ЮРИЙ КИРИЧЕНКО


Из
книги
 „ЗРЯЧАЯ ПАМЯТЬ ГРАНИТА"

Известный украинский поэт Юрий Иванович Кириченко родился 15 января 1954 года в селе Копани Васильковского района Днепропетровской области (Украина). Окончил филологический факультет Днепропетровского госуниверситета. Работал корреспондентом областной газеты „Знамя юности", был редактором Днепропетровского облтелерадиокомитета. Член Национального союза журналистов Украины. Заведовал Кабинетом молодого автора Днепропетровской писательской организации. Руководил областным литературным объединением имени П. Т. Кононенко. Лауреат премии имени Г. И. Петровского (1990г.). Юрий Кириченко – автор 50 поэтических книг на родном языке. Член Союза писателей СССР и Украины с 1984г. С 2001г. – член трёх творческих структур: Регионального Союза писателей Приднепровья, Межрегионального Союза писателей Украины, Международного Сообщества Писательских Союзов. В настоящее время Юрий Кириченко – заместитель председателя правления Межрегионального Союза писателей Украины, член правления Всеукраинского творческого Союза „Конгресс литераторов Украины", член редколлегии газет «Отражение», „Литература и жизнь". Автор книги избранной интимной лирики в переводе на русский язык „Лектура Сони Маузер, или Приданое для современной бомбистки" (г. Киев, Книжная палата Украины, 2009г.). Отдельные стихотворения автора печатались в переводах на киргизский язык. Лауреат литературных премий: имени Владимира Сосюры (2006г.), Владимира Даля (2007г.), Бориса Гринченко (2008г.), Тараса Шевченко (2009г.), Григория Сковороды (2009г.), Михаила Матусовского (2009г.). Юрий Кириченко – вице-президент по гуманитарным вопросам Украинского национального отделения Международной академии наук экологии и безопасности жизнедеятельности. Генерал-лейтенант Интерпола.

 КРАСНОЗВЁЗДНЫЕ ЖУРАВЛИ

Все мои журавли самолётами издавна стали,
А твои самолёты и ныне ещё – журавли.
А девчонки, которых с тобою мы, друг, целовали,
Не пойму, как случилось, – но счастье с другими нашли.
Все мои журавли откурлыкали у горизонта,
Их сердцам реактивным вовек не покинуть земли.
А твои самолёты остались за линией фронта,
И постигнуть их долю способны одни журавли.
За весною – весна, а за осенью – новая осень,
Мы с тобою, мой друг, так дано не видались – дела…
Если их отложить, если сердцем прислушаться очень,
Мы почувствуем оба, что юность от нас не ушла.
И вернёт самолёты, что были тогда журавлями,
В краснозвёздную стаю крылатых собратьев звено.
И, как мамин платок, вспыхнет радугам в небе над нами,
Засверкает сквозь годы, которых забыть не дано.
Вот и дети у нас удивительно взрослыми стали,
И зарёю цветёт их судьба на упругом крыле.
А девчонки, которых с тобою мы, друг, целовали,
Ждут своих сыновей со свиданий в предутренней мгле.
Их судьба матерями зовёт – потому им не спится,
Сто печалей и радостей зреет у них на челе.
Понимают они: самолётом становится птица,
Ибо каждая помнит о первом своём журавле.
И теперь, если небо в порыве былого всесилья
Загрохочет громами и солнцем прольётся вдали,
Всем радаром души слышу я журавлиные крылья.
Может быть, потому снятся мне и сейчас журавли.
Нет, не те, что когда-то любимые нам вышивали,
И не те, что весною к родимой стремятся земле.
Их иначе уже – самолётами – люди назвали,
И по красной звезде полыхает у них на крыле.

 Перевод с украинского Александра Ратнера

 МАРИЙКА

Угощала девушка бойцов
На днепровской жаркой переправе…
Пламенел кроваво берег правый –
Отсветы ложились на лицо.
Угощала девушка ребят:
Первыми к Днепру они пробились…
Слёзы по лицу её катились,
Вера в радость заполняла взгляд.
В грозный час безжалостной войны
Девушка среди бойцов стояла,
Ягодою алой угощала
Цвета набегающей волны.
Был растроган даже старшина.
И хотя бывал он чаще – хмур,
Разрешил: „Ну что же – перекур!"
„Пять минут!" – добавила она.
И с улыбкой очи подняла
Девушка из ближнего села:
„Угощайтесь: чудо – не черешни…
Уж такие уродились… здешние".
А потом, опять потупив взгляд:
„Здесь вчера стоял колхозный сад.
Сад сгорел и садовода хата –
Всё сожгли фашистские снаряды".
Словно слёзы, ягоды светились
И в пилотку старшины катились…
У Марийки губы задрожали.
Третий год тех губ не целовали.
Третий год подряд не целовали –
Воевали парни, воевали…
Угощала девушка бойцов
На огнём объятой переправе,
Отсветы ложились на лицо,
Полыхал пожаром берег правый…
В бой солдат Марийка провожала,
Ягодою спелой угощала,
Сыпала в карманы и кисеты,
И в кульки из фронтовой газеты,
Что в руках солдатских шелестели…
А когда той ягоды не стало,
То она – улыбки раздавала,
На щеках черешенки алели.

 Перевод с украинского Михаила Чернышёва


 С ДОРОГ БЕССМЕРТИЯ

Меня встречать сегодня прибежала
Черешня
из соседнего села,
Моя ж тропа –
к родному пролегла
Сквозь звёздные весёлки краснотала.
Меня сегодня вышли повстречать
Сестрички-груши, убежав из сада,
И яблонька, не пряча в листьях взгляда,
Взялась меня плодами угощать.
Меня сегодня вышли повстречать
Прохлада родниковая колодцев
И ёлочки, весёлые от солнца, –
Я так любил под ними помолчать.
Встречать меня к дороге поспешили
Подростки-тополя в платках зелёных,
А с ними в расписных рубашках клёны,
Тех, что девчата до рассвета сшили.
Они сказали мне, как будто брату:
„От дяди Гриши мы давно узнали,
Что ты вернёшься с фронта в эти дали
Дорогою дневного звездопада.
Что ты в село родное завернёшь,
В котором твоя юность шла когда-то,
Откуда в бой ты уходил солдатом,
Дав обещанье маме, что придёшь".
Я вижу за околицей села
Берёзку ту, что сердце обожгла,
Шепнув когда-то: „Ждём с победой, Ваня,
Не запятнай земли родимой знамя"…
…И вот дорога стелется покато.
В селе уже и свадьбы на поре.
Знакомый аист вновь на дымаре.
Здороваются ставенками хаты,
Которые заполнили разлуки
И вдовьи нескончаемые муки.
…Стеснило грудь, дыханье захватило:
Что мне сказать краям любимым, милым?
Узнают ли меня, увидев близко,
В солдатском невысоком… обелиске?
Отца я вижу с мамою седою,
И хату белую, и речку за горою…
И сердце из груди гранитной рвётся:
Вернулся я!
Встречайте у колодца.
Я – Ваня ваш!
Ну вот он я – встречайте!
Светёлку рушниками украшайте.
На отчий возвратился я порог –
Я столько лет любовь к нему берёг.
Сквозь огненные шёл к нему пути,
Чтоб обелиском к хате подойти…
И там, где сад давно уже расцвёл,
Я вброд
реку бессмертья
перешёл.

 Перевод с украинского Михаила Чернышёва

 СОЛОВЬИНАЯ БАЛЛАДА

Девятого мая
защёлкал,
Запел соловей за окошком.
Он пел и красиво, и нежно,
Как дядя на фронте погибший.
Мне мать рассказала, что дядю
В селе соловьём называли:
Хорошим был голос и звонким.
И песни он, как поцелуи,
Дарил покрасневшим девчатам…
Когда ж на июньском рассвете
От бомб соловьи замолчали,
Ушёл на войну дядя Ваня,
Чтоб радость сберечь, чтоб дубравы
Спокойно росли для Аринки,
Что сватов его повстречала
Улыбкою и рушниками,
И ждать обещала и помнить
Всегда соловейку-Ивана…
В сраженьях тяжёлых и грозных
Он спас соловьиную песню,
Но сам не вернулся до хаты,
Надев сапоги из гранита,
Бессмертия сердцем коснувшись…
На зорюшке тётка Арина,
Услышав, как пел я про верность
По радио,
слёзы смахнула:
Ей вдруг показалось, что голос
Услышала дяди Ивана.
Наверно, поэтому тётя
Достала свирель, что хранила
Как память о дяде так долго,
И мне протянула, промолвив:
„Держи, мой соловушка милый!" –
И так хорошо улыбнулась.
…В саду соловей разливался.

 Перевод с украинского Михаила Чернышёва


 ХРОНИКА
 ПОЖЕЛТЕВШИХ ФОТОГРАФИЙ

 Дядько Грицко:
- А где мои сыновья?
 В. Коротич

Закат горящий
потускнел вдали,
Подсолнух клонит голову всё ниже,
Уносят песню в небо журавли…
Лишь седина не меркнет дяди Гриши.
…Семь сыновей имел когда-то он,
Семь фотографий на стене светёлки.
И семь дорог ушли за горизонт –
И семь разлук легли на сердце горько.
Ушли сыны в смертельную грозу,
Судьба страны в петлицах заалела.
Точила смерть на них свою косу
И жерлом пушек в души их глядела.
Сыны… На то и есть они – сыны:
Они в атаки смело поднимались…
Всё меньше их у дяди оставалось –
Всё больше появлялось седины.
Сыны… На то и есть они – сыны.
Они, как в поле колоски, вставали
На звуки труб, что их в атаки звали,
Над трубачом, что пел в огне войны.
Был пахарем отменным тот трубач,
Ходил за плугом, сеял рожь и гречку,
Слагал стихи про звонкую уздечку
И про коней,
что, устремившись вскачь,
В атаки красных конников несли,
И гривы, словно крылья, расцветали,
Звенели песни яростной весны…
Но хлопца нет –
и песни замолчали.
Он в рожь, густую цветом, рухнул ниц,
И на губах его осталось: „Жить…"
„Ваш сын убит", – отцу комбат писал.
„Такую тяжесть с плеч уже не сбросить", –
Подумал старый сельский письмоносец.
„Ох, Василёк, – мой дядя простонал. –
Росточек милый…
Дети мои, дети!.."
Шатнулся дядя, еле устоял
И слёзы, словно росы на рассвете,
Как ни пытался, – но не удержал.
И вдруг рукою радио коснулся –
И репродуктор старенький проснулся,
И донеслось до дяди, как во сне:
„Конец войне! Войне конец, войне!"
Вы слышите, конец войне и фронту,
Вновь радуге цвести у горизонта,
Дождям, смеясь, ложиться на поля…
„Но где же сыновья-то?! Сыновья?
Мои сыны – родные жаворонки…
На каждого – лежит по похоронке.
Один – под Курском…
А другой – в Полтаве…
А третий?.. третий пал на переправе…
Четвёртый, пятый… –
там, под Сталинградом…
Шестой – в Варшаве
под фашистским градом…
Над ним каштаны ветви наклонили…
Седьмой…
во ржи лежит…
в какой могиле?..
Остались –
поле, рожь да жаворонки,
Квадратик пожелтевшей похоронки…"
…Семь сыновей осталось на войне.
Семь фотографий в хате на стене.

Перевод с украинского Михаила Чернышева и Александра Ратнера