Юрий Шипневский
О творчестве Виктора Мостового 

Не провинциальная поэзия и поэт провинции

Родной город поэта Виктора Мостового славен не только тем, что назван именем зачинателя стахановского движения, но и невероятно большим количеством стихотворцев на душу населения.

 

Знакомясь с произведениями некоторых авторов, уже издавших за спонсорские деньги по несколько книжек, испытываешь глубочайшие сомнения относительно художественной ценности сочинений и поэтической одарённости их сочинителей. Иногда создаётся мнение, что автору совершенно не знакомо поэтическое наследие, а стихами он считает любые рифмованные строчки, записанные в столбик, включая и стихотворные тексты поздравлений и соболезнований в газете.
Один активно печатающийся местный автор чрезвычайно почтенного возраста прямо признаётся, что стихи начал слагать, когда вышел на пенсию – как выращивать огурцы на дачном участке.

 

Так называемая поэзия районного масштаба является сегодня весьма доходным бизнесом у местных книгоиздателей. Их меньше всего заботит художественный уровень книг, издаваемых тиражом 100-200 экземпляров. Книгоиздатели заинтересованы только в прибыли, а ради неё напишут самую восторженную рецензию.
Чаще всего провинциальный автор, как истинный художник, хронически беден, периодически нетрезв и с обострённым чувством собственного достоинства. Но непреодолимое желание издать сборник собственных творений зачастую сильнее гордыни. И стихотворец идёт просить деньги у местного купечества или крупных чиновников, у которых обостряется любовь к поэзии и просыпается невиданная щедрость аккурат к каким-нибудь выборам.

 

На тему отношений между поэтом и спонсорами у Виктора Мостового есть несколько стихотворных откровений:

 

Был в ударе мой инвестор
В этот день торжественный.
Для зарплаты выбрав место –
Туалет общественный.

Там с улыбкою игривой,
Даже чуть нахальною,
Он вручил мне сорок гривен
За статью скандальную.

И стоял я дурень дурнем,
Злясь на сделку с совестью.
Думал бросить деньги в урну,
Но пропил их полностью.

В другом стихотворении поэт признаётся:
...В том кругу я, сидя с краешку,
Слушал их, раззявив варежку.

А когда за стопкой сблизился,
Пожелал удачи в бизнесе.

И поднялся, и доходчиво
Стал поэзией их потчевать.

…А они бифштексы лопали,
Здоровилы крутолобые.

И ухмылочки не прятали.
Душу рву свою, а надо ли?

Я запнулся, я очухался.
Боже мой, да с кем я снюхался?

Не по рангу, не по званию –
 Не в свою попал компанию.

 

Никогда и ничего не просите, – призывал Булгаков устами Воланда. Особенно советовал не просить у тех, кто сильнее нас. Наверное, в глубине души многие хотели бы следовать этому принципу, но реальная жизнь, как всегда, вносит свои коррективы – за принципы книжку не издашь.

Невольно помянем добрыми словами усопшие советские времена, когда ни за какие деньги невозможно было издать книжку самодеятельных виршей. Да и весьма пристойного уровня стихи опубликовать удавалось далеко не всем. Иногда автору приходилось годами ждать выхода своей книги в свет.

Лет тридцать с лишним назад в единственном в нашем регионе литературном журнале «Донбасс» мне удалось в разные годы опубликовать лишь один рассказ и небольшую подборку стихов. А рукопись сборника прозы в издательствах «Донбасс» и «Молодая гвардия» пролежали несколько лет до кончины СССР, так и не став книгой.
В своей автобиографии Виктор Мостовой пишет: «До сих пор жалею, что не пришлось учиться в литературном институте им. Горького». Об этом у меня как-то написалось четверостишье:

Что не пришлось учиться на поэта
В литинституте в пору юных лет,
Тебе ль теперь печалиться об этом –
 В родном краю ты признанный поэт.

Литинститут ещё никого не научил быть поэтом или драматургом. Если Господь не одарил талантом, всякая учёба бесполезна. В дипломах выпускников Литинститута в графе «квалификация» записано не «поэт» или «писатель», а «литературный работник». Но уникальность этого, единственного в СССР, ВУЗа в том, что студентам предоставляется счастливая возможность шесть лет прожить в столичной литературной среде, как сегодня говорят, «тусовке». В коридорах института или общежития можно встретиться с самыми известными в стране поэтами и писателями, запросто поговорить с ними о том, о сём, узнать их мнение о собственных произведениях. Творческие семинары, встречи в ЦДЛ, свободное посещение спектаклей в любом театре столицы, походы по музеям и выставкам – это тот интеллектуальный и культурный «душ», который так необходим особенно авторам из глубинки, чтобы «отмыться» от провинциальной закомплексованности, а иногда и дремучести. Шесть лет пролетают, как миг, и большинству выпускников, которым не удалось «зацепиться» за Москву, приходится возвращаться в своё захолустье, но уже совсем другими людьми. Многих ломает быт, житейская нужда, отсутствие литературной среды…

Мостовой пишет в своей автобиографии: «Часто, размышляя о стихах и создавая новые строки, я ещё и ещё раз убеждаюсь, что в творчестве нужна полная самоотдача, от многого нужно отказаться, не воспринимать быт, семейные проблемы, повседневную суету. Тогда действительно напишешь что-нибудь настоящее».
Мой однокурсник по Литинституту – волгоградский поэт Василий Чертушкин – по этому поводу написал:

Быт наседал. Я уходил полями.
Слипались ночи комьями земли.
Я в суматохе редкими рублями
 Отстреливался. Кончились рубли.

Чтобы чего-то достичь в литературе, и особенно автору из глубинки, необходимо не только иметь талант и адекватно его оценивать, но и отказаться не от многого, а от всего, кроме пера и бумаги. Поэзия – это схимна. В неё уходят, как в монашество, отказавшись от всего мирского.
Не помню, чтобы при наших встречах Виктор Мостовой когда-нибудь говорил о бытовых проблемах или житейских неурядицах. Конечно, они у него были, как у каждого из нас, но они не затмевали для него главного – поэзии.
Василий Чертушкин это выразил так:

Быт наседал. Профессии мелькали
Шарами в лототроне «Спортлото».
В мазуте я, в цементе ли, в металле
 Метался, понимая: нет, не то!

«Но это всё было не моё, не по зову сердца. По-настоящему был счастлив, когда с головой окунался в творчество», – пишет о себе Мостовой.
После восьмилетки учился в горном техникуме, отслужив в армии, поступил в горно-металлургический институт, работал мастером в ПТУ, на шахтах объединения «Стахановуголь». Но всё это было не то.

А стихи писались о том, как жил и чем дышал. О своей малой родине – степном шахтёрском крае – значительной части своей жизни. Виктор Мостовой написал немало стихов, сумев избежать квасного патриотизма и плакатности, чего в избытке у доморощенных воспевал звёздных копров и дымящихся терриконов, уяснивших из классики, что «дым отечества нам сладок и приятен».

Донбасс Мостового одухотворён и представляется нетрезвым углекопом, силикозно покашливающим, раскуривая дешёвую сигарету. Поэт не романтизирует каторжный труд шахтёров. Фальшивый советский «пиар» вокруг «гвардии труда» с бутафорской углиной сверхплановой добычи, с почётными грамотами и переходящими знамёнами, циничная ложь шахтёрских начальников – всё, что мы читали в газетах и что видели по телевизору, – мало похоже на реальную шахтёрскую жизнь. И поэт, сам вкусивший шахтёрского хлеба, не мог подпевать идеологическим жуликам. У Мостового свой Донбасс, понятный и близкий собратьям-углекопам.

Были нервы крепкие, как пласт,
А теперь душа обидой сжата.
Можешь объяснить ты мне, Донбасс,
Отчего сидит в печёнках шахта?
………………………………….
Кто мы? – Манекены из витрин,
Роботов безвольных поколенье.
Жечь бы нас до белого каленья,
 Чтобы рабство выжечь изнутри!

Каторжная опасная работа в подземелье ненавистна поэту, но он вынужден «вкалывать», чтобы содержать семью:
Эх, долюшка холопья,
Безденежный шахтёр…
И смотрят исподлобья
 Жена и дочь в упор.
Угрюмая проза жизни не находит согласия с возвышенными чувствами поэта:
И, может, жизнь не гнула бы в дугу.
Я душу оголяю, в кровь сдираю,
Семье я мало время уделяю
 И не умею зашибать деньгу…
За волной шахтёрских забастовок конца 90-х нагрянуло цунами беспризорных и голодных времён, завершившихся цепной реакцией распада империи и идентификацией свободных республик, возглавить которые рвались ещё более наглые и алчные, чем те, что ушли. Суровый ветер перемен безжалостно сносил шахтные копры Донбасса, рвал по-живому родственные связи, ломал судьбы, разлучал семьи.
Иней посыпался с веток.
Зябко в шахтёрском краю.
Выпьем давай напоследок,
 Шахту помянем свою.

«Зашибать деньгу» на чужбине выпала доля жене поэта. Долгая разлука с женой терзают ранимую душу поэта и добавляют седин.

Жизнь нас бросила в бега.
Далеко мы друг от друга.
Выйдем ли из тупика?
 Обретём ли вновь свой угол?

Вспоминаю времена конца 90-х, когда Виктор Мостовой подрабатывал сторожем и был доволен тем, что никогда ранее у него не было возможности так удачно совмещать работу с творчеством. Он приходил в редакцию газеты после ночного дежурства и читал только что рождённые, с незажившей пуповиной, отрезанной от сердца, стихи. Он спрашивал моё мнение, и я, не умеющий хвалить всё написанное, чтобы не портить отношения, резал правду-матку, оговариваясь, что он может принимать мою оценку или послать меня в известном направлении. Но не вспомню случая, чтобы Мостовой обиделся или вспылил, когда я был беспощадно категоричен.

Виктору Мостовому выпало «счастье» жить и творить в эпоху перемен. Поэт пытается понять происходящее и ответить на классический вопрос «Кто виноват?»

Всё несносно, всё в жизни шатко.
Сердце болью исходит до жжения.
Не у дел я – закрыли шахту,
А жена у «крутых» в услужении.
В своём крае шахтёрском, как в морге я.
Всё мертво. Лишь бесчинствует оргия
Власть имущих. О, дети Иуды!
Учинили разор вы невиданный.
 Ни защиты мне нет, ни уюта.

Поэт понимает, что простодушный и всегда готовый обманываться народ в очередной раз развели «власть имущие» - «дети Иуды», но он различает понятия «государство» и «Родина». Государство – это власть, жирующая на народной нужде, это несвобода, ложь и насилие. А Родина – это правда и воля, любовь и добро – это поэзия.

От политики, как от плесени,
Не отлипнуть – лишь только задень.
Мне б скорей окунуться в поэзию,
 Где улыбку не прячет сирень.

И в годы затянувшейся смуты, когда, казалось бы, не до поэзии, а только бы выжить, Виктор Мостовой много и плодотворно работал, что вызывало у меня, погрязшего в житейских неурядицах и добыче средств для существования, творческую зависть.

Уход из мерзкой действительности и «липкой плесени» политики в чистый мир поэзии, где «улыбку не прячет сирень», не спасает поэта от душевных терзаний. Высоцкому, например, всё было «не так, как надо», внутренняя неудовлетворённость терзала и Есенина, и Рубцова. Они пытались найти забвение в алкоголе. Не избежал этого профессионального заболевания русских поэтов и Виктор Мостовой.

На новый лад попробуй, перестрой нас,
Когда нам с детства проторили путь.
Так вбили в нас идей партийных стройность,
Что некуда нам было повернуть.
…И так тянуло пить запоем водку,
И не влекло ни мыслить, ни мечтать…
Вместе с тем поэт признаётся, что «злодейка» – это не Муза.
После дружеских пьяных застолий
Я не мог над строкой колдовать,
И не раз из скандальных историй
Приходилось мне дёру давать.

Попадал в переплёт и похуже,
Но зачем боль души бередить?
Я - то знаю, что даже и в стужу
 Сердце чуткое не застудить.

Вспоминается мне в этой связи, как более трех десятков лет тому назад, найдя свою фамилию в списке поступивших в Литинститут, решили мы тесной компанией обмыть наш успех. Купили у таксиста «Андроповки» и отправились на Патриаршие – тогда ещё Пионерские пруды, откуда начинают развиваться события романа «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова. Разместились на той самой скамейке напротив турникета, где Воланд дискутировал с Берлиозом и Приблудным по поводу существования Бога. Тогда мы уже ощущали себя причастными к великой русской литературе, не понимая, что сделали только первый робкий шаг в мир, где величины такие, что снизу вверх смотреть боязно.
После Патриарших мы ещё всю ночь пили в общаге на Добролюбова, а утром следующего дня предстояла встреча с руководителем творческого семинара. Сочувственно посмотрев на наши «одухотворённые» до свекольного оттенка физиономии с глазами, подобными «бескозыркам» «Андроповки», он тихо произнёс убийственную фразу: «Не по таланту пьёте». Много раз на своей ухабистой жизненной дороге я вспоминал эту реплику Учителя, чтобы прийти в себя после очередного «ухода в люди».
Виктор Мостовой философски раздумывает о причинах пристрастия к алкоголю и объясняет это трагизмом судьбы поэта:

И боль, и грусть в моей поэзии.
Мне в душу водку льют не бесы ли?
Ни счастья, ни надежд.
Моих желаний вянут ландыши,
Так часто видится мне кладбище
 И крест – смолист и свеж.

И до Мостового эту ставшую банальной мысль высказало в своих стихах великое множество поэтов хороших и разных. Судьба, как известно, является следствием характера человека. Но судьба поэта неразрывно связана с судьбами близких и родных людей.

Презренье жены – не мелочи,
Но дочка – извечная боль…
От водки, от этой немочи,
 Теряю её любовь.

Скромный и немногословный, иногда робеющий перед аудиторией, Виктор Мостовой стихи свои читает душевно и трогательно,  он – не поэт-трибун. Его поэзия требует тишины и естественности.

Когда-то Владимир Маяковский написал работу о том, как надо делать стихи. Николай Рубцов говорил: «О чём писать? На то не наша воля!» и утверждал, что поэзия не зависит от нас, «а мы зависим от неё».

Виктор Мостовой только пожимает плечами, когда у него спрашивают, как рождаются стихи. Он утверждает, что они приходят к нему сверху в самое неожиданное время и в самых неожиданных местах – едет ли он автобусом, общается ли с друзьями, или обедает с женой. Поэту не нужен письменный стол, тишина или особое состояние души. Первая строка приходит свыше, как молитва. Не потому ли высшим проявлением поэзии и является молитва? «Если во мне рождается первая строка, я уже точно знаю – будет стихотворение», – говорит поэт.

Литературные критики утверждают, что вся послегоголевская литература вышла из «Шинели». И это истина, как истина и то, что многие русские писатели и поэты, включая и Гоголя, вышли из провинции. Их талант произрастал из корней малой родины, от земли. Как пишет Виталий Свиридов в статье о творчестве Виктора Мостового: «Мостовой – поэт по призванию, по генетической обусловленности. Фигурально выражаясь, он ещё в утробе матери преодолел мертвенную метрику стихотворного канона»
Виктор Мостовой большую часть жизни прожил  в небольшом  шахтёрском городе, где особенно остро ощущается для человека творческого отсутствие соответствующей среды. Хотя, интернет отчасти компенсирует вакуум общения с близкими по духу людьми. При этом, значительная часть писавших и пишущих современников вышли из литературных объединений, каким бы анахронизмом они ни представляются в компьютерный век.

Евгений Евтушенко в своём романе «Ягодные места» пишет:

«А мы ведь все сумасшедшие, – тоскливо подумал руководитель литобъединения. – Что-то есть ненормальное во всех, кто пишет этими проклятыми столбиками при помощи рифм»…Россия была вся покрыта литобъединениями… В этом было что-то смешное и вместе с тем трогательное. Руководитель литобъединения понимал, что в этом повальном стихописании есть некая обречённость, но в то же время считал, что жажду людей к исповедям, пусть даже рифмованным, надо поддерживать. Если все чувства, все мысли человека запираются внутри на ржавый замок, то в конце концов человек ржавеет сам. Воспитать множество великих поэтов литобъединениям не под силу, но они могут воспитать великих читателей, а без этого нет литературы».

Виктор Мостовой, когда-то сам впервые принесший свои стихи в литобъединение, с трепетной теплотой относится к собратьям по перу.

Друзья, влюблённые в стихи!
Всё ж не напрасны наши сборы.
Пусть долгие ведём мы споры,
Стремясь судьбу предвосхитить.

В порыве творческих дерзаний
Подвластны не для всех слова:
Тот не в свои садится сани,
 Те прут кто в лес, кто по дрова.
………………………………….
Об этом и ведём мы споры,
И не напрасны наши сборы.
И пусть громка или тиха
 Звучит мелодия стиха.

Исповедальность – главное достоинство поэзии Мостового. Но не единственное. Лирика поэта, по определению Виталия Свиридова, «отбродила на есенинско-рубцовской закваске». Мостовой и сам не отрицает этого:

Он в юность мою со стихами
Ворвался, беспечный такой,
Как свежего ветра дыханье,
Как ливень весенний с грозой.
…………………………………
И стали стихи мне спасеньем,
И жизнь на земле дорога,
Как звонкое имя Есенин,
 Его золотая строка.

Не являясь безоговорочным почитателем поэтов-«деревенщиков» и не замечая в стихах Мостового явного наследования их поэтической стилистики и народности, соглашусь лишь с тем, что их сближает исповедальность поэзии. Но истинная поэзия не может быть не исповедальной. Есенин и Рубцов близки Мостовому по мировосприятию, противоречивости духа, трагическому толкованию собственной судьбы. Но если «деревенщики» – поэты «от земли», «от сохи», то Мостовой – поэт из-под земли, терриконов и степи.

Деревенский паренёк с золотыми кудрями, щедро одарённый Богом талантом большого поэта, был по-крестьянски хитроват и изворотлив. В страшные и голодные годы послереволюционной смуты Есенин активно печатался, что удавалось не многим не менее талантливым поэтам тех лет, а гонорары позволяли ему не только вести разгульную жизнь и до тридцатилетнего возраста сменить трёх жён, но и материально поддерживать многочисленную родню в деревне. Спекулируя своим крестьянским происхождением, играя роль хулигана и скандалиста, за что был постоянно битым, пьянствуя и юродствуя, он то «покусывал» большевистскую власть, то лебезил перед нею и восхвалял. Есенин, что называется, собственными руками творил себе трагическую судьбу с петлёй в финале. Его эпатажность проявилась даже в написании собственной кровью предсмертных стихов. Не воспринимая половины написанного Есениным и не находя очевидного влияния его поэзии на творчество Виктора Мостового, из «деревенщиков» я предпочтение отдаю Николаю Рубцову, и, на мой взгляд, вологодский поэт более близок стахановскому.

Трагизм собственной судьбы пронизывает многие стихотворения Виктора Мостового. Может быть, потому, что большинство из них датированы годами конца прошлого и начала нынешнего веков, когда жизнь поэта перевалила на вторую половину и пришла пора осмысления пройденного пути.

Я шёл, а снег сверкал до рези,

До слепоты в глазах сверкал.
Я раньше так о счастье грезил,
Так высоко в мечтах витал.

Прошло. До капли душу выжал.
И, горбясь над строкой своей,
Ни смысла жизни я не вижу,
Не верю в искренность друзей.

Уже висок посеребрённый,
И, может, в церкви недруг мой
Поставит свечку пред иконой
За упокой души живой.

Здесь уместно будет ещё раз процитировать Виталия Свиридова: «Поэтический Дух Виктора Мостового обречён на конфликт и внутри себя, и внутри социума. Он поэт настроения, поэт искренний и прямолинейный».

Под обложкой своей книги «Я стихами душу изолью» Мостовой, наверное, собрал всё лучшее, написанное за годы творческой жизни. Разделы сборника иллюстрированы графикой художника и друга поэта Владимира Тронзы. В сравнении с предыдущими книжками Мостового, эта (юбилейная) выглядит празднично и издана солидным для нашего времени тиражом – 500 экз.

Если лабораторно исследовать поэтический стиль, соответствие канонам теории стихосложения, то, как заметил тот же В. Свиридов, «может показаться, что стихи Мостового не всегда «причёсаны», не всегда ладно скроены». Наверное, это можно оправдать их жизненной энергией. Но надо ли, когда речь идёт о состоявшемся поэте, давно переросшим формат «провинциальной поэзии»?

На мой взгляд, значительная часть стихотворений Виктора Мостового, если их сравнивать с живописью, – это, скорее, наброски, этюды, а не завершённые картины. Поэзии Мостового присущ импрессионистический взгляд на окружающий мир, он талантливо запечатлевает миг в движении, его стихи – это впечатления автора.
Лирика Мостового напряжена и тревожна, её стихия – тучи и лунный свет, мгла и морось, туман и дожди. Если у Рубцова сквозь мглу мерцает жёлтый свет в «окне без занавески», а в дорожной грязи клок жёлтой соломы, то поэзия Мостового озарена багряным светом, а образы её окрашены багряным цветом: «С блеском багрянца в глазах…», «Вспыхнет лишь отсвет багряный…», «На зелень и багрянец снег валил…», «под ногами шорох пряного багрянца…», «на листве багряной», «заблестит багрянец…» и т.д.
В стихах Мостового много цветов, которые могут видеть, улыбаться и разговаривать. Чаще всего, это неброские палисадниковые цветы – астры, хризантемы, георгины. Наверное, это ассоциация с родительским домом, цветочными клумбами и садом, откуда ветер перемен приносит в стихи поэта лепестки цветущих яблонь.
Может быть, не так много, как ожидалось, но в стихах Мостового обнаруживаются очень неожиданные, свежие образы – «Бродит мрак с отвисшею губой», «Ливень ногами босыми шлёпал по тротуару», «А фонари-бедняги в железных капюшонах», «Рассвет поёжился спросонок».
В который раз повторюсь, что восприятие и оценка поэзии носит исключительно субъективный характер и происходит не на рассудочном, а на эмоциональном уровне. Из юбилейного сборника стихотворений Мостового я бы отметил несколько, на мой взгляд, наиболее совершенных. Это «Раскраснелся месяц…», «Отец и мать в могиле…», «Ещё рано, так рано…», «Лился свет, как тайна…», «На снежный сумрак стылый…», «Луну и звёзды дождь до блеска вымыл…», «Листья липкие раскрылись…», «Так пусть свершится чудо…», «Где раньше клевер…», «Туман упал…», «Туман густел и рос, как на дрожжах…»
Неожиданно для меня, знающего Мостового как тонкого лирика, остроумны юмористические стихи и пародии поэта. Стало быть, заслуженно его юмористические стихи были включены в шорт-лист литературного конкурса «Славянские традиции». Но, несмотря на авторитетное признание, всё-таки слово «бутыль» в русском языке женского рода.

Не удавалось в дверь тишком –
Жену будили визги пуделя.
– Чего так поздно? – Пил с дружком,
 Мы по чуть-чуть, всего два бутыля…

Впрочем, это слова «лирического героя», который изъясняется на местном русско-украинском суржике, а у шахтёров «бутылёк» мужского рода.
В последнее время Виктор Мостовой часто сетует на то, что «не пишется» и связывает это с возрастом. Не далеко ушедший вперёд по количеству прожитых лет, я не разделяю его объяснения творческой депрессии.

Еще не так давно в Московском Политехническом институте представлял свою последнюю книгу замечательный поэт-шестидесятник Евгений Евтушенко (светлая память), по возрасту он на то время был старше Мостового лет на пятнадцать. Думаю, что у поэта Донбасса  впереди ещё лучшие стихи и новые книги. 

 

Вот и дожил до седых волос.
Я в Донбасс строкою крепко врос.

Я пою, пусть не на всю страну,
Но не заглушить мою струну.

Юрий Шипневский, писатель, журналист