует либо Pекордное Число проданных экземпляров, либо мессий миллионы, каждый из которых ничем не хуже других. Ситуацию эту художественно оформил Иосиф Бродский – «лучше жить в глухой провинции у моря». Провинция эта – несомненно литературная. Бродский уравнял ее со всеми «столицами» - в любой точке литературной плоскости стало возможно застыть в одинаково трагическом разочаровании. Это разочарование – внедренный Бродским всеобщий эквивалент нашей эпохи, аналог всеобщего избирательного права. Ни одно разочарование не хуже любого другого. Бродский заслуженно снискал славу и мириады последователей.
Но, говоря о Ракитской, вроде бы, просто неуместно упоминать Бродского и его принцип размена поэтического таланта на мелкую ходовую монету. Ведь для Ракитской даже сам поэтический талант, с одной стороны, незаслуженный дар, а с другой, всего лишь игрушка, ибо писать стихи после Гулага уже, наверное, не стоит:

«Будто лето, день слепящий,
По поляне дети вскачь.
Я ловлю с небес летящий
надувной блестящий мяч».

И радикальней сказать уже нельзя:

«ПОЭТЫ есть, но их стихи - фигня....

В словах вообще большого смысла нет.
Слова - они всего лишь компромиссы.
А я хочу пробраться за кулисы,
пройти насквозь, увидеть ваш скелет...

Там, за бумагой, есть иная суть.
у слов любых.... вот-вот, еще полшага -
и я уйду в пространство за бумагой
и не смогу найти обратный путь».

На мой взгляд, Эвелина Ракитская вполне закономерно приходит к своему выводу. Закат русского поэтического мессианства воспринимается ею как невозможность и ненужность поэзии вообще. В этом, повторю, апофатический нерв ее поэзии.Но, «хотя в словах большого смысла нет», не маловато ли этого апофатического смысла для так называемого «поэтического мира», который и способен удержать стихи поэта на плаву? Не становится ли этот смысл всего лишь высоким аналогом «всеобщего поэтического разочарования», о котором я упомянул ранее? Не предшествует ли мессианство самому содержанию этого мессианства? Не становится ли оно единственным содержанием?
Может быть, поэтому Ракитская вспоминает о «музыке» поэзии, как о последней опоре. Несомненно, в хорошей поэзии присутствует «музыка», но именно как дополнение к смыслу, а не как замена его. «Музыке» же поэзии в чистом виде я всегда предпочту настоящую музыку.
«Эпитетов и образов-клещей я не люблю», - пишет Ракитская. Материальный мир не выдержал испытания и недостоен упоминания в стихах.
Все же, мне кажется, что современная ситуация свидетельствует именно о изменении роли поэта, возможно, о закате поэтического мессианства, но не о ненужности поэта вообще. Мне кажется, есть смысл для существования поэта и в наши времена. Хотелось бы прочесть об этом смысле и у Эвелины Ракитской. Все-таки, ничто так не нужно человеку, как утешение. Как правдивое утешение.