Олег Дорогань (1956-2023)
 

 
МИРОВОЕ ПРИЗНАНИЕ
 
В нынешнее время добиться русскому писателю – поэту, прозаику, афористу – мировой известности, – да ещё и при жизни, – это что-то из области фантастики или очевидного невероятного. В этой связи речь пойдёт о широко известном в России писателе Иване Ивановиче Переверзине.
А когда известный в Китае поэт-переводчик переводит поэтическую книгу Ивана Переерзина «Северный гром», да ещё роман «На Ленских берегах», вышедший в издательстве «Вече» (Москва), а теперь взялся за перевод книги его афоризмов – это не просто дорогого стоит, это бесценный вклад в отечественную русскую литературу, через призму литературы китайской. И здесь я их назвал бы сообщающимися сосудами, когда отечественная литература сливается с литературой мировой, в данном случае, с китайской.
Помимо этого, одна из поэтических книг Ивана Переверзина переведена мастером немецкой поэзии. а в центральных английских журналах опубликовано три подборки стихотворений нашего славного художника слова. 
В китайской литературе всегда были популярны наши исконно русские поэты и прозаики. Китайские литераторы, изучающие русский язык, и наиболее квалифицированно – в наших вузах, до того тонко и чутко чувствуют красоту и мелодичность, сочность и точность, образность и певучесть русского слова, что немудрено, если их переводы очень близки нам на слух, не ломается размер и ритм стиха, – и это в полной мере относится к лирике И.Переверзина.
В то же время И.Переверзин с прискорбием констатирует факт: ««Писатель никому не нужен в моей стране– вот что приоткрылось мне».
 
ЛИРИЧЕСКИЙ ФЕНОМЕН МОЛНИИ СЛОВА В «СЕВЕРНОМ ГРОМЕ»

Когда китайский автор-переводчик читает стихи Ивана Переверзина, то и не знающему китайский язык слышна, как их изначальная музыкальность, поэтический размер и ритм попадают точно в цель.
Открывая книгу «Северный гром», видим, как Иван Переверзин властно вторгается своим мощным стихотворением  «Север», настраивая читателя на то, что речь пойдёт именно о нём:
 
Молчи! Мы уходим на Север,
туда, где, седы и сухи,
сменяют осоку и клевер –
веками растущие мхи.
 
Ещё там – огромные глыбы –
суровый, холодный гранит
лежат, но казалось, могли бы
подняться от грома в зенит.
 
Но немо свинцовое небо,
молчанью земли нет конца
лишь ястреб – темно и свирепо
кричит, добивая песца.
 
Север представлен здесь достаточно просто и скромно, и в то же время величественно, своеобразно, образно и очень точно. 
Впрочем, оказывается, и северу не чужды все краски и запахи лета:
 
Тихий свет гречишного июля,
терпко пахнущий плат ольхи.
И ни грусти, ни муки, ни боли
за случайные чьи-то грехи.
 
А надобно отметить, многие стихи поэт написал, превозмогая боли, преследующие его в последние годы... 
  
Благодаря его книге «Северный гром», одной их лучших в творчестве поэта, нельзя не почуять мощное дыхание русской поэтической речи, щедро выплеснутой автором на страницы этой поэтической книги. 
 
Каждый вечер добавляет снега
в шапки мономаховые гнёзд.
Дымом пахнет в наледи ночлега
чешуя, летящая от звёзд…
 
До краёв засыпаны озёра,
выровнены с речкой берега,
Письменами снежного узора
с человеком делится тайга.
 
В своём предисловии к этой книге Валентин Устинов, президент Академии поэзии, поэзию Ивана Переверзина обозначил как «молния слова». Виктор Смирнов, большой смоленский поэт, часто любил повторять строчку Ивана Ивановича: «И выгреб я золу из сердца»… Ниши, которые занимали эти и другие крупнейшие русские поэты современности, ушедшие от нас, в особенности Юрий Кузнецов,  сегодня прочно занял Иван Переверзин.
Поразительно умение поэта увидеть и передать мир как впервые, словно в первый раз он изумляется полноте бытия.
 
Любимый пёс, почуяв сладость, 
уткнётся в ноги – и замрёт… 
и словно неземная радость 
тепло по сердцу разольёт.
 
А речка ждёт ещё с рассвета,
чтоб вновь принять тебя к себе 
и вслед за дорогим поэтом 
нести наперекор судьбе…
 
Все петухи давно отпели, 
и – утро росами звенит, 
и – прямо со двора качели 
вот-вот и вознесут в зенит…
 
Встань на качели, как ребёнок, 
закрой глаза – и улетай, 
как стих, написанный спросонок, 
лети в неповторимый рай.
 
Или далее – «Преображение души»:
 
Ухожу от тревог – через лес 
по заросшей травою дороге, – 
пусть душа отдохнёт хоть немного, – 
и проявит к себе интерес…
 
Птицы свищут, да свищут-то так,
что колотится радостно сердце, – 
будто в стужу сумел я согреться, 
и не страшен полуночный мрак. 
 
Всё мироощущение поэта выражено в доступных, доходчивых и в то же время живых и свежих строчках осенённого молнией слова поэта.
 
С каждым шагом темней и темней, 
и во тьме обступаю всё гуще 
эти пышно цветущие кущи, 
что навеки воспел – соловей.
 
Напряжённый, передающий взволнованность, синтаксис отличителен для него.
 
Запах хвои и новой листвы 
овевает меня – не случайно, – 
чтоб проникся я страстною тайной 
бесконечной, как небо, любви.
 
Старый дятел, по древу стуча, 
вдруг напомнит, что жизнь скоротечна.
Можно в это поверить, конечно, 
но зачем, если жизнь горяча…
 
И мы действительно, становимся причастными к мимолётному, но, похоже, судьбоносному душевному преображению поэта.
При этом автор поверяет нам свои сокровенные смыслы, и мы их перенимаем – и они, находя гармоничные созвучия, становятся нашими.
 
Потеплело в душе и груди, 
и душа моя в силе и воле: 
и ничто ей – ни адские боли, 
ни кровавый туман – впереди.
 
Так вот что является подоплёкой всего стихотворения «Преображение души», – боль поэта, и как будто не только душевная или телесная. Кто близок к поэту, знает, сколько ему пришлось претерпеть такой напасти – боли – телесно-небесной, и, превозмогая её, написать замечательные стихи. 
Вот и деревня, в которой он родился и вырос, не отпускает его, служит ему неисчерпаемым родником вдохновения, источником утоления боли. 
И при этом автор стремится открыть перед нами истину преображения всего мира, и нам она кажется вселенски единственно верной для данного контекста, его второго метафизического плана.
Хочется читать и перечитывать стихи поэта, изумляясь их истинной поэтичности, передачи пережитого, пропущенного через душу и сердце лиризма, подёрнутого то дымкой лёгкой грусти, то мороком гнетущей тоски.
Поэт не грешит излишним метафоризмом, все его образы отчётливы, несущие высокие смыслы, обогащают и очищают  душу.
Немало душевных движений, порой подобных душевным дуновениям, чувств, эмоций и гармонирующих с ними дум он передаёт в своих стихах.
И спасительным итогом преображения души становится её исцеление, умягчение сильных страстей, очень присущих автору.
А пасхальный колокольный звон сближает поэта с думами о высоких метафизических истинах и смыслах, и тем самым исцеляет поэта и душевно, и телесно:
 
Звон пасхальный колоколен,
с тихой заводью река…
только я уже не болен –
свет–душой – лечу в века…
 
и всё внимание поэта переносится на Божью обитель:
 
Божий храм отворён, можно будет
помолиться о сгинувших в зле…
путь на небо невиданно труден,
потому что идёт по земле…
 
Только выбора нету иного…
через кровь, через боль, через пот
я – пройду, и спасу своё слово, –
и меня оно – в смерти – спасёт.
 
И как перекличка с этим стихотворением в другом звучат такие строки:
 
… Но однажды никто не поможет…
Отзовётся злым эхом даль…
Отче правый, родимый Боже,
умирать-то и впрямь печаль…
 
Печальная, и одновременно с этим жизнеутверждающая концовка, выраженная поистине с есенинской силой, и китайского автора, очевидно, не могла оставить равнодушным.
Как видим, в переломные времена, полностью меняющие однополярный миропорядок, сопровождаясь не только идеологическими спорами в различных институтах всемирной дипломатии, но и на бранном поле, литераторы-художники слова и гуманисты высокого полёта, отмеченного стремлением к развитию человечества в цивилизованном направлении, а не по пути деградации, находят друг друга и дают пропуск в мировую литературу человечества, которое, – и «нам не дано предугадать», – как это отзовётся нашим словом.
И как будто в упрёк всем литератором иного свойства, окружающим поэта, звучат такие стихи:
 
Вдали от золотых полей –
значенья лишены впервые
слова заветные друзей,
врагов проклятья грозовые…
 
А сакральные истины, обращённые к Богу, очень органичны для поэта. Вот как они глубинно и небесно проявляются в стихотворении «Родовые корни»:
 
Жом родной – далеко, за немыслимой бездною звёзд,
за пустыней, за морем, под охраной надёжного Бога.
И однажды, устав от земных перегрузок и вёрст,
я вернусь навсегда – и застыну свечой у порога…
 
Успокоив волненье, в знакомую дверь постучусь
и услышу в ответ: заходите, все дома – и это
сердце болью пронзит, но я с неба на землю спущусь
и войду в коридор, освещённый привычно вполсвета.
 
Мать, узнав во мне сына, руками по-птичьи взмахнёт
и заплачет, заплачет, сугробом на стул оседая,
а отец, своей грудью закрыв пулемёт,
просто руку протянет и скажет: кровинка родная!
 
Сядем дружно за стол, где яичница, дичь и стряпня,
и – до ночи глубокой продлится о жизни беседа,
и – теплом и покоем наполнится грудь у меня,
будто пригоршню выпью брусничного звёздного лета.
 
Поэт начинает находить своё место между миром и небом, и это приносит ему наряду с тревогой о своём земном существовании утешение и обещание о спасении его бессмертной души.
 
ИСКРЕННОСТЬ И КОМПЛИМЕНТАРНОСТЬ
 
Я стараюсь ловить себя на том, что сильно увлёкшись, критическую статью начинаю писать комплиментарно, если произведения автора мне нравятся, не замечая недостатков, которые другим критикам, возможно, видны.
Впрочем, я считаю комплиментарной критикой такую, где критик умышленно не замечает изъянов и недочётов автора, чем компрометирует и себя, и его. Поэтому в этом плане, всегда держа себя на контроле, осознавая опасность притянутых за уши комплиментов, я смело могу сказать, что я её обхожу. Только не могу, просто права не имею не отметить в полной мере всех тех достоинств, которых автор достиг, оттачивая своё перо, шлифуя своё мастерство, обостряя свой художественный вкус, не нарушая чувства меры. А такие достоинства присущи, как правило, великим мастерам художественного слова.
Так, очень требовательный критик Виссарион Белинский не скупился, прославляя А.С.Пушкина, М.В.Лермонтова, М.В.Гоголя. Правда, когда он увидел, что Гоголь стал изменять сам себе как признанный писатель-мыслитель, он написал своё знаменитое письмо к Гоголю и нелицеприятно вынужден был указать ему на возникшие у него заблуждения.
Вот и если Иван Иванович станет изменять самому себе, я вынужден буду указать ему на это. Только знаю, что сам он к себе предельно требователен, а также и к другим писателям – как руководитель писательского сообщества и редактор.
Вполне понятно, почему он вызывает уважение у большинства из них, причём не только у русских писателей, но, как видим, и писателей зарубежных, даже тех, кто живёт в недружественных сегодня для России странах. Поэт неспроста удивляется: «Я с греком радостно схожусь душой, я немцу знаком близко, но почему же весь шар земной сплошь в обелисках?». 
 
ЭПИЧЕСКИ РОМАННОЕ ДЫХАНИЕ
 
Мировое признание – это заслуга самого автора, венчание его поистине титанической работы. Он выпустил собрание сочинений в 30-ти томах, написал несколько широко признанных романов, в том числе роман афоризмов.
Почему же роман «На ленских берегах» был переведён китайским переводчиком? Этот роман выдержал сразу несколько редакций и переизданий, то есть обречён на счастливую судьбу. Неспроста и внесён он издательством «Вече» в серию ста великих романов двадцатого века. И совершенно не случайно «На ленских берегах» отметил ведущий советский и российский критик Лев Аннинский, наряду с его поэтическими книгами.
«Роман Ивана Переверзина, я думаю, достоин войти в память русской прозы. Он часть панорамы, которую теперь вынашивает русское сознание, прощаясь (навсегда ли?) с кровавым и героическим двадцатым веком и мучаясь вопросом: почему этот век выпал на нашу долю?»
Я, в свою очередь, тоже написал об этом романе статью «На сибирских берегах бытия».
Невооружённому взгляду сразу открывается, что повествование разворачивается вольно, сдаётся, сама жизнь пишет-воплощает его в своём свободном течении, полноводном и плавном, а временами тревожно неспокойном и бурном, как у Лены-реки. И эта жизнь – государственная и человеческая, бытийная и событийная – окружена богатейшей сибирской природой с её неповторимыми яркими красками, воспроизведёнными в прозаической ткани очень чутко, тонко и проникновенно – то филигранно, то широкими мазками живописной кисти слова.
Как и вся проза поэта, а у него немало повестей и рассказов, роман читается на одном дыхании. Он наполнен множеством художественных достоинств и особенностей, и в описании природы, и любовного чувства, и человеческих отношений, и событийных перипетий, и сюжетного их разрешения.
Гурманам от литературы, знающим в ней толк – это драгоценный подарок.
Вся проза поэта очень лирична и дышит настоящим воздухом поэзии. 
У графоманов такого воздуха мы не ощутим, а начнём задыхаться от отсутствия поэзии как таковой. Вот и сам И.Переверзин пишет: ««Но созданные через силу строки – увы, и неглубо́ки и неглубоки'». 
Погружаясь в его поэзию и прозу, мы воскресаем как литераторы, поэтическое дыхание у нас начинает очищаться и даже учащается пульс, который мы называем пульсом времени. 
А ведь для этого мало быть просто составителем слов, даже наилучших в наилучшем порядке, а важно держать на пульсе само время, и духовно обогащаться благодаря этому и обогащать своих читателей.
Думаю, оттого и неслучайно енталитету китайского автора–переводчика оказался очень близок роман Ивана Переверзина «На Ленских берегах», его слог, его языковая организация, его понятный и близкий любящим человеческим сердцам сюжет.
Важно вычленить доминантные художественные достоинства романа, я бы даже сказал, художественные открытия, которые исповедуются на всём протяжении повествования.
Во-первых: этический и эстетический идеал токами пронизывает все картины, все сцены книги. Он заявлен с самых первых строк романа, с отражения маленького космоса женской красоты, как с матрицы красоты божественной вселенской. «Белокурая женщина двадцати с небольшим лет, в элегантном, домашнем, сшитом из тонкого бархата халатике светло-жёлтого цвета, так идущего к её слегка смуглому, трогательно-нежному лицу, с тонкими, словно вырезанными мастерски скальпелем тёмными бровями-скобками, с сочными чувственными губами, – сидела на деревянной двуспальной кровати, аккуратно застеленной   жаккардовым светло-коричневым одеялом, в небольшой, но уютной, только что убранной до блеска спальне».
С такой любовно внимательной обрисовки женского образа Иван Переверзин начинает свой роман, обозначая первую ипостась своего художественного идеала. Авторский идеал предполагает много восходящих ступеней и к ипостасям, связанным с социальной и всечеловеческой справедливостью, где высшая – божественное начало. Всё это вместе с сюжетными линиями и встраивается в планы романа, включая высший план. 
Во-вторых: стиль писателя – слово к слову – служит общей архитектонике многопланового эпического произведения.
А в нём – с эпохальным дыханием произведения, как я уже отмечал, – распахнутое пространство Сибири – этой кладовой неисчерпаемых природных ресурсов, экологически чистой и во многом ещё не освоенной. Неспроста сегодня она приковывает к себе пристальные взгляды всего мира, от светящихся надеждой до завидущих и алчных. Тем более что в стосорокамиллионной России треть пространства на востоке заселена всего-то шестью миллионами населения. И по всем прогнозам и пророчествам 
Сибирь, вопреки всем глобальным катаклизмам и катастрофам, останется  нетронутым островом человечества, где оно станет обретать новую жизнь. Нет, не хотелось бы, чтобы сбывались пророчества Ванги о том, что Америка, Япония, часть северо-западной Европы уйдут Атлантидами на дно океана, пускай эти все страны существуют и совершенствуются, думается, разумное начало в них всё равно победит. Мировая гармония зависит от любого уголка нашей планеты. И как это важно, чтобы заселяли эти обширные земли настоящие люди. 
В-третьих: Выстраивая свой роман как художественную энциклопедию сибирской жизни, с описанием вековых обычаев и традиций, со сменами времён и поколений, включая современные, автор создаёт своеобразную полифонию прозаического слова с лирическими интонациями и экспрессивными диалогами. И я ловлю себя на мысли, что роман написан в лучших традициях соцреализма, с его недосягаемо достижимым стремлением к общественному идеалу и личному счастью героев. Чего не скажешь о тенденциях нынешней либерально направленной литературы. И сейчас в иной общественно-исторической формации можно смело говорить об этом произведении как о реалистическом, овеянном романтическими мотивами.
И впору сказать, что в противовес всяческим постмодернам Иван Переверзин открыл новый художественный метод – постсоветского неореализма. 
 
АФОРИСТИЧНОСТЬ, ПОЧВА И СУДЬБА
 
Потомок Конфуция, возможно, испытал подобную этой радость сотворчества, работая над переводами. Не случайно обратил внимание он и на афоризмы русского поэта, и, надо думать, нашёл немало близкого и родственного в них. Поначалу поэт их не рифмовал, а теперь они у него все зарифмованы. И афоризмы самоцельно пишутся им не ради самих афоризмов, а ради отражения в них всей своей жизни, «почвы и судьбы» – так, чтобы они составили романное повествование в стихах. И это ему удаётся. Поэт касается многих тем, животрепещущих, волнующих его, и не только его. 
И кто знает, возможно, по истечении времени на востоке станут считать Ивана Переверзина русским Омаром Хайямом.
Если познакомиться с афоризмами поэта, то сразу обращают на себя внимание такие, например: «Жизнь должна проходить в неустанной борьбе, чтобы некогда было жалеть о себе». «Я жизнь люблю без всяких проволочек, молюсь на верную жену и добрых дочек». Автор-афорист старается уйти от холодноватых афористических смыслов, человеческие начала, теплота и милосердие, человечность – вот это для него, пожалуй, главное.
И всё же внутренний конфликт с самоценной и самоцельной афористичностью нет-нет да проявляет себя. «Наша земная жизнь настолько сложна и сурова, что сполна её выразить бессильно вечное слово». Думы о вечности постоянно посещают автора, а с ними приходит осознание о неотвратимости конца земного бытия. «Рано или поздно всё равно умру, потому и горю душою, словно костёр на ветру». Мужественность поэта и читателю придаёт смелости во взгляде на вечность.  
Заповеди и советы, как жить, автор даёт читателю, исходя из своего пережитого, а жизненного опыта Ивану Переверзину не занимать. 
«Никогда ничего не надо загадывать наперёд, ибо жизнь то нежно ласкает, то насмерть бьёт». 
Вот и любовь полна противоречий, и отражение этой диалектики автор ставит себе сверхзадачей, отразив двумя строчками: «Порой любовь настолько слепой бывает, что внезапную смерть свою не замечает». 
И вместе с этим: «Неоспоримы опоры в жизни – любовь к женщине и Отчизне».
Трудности и сложности земного бытия тоже органичны для поэта, не страшны ему. «Прежде чем слёзно жалеть себя, вспомни о тех, кто из мук восстаёт скорбя». 
Новая суровая реальность тоже вторгается в афористичный мир поэта. С началом спецоперации на Украине резко стал меняться миропорядок, глобалистский, он стал трансформироваться в многополярный. И вся страна полна надежды на лучшее в ожидании победы наших войск в СВО.
Однако Америка с натовской своей военизированной опорой диктует всем свою политику. И «мировая политика, сделавшись в наши дни вездесущей, управляет людьми с жестокостью, ей присущей».
А кто так сказал об Украине: «Жёстким отказом признать русский язык коренным Украина сама признала, что ей не нужен Крым»?..
Хочется особо отметить образность у поэта – это сильная черта его произведений. «Есть образный язык, и, без сомненья, он дан творцу от неба при рожденье». – признаёт и сам автор. А чтобы очистить её смысловую сторону от всяких случайных примесей, автор считает: «вслух не говори слова и мысли. Пока их не отмыл от грязи жизни».
Конечно же, она у него не надуманна, не вымучена, она у него спонтанно непосредственна, нетривиальна, и приходит благодаря вдохновению. «А вдохновенье – это род работы, которую ты делаешь с охотой». Так автор как-то старается выразить, что оно означает для него: «А вдохновенье к нам с небес стремится, оно самозабвенно, как лесная птица».
«Устроили небеса нам вечную круговерть – смерть убивает жизнь, жизнь порождает смерть».
Вот она, скрытая метафорика, то есть квинтэссенция образности.
 Понятно, что под небесами подразумеваются высшие чины небесной канцелярии, которые под Богом, и им поручено вершить нашими судьбами. А нам невольно приходится сталкиваться с их бюрократией, где сроки всех размечены, бороться и побеждать, отвоёвывая у них сроки, которые ты сам себе наметил.
 В то время, как многие поэты клянут эпоху, в которую попали, и, роясь в истории, приходят к выводу, что все эпохи были плохи, нивелируя этим героическое прошлое Отечества, И.Переверзин утверждает: «Моя жизнь потому и сложилась неплохо, что, скорее всего, повезло мне с эпохой», – 
И мы видим, как И.Переверзин мужествен в оценке своей эпохи и даже считает, что ему с ней повезло. Парадоксально? А ведь в эту самую эпоху, которую мы все с вами пережили, вошли и разрушительная перестройка, и смутновременье, и постсмутное время, когда разрушение государственных институтов продолжалось, ослабляя Россию.  Думаю, благодаря оптимизму лучших людей России, её светлых и деятельных умов мы стоим на пути преодоления всех наших кривд и зол, спадов и провалов.   Избавляемся от скрытной колониальной зависимости от западных держав, которые сегодня ополчились на нас в открытую. Меняется миропорядок – и мы, непременно, выйдем к своим позитивным ориентирам, своим  победным рубежам.
Соприкоснувшись с прозападно либеральным явлением переписывания и шельмования отечественной истории, поэт убеждён: «без единящей национальной идеи при любом режиме процветают одни прохиндеи».  
Работая на бессмертие, не покладая рук, заставляя свою душу трудиться и день, и ночь, поэт может позволить себе легко судить о нём: «Бессмертным стать на самом деле просто, когда в сердцах стихи твои, как звёзды».
 
СВЕТЛАЯ ЛИЧНОСТЬ ПОЭТА
 
Через стихи в «Северном громе» отчётливо, рельефно видно, как проявляется характер поэта, стержневой и пламенный, мужественный и стойкий. 
Немало написано им стихов о красоте родной природы на ленских берегах, что не только свидетельствует о чутком патриотическом чувстве поэта, но и о том, как уровень самовыражения достигает божественных метафизических высот:
 
Снова через речку вброд
в лес уходишь спозаранку,
там среди глухих болот
есть заветная полянка.
 
А на ней вокруг ладком –
столько ягоды багряной, 
словно Бог её ковшом
нам рассыпал долгожданно.
 
***
Мелькают золотые птицы –
глаза озёрный блеск слепит,
и сердце – синяя синица –
за Божью пазуху летит.
 
Сегодня модно писать о некоем космизме поэзии того или иного амбициозного автора, и это доходит до комизма.
И я не стану писать, какой должен быть поэтический космизм, существо которого многие не понимают.
На примере И.Переверзина я всё-таки отмечу его масштабную всеохватность, способность жить и творить, исходя из кантовского постулата о звёздном небе как отражении вселенской наполненности и нравственном законе, заключённом в нём, когда все светила раскручены по строго отведённым им траекториям, и нерушим космический порядок, установленный Создателем-Вседержителем с его Мировым Разумом.
Минуя разного рода приёмы и ухищрения, стихи у поэта льётся вольно, как широкая родная река Лена, вбирая в себя жизнь, с её человеческими устремлениями и страстями, историческими сдвигами и эпохальными значениями, суровой реальностью и зовом с романтической направленностью к идейно-эстетическим и истинно художественным идеалам. 
 
Ах, как светит звезда молодая!
Ах, как воздух прозрачен и чист!
Словно весть о тебе, дорогая,
Губ коснулся рябиновый лист.
 
Я иду пожелтевшей долиной
И смотрю в загрустившую даль,
Слышу оклик небес журавлиный –
Неземную – родную – печаль.
 
Ах, земля, бесконечная в малом!
Каждый лист облетевший храня,
Ты цветочным своим одеялом
В час урочный – укроешь меня.
 
Исподволь проступает мотив смерти, который со временем всё усиливается. Сдаётся, она всегда дежурит где-то рядом и насылает всяческие напасти и хвори, порой беря поэта на излом, наперекрут.
 
Да, есть у его стихов и песенно-романсовый склад. Неспроста около ста песен на его стихи написал народный композитор Морозов.
Есть и резковатые интонации борца за всеобщую справедливость:
 
Мне нынче нет и сорока, 
ещё крепка моя рука
и взгляд острей копья.
Седины? Тоже нету их, 
как у товарищей моих,
а боль у них – моя.
Оценивая поэта, я сужу о нём прежде всего как о личности. 
Творчество Переверзина – ярчайший пример личностного суверенитета и общественной значимости в современной отечественной литературы, неординарной, магической силы поэзии, озарённой светом разума, духоподъёмности и душевности, искренности.
Оценивая поэтов по личностным качествам, их делам и поступкам, их верности своим идеалам, своему слову, я не скидываю со счетов их поэтическое мастерство, но это для меня вторично. Малейшее расхождение между словом и делом рождает во мне недоверие к цельности его личности. Неискренность своих собратьев по перу И.Переверзин остро ощущает и переживает: «Построенный на проходных словах фундамент дружбы обречён на крах».  
Поэт – это выразитель лучших сторон и мнений общества, его честь и совесть. 
И когда мы прощаем поэтам некоторые их злоупотребления, тягу к эпатажности – это свидетельствует о том, что мы умеем всё-таки судить их по творческой и общественной значимости, которая во многом превосходит их мелкие недостатки и причуды.
Иван Иванович Переверзин, на мой взгляд, сполна соответствует высшим критериям требовательности к поэтам, исполнен ответственности за своё слово.  
И любовь у него необычная – Сибирская, как в одноименном стихотворении:
 
Выйду в поле, а там ни следочка, –
только звёзды, снега и метель.
И на горестях ставится точка, –
и я слышу ночную свирель…
 
Запеваю в надежде на то, что
все грехи мне подруга простит,
но опять на свиданье нарочно
с опозданьем большим прилетит.
 
Нет, она не подвержена фальши,
просто мало ей зимнего дня…
Но её на три года я старше,
а она в счастье старше меня…
 
Только нет мне от века дороже
наших встреч на морозе, зимой…
Взгляд поднимет она – и по коже
будто вихрь пролетит огневой!
 
И опять я от счастья красивый –
как при свете влюблённой луны,
и совсем, видит Бог, не ревнивый –
ибо – полон любви и весны!..
 
Хочется цитировать и цитировать стихи поэта, наслаждаясь подлинной поэзией, идущей от искреннего сердца, безмерно широкой души, от светлой личности поэта.
Северная закалка выгранила и его характер, порой прямой, но всегда бескомпромиссный. 
Поэт бывает бесшабашен, расплёскиваясь вовсю, но всегда твёрд и последователен в своих убеждениях. Под нежными движениями души поэта чувствуется сильная работа художника-борца, лидера, которого заставить сдаться невозможно. Только с таким характером поэт мог написать стихотворение «Русский север»:
 
Эти земли – тоже мать-Россия,
Это тоже – русские снега.
Здесь краса, богатство и стихия –
Птичья да звериная тайга.
 
Города и люди смуглолицы,
С кожей от морозов – что кирза,
Но зато с душою – стерха-птицы,
Рвущейся от сказов в небеса.
 
«Олонхо» – те сказы называют…
Как святое Слово о полку…»,
мне они жизнь чудом наполняют,
хоть я родом вовсе не якут.
 
И звенит синица над зимовьем,
и зарёй освечен лик земли.
И навеки чистою любовью –
к Северу живут – стихи мои…
 
Иван Переверзин поэт первой величины, с талантом многосторонним, богатым многогранно, органично отторгающим все новомодные и конъюнктурные веянья и влияния.
 
В чём же код И.Переверзина? А в том, что в нём счастливо сочетаются все лучшие черты русского национального характера, сформированные ещё в советское время. И главные их них – православная нравственность, искренний, не показной патриотизм, несгибаемость в борьбе за прояснение и оздоровление общественного сознания,  упорная целеустремлённость в утверждении русской поэзии и признании её в современной мировой литературе.