Владимир Губанов

КРУЖЕВА СЕВАСТОПОЛЬСКИХ УЛИЦ 

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .Г.Футерману

Вот опять кружева севастопольских улиц –
что на свете больнее и слаще всего?
Мы обманем себя, что надолго вернулись
и замкнули кольцо всех земных берегов.

Мишура наших слов, неуместная вовсе
во дворе, где акация медью горит.
На Приморском бульваре бесчинствует осень
и, роняя листы, письменами сорит...

И пускай суетой опечатаны лица,
в переулки, таясь, безоглядно спешим –
вдруг забытая повесть любви повторится
и уже не растают ее миражи?

Эти улицы нас, непутевых, скликали,
и каких бы вдали ни вкушали пиров,
мы, ребята, не там свое счастье искали
и кружили совсем не у тех берегов.

ЭСКИМО 

Кладет акация на плечи
ладони колкие свои,
лишь севастопольские встречи
в воспоминанье призови.

Кривая улочка пылится.
Дрожит над Корабелкой зной.
Двадцатилетнего счастливца
на звонкой вижу мостовой.

Идет неспешными шагами,
форся подковками штиблет,
а в проходном дворе, как в раме,
его богини силуэт.

Молю мгновение продлиться:
она, как видно, сгоряча,
еще не вспугнутая птица,
его касается плеча...

Какой исполненная грации
она с ним выйдет из кино!
Смешно облизывая пальцы,
дурачась, делит эскимо.

Не исчезай, еще немножко
продлись, видение, пока
ее порвется босоножка
у папиросного ларька…

... Кладет акация на плечи
ладони колкие свои,
лишь севастопольские встречи
в воспоминанье призови.

Средь перекрашенных скамеек
не крутят старое кино,
и за одиннадцать копеек
купи попробуй эскимо.

ЗУРБАГАН 

Я покидаю Зурбаган
и, заклиная небесами,
судьбы крученый ураган
ловлю своими парусами.
Пусть в тихой гавани прибой
качнет, играя, звезд монисто...
Я эту маленькую пристань
уже оставил за кормой.

Я покидаю Зурбаган.
Во всем, что прожито накладно,
как сумасбродный капитан,
кляну безвинную команду.
Такой уж выпал интерес:
мне зачитаться сказкой Грина
хватило лишь до середины
и не принять его чудес.

Прощай, мой милый Зурбаган!
Увы, всему приходят сроки:
искать другие берега,
судьбы подсчитывать итоги...
Мечту с удачей не сведу
на твоих улочках, наверно,
и в припортовые таверны
уже, скучая, не зайду.

Но все-таки оставят след
у моего седого юнги
проливом шедшие Кассет
контрабандистские фелюги,
ночного Лисса карнавал,
огней сияние на рее...
И назовет он сына Грэем,
не утаив, чье имя дал.

РЕКВИЕМ ПО ЛИНКОРУ «НОВОРОССИЙСК» 

Что невесело смотришь, братишка,
на родной севастопольский рейд?
Неугасшей кручины давнишней
в нашей памяти тянется след.

Видно, в самые черные списки,
наша молодость занесена…
У линкора у «Новороссийска»
итальянская рвется броня.

С помертвевших от горя акаций
в этот день опадала листва...
Нам отчизна не все еще, братцы,
о минувшем сказала слова.

Всё слабей перестук в переборки...
Что теперь причитанья невест,
если громче их слез на Исторке
развеселый играет оркестр?

Годы всё безразличнее мчатся.
Материнских не высушить глаз.
По их вечной печали печалиться
до сих пор не подписан приказ.

В пристань Графскую волны с оттяжкой,
как пощечины черные, бьют...
Нам грехи нашей Родины тяжкие
раздышаться никак не дают.

АКАЦИЯ 

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .Е.Халанай

В Севастополе акация цветет.
Согласитесь, не заметить невозможно,
что весна нам безоглядно раздает
все, что каждому для счастия положено.

Севастопольских акаций торжество –
оцените их высокое значение,
и какое, согласитесь, божество
в созерцании неброского цветения!

Поспешите, если ветер теребит
и срывает нецелованную завязь.
Согласитесь, ведь похоже, снег летит,
к поседевшему бордюру прижимаясь...

Наблюдая этих лепестков полет,
вы увидите в копеечном сюжете,
что акация не просто так цветет...
Согласитесь, если вы тому свидетель!