Николай ТЮТЮННИК        

                                                                      О  СВОЕМ  ТВОРЧЕСКОМ  ПУТИ

                                          По заказу Поэтического Содружества  «МИР» (Мысль, Искусство, Радость)

                                                                      г. Вильнюс, Литва

    Я родился в с. Банкино Воронежской области, невдалеке от районного центра Вейделевка, бывшей вотчины одного из старинных аристократических родов России − Паниных. Произошло это 30 мая 1949 года. Но в метрическом свидетельстве поставили иную дату − 1 июня. Вероятно для того, чтобы новорожденному жителю российской глубинки не пришлось до конца своих дней  м а я т ь с я. Воспитывался я мамой и бабушкой, будущей героиней нескольких моих рассказов, а также тетей Олей, которая, будучи школьницей, помогла мне в мои четыре года выучить несколько  стихов Пушкина. Пыталась, было, научить и самостоятельному чтению, но против этого сразу же восставала бабушка: «Іще маленький! Голова болітиме».

     После возвращения со службы моего отца, родители на некоторое время уехали в Сталинград. А по возвращению, прихватив меня, − в неизвестный для сельских жителей Донбасс, в Украину. На том мое деревенское детство и закончилось. И отныне второй родиной для шестилетнего мальца стал небольшой шахтерский Первомайск.

     Примерно тогда же район, где я родился, отошел к Белгородской области. Что, конечно же, ни меня, ни моих родителей нисколько не волновало. А радовало то, что в это время к нам переехала жить и моя любимая бабушка.

     В Первомайске я пошел в первый класс. И все начальные четыре года учился, как говорили, легко и охотно: на одни пятерки. С удовольствием учил стихи и писал изложения. Любовь к художественному слову не выветрилась и позже. Но, повзрослев, утратил интерес к другим предметам. А может, просто потянулся к развеселым озорным паренькам, с которыми мне было намного веселее, чем с чопорными отличникам. Будучи не по летам развитым, почти без всяких усилий и тренировок ловко толкал спортивное ядро, уступая на первенстве школы только моему другу Пете Мартемьянову. Вымахав к пятнадцати годам на 184 сантиметра, увлекался баскетболом, не раз записывался в секцию бокса… Появилась еще одна любовь − к гитаре.  Играл, пел дворовые песни, окрашенные блатной романтикой. Даже одну − собственного сочинения. Хотя заметно уступал в этом деле своему однокласснику и другу Володе Гилову, который своей гитарой успел завоевать сердце юной красавицы Вали Фатеевой… Тогда же впервые соприкоснулся с поэзией Сергея Есенина, ранее запрещенного поэта. Прочел несколько страниц и обомлел от обилия поэтических образов, метафор и невероятной словесной красоты! И даже сейчас, практически на старости лет, не могу осознать: как он,  по сути еще мальчишкой, смог написать:

                                            Не напрасно дули ветры,

                                            Не напрасно шла гроза.

                                            Кто-то дивным тайным светом

                                            Напоил мои глаза.

      Не менее поразила меня и есенинская поэма «Черный человек». Несколько дней ходил сам не свой. Хотелось с кем-то поговорить, посоветоваться. Может, я один такой дурачок? Но с кем, если друзья − одни озорники и хулиганы, вообще не читающие стихов. И тут вспомнил: Зоя, старшая подруги моей девчонки. Уже студентка, отличница.

     − «Черный человек»? − переспросила Зоя. − Конечно, читала. Ничего особенного…

     И как же я был горд, когда со временем прочел отзыв на эту есенинскую поэму самого Максима Горького. «Взволновал он меня, − писал буревестник революции, − до спазмы в горле. Рыдать хотелось».

     Зачитывался и другими поэтами: Тютчевым, Фетом, Майковым… Но никогда и в голову не приходило самому заняться стихами. Или прозой. Хотя после моего ухода из школы учителя еще долго вспоминали мои сочинения.

      До призыва на воинскую службу я успел поработать в шахте. Затем был знойный Казахстан, озеро Балхаш. У причала – несколько военных катеров, на которых служили по два мичмана в черной флотской форме, как напоминание о том, что пару лет назад наш гарнизон был морским, переброшенным с разных флотов. Севастопольцем был и мой командир Вахрушев, которому очень нравилось, когда я брал гитару: «Севастопольский вальс, золотые деньки…»

    Служил, как все. Не испытывая особого рвения. Тогда еще не было уродливых взаимоотношений между старослужащими и молодыми воинами. Никто над нами не издевался. Хотя периодически старослужащим начинало казаться, что мы относимся к ним без особого уважения. И тогда обстановка накалялась.  И мне, поднаторевшему в уличных разборках еще на гражданке, пришлось сплотить своих земляков, чтобы дать понять тамбовско-рязанским  сослуживцам, что мы все-таки из знаменитого Донбасса и сможем постоять за себя. Такое мое поведение не осталось незамеченным командирами. И вскоре, собрав необходимые документы, они направили меня в школу сержантов для сдачи экзаменов экстерном. Не знаю, как бы я сдавал те экзамены, командуя по сути своими ровесниками, но наш находчивый старшина дал мне для передачи тамошнему старшине пару банок хорошей краски. И экзамены прошли успешно.

     Нацепив мне нашивки сержанта, командиры тут же поставили меня  комсоргом подразделения. «Вот теперь и показывай свои способности!» Но вырастить из меня потенциального сверхсрочника или курсанта военного училища так и не удалось. Я все равно мечтал о доме, о любимой, которая даже на службу прислала мне томик Есенина, и через месяц я знал его наизусть.

      За отличную службу меня и Виктора Криниченко поощрили «ранним дембелем». То есть отпустили домой раньше других демобилизованных. Командир,  Евгений Зубиков, повез нас в «бобике» на станцию Сарышаган. Там мы на все наличные набрали вина, хорошо попрощались со своим командиром и уже через день сидели в поезде без копейки денег.  Спасибо сердобольным попутчикам, не дали за дорогу отощать.

    После службы особых раздумий по поводу дальнейшей жизни у меня не было.  Конечно же, женитьба, потому что невеста ждала меня  два долгих года и писала практически ежедневно. А женившись, нужно зарабатывать деньги. И я снова  опустился под землю.

     Хорошо помню, как впервые возникло желание взяться за перо. Слушая по радио поздравления с Днем учителя, решил написать рассказ и посвятить его своей первой учительнице, Анне Дмитриевне Козыревой. Минуя местные редакции, сразу же отправил в столицу, в солидный журнал. Как и следовало ожидать, не приняли: слабоват, рыхловат… Но настоятельно советовали не опускать руки, писать дальше. Видно, заметили какое-то зерно.

     А надо знать мой характер! Чтобы я опустил руки и не добился своего?! Сколько раз он выручал меня, этот самый характер. И сколько раз из-за него, негодника, я попадал в пренеприятнейшие ситуации, которые могли искалечить мне дальнейшую жизнь!

     Первый удавшийся мой рассказ назывался «Дед Мороз». Его сразу же напечатал всесоюзный журнал «Советский шахтер», выходивший когда-то в Москве.  «Дед Мороз» также принес мне победу в областном литературном конкурсе и через два года открывал мою первую книжку прозы «У реки Лугани». Какая это была радость! Книжка небольшая, зато тираж целых пятнадцать тысяч! Разве можно сейчас  о таком мечтать? А уж когда получил из Москвы и довольно приличный гонорар, то начал посылать в редакцию все новые и новые рассказы, которых со временем набралось более десяти.

     Я уже был не только членом Луганского областного литературного объединения имени Владимира Сосюры, но и входил в его бюро (сейчас называется − совет). И выход у кого-нибудь из нас отдельной книжки  волновал и будоражил буквально всех. А как ты смог? А как пробился?

      Сейчас трудно поверить, но для издания в те годы своего сборника сначала требовалось положительное редакционное заключение (редактор мог сразу отфутболить!), затем две-три рецензии кого-нибудь из киевских мэтров, и если в конце концов автор дотягивал рукопись до необходимых требований, его могли поставить в план редакционной подготовки. Могли! А могли и  не поставить. Но если уж  повезло, то годика через два-три (четыре, пять и т. д.) можно было дождаться выхода своей книжки. Маленькой, урезанной, но такой долгожданной и дорогой!

    У меня секретов не было. Просто на мою рукопись были очень добрые, благожелательные рецензии писателя-фронтовика Степана Бугоркова и выдающегося прозаика, автора исторических романов об Иване Грозном − Валерия Полуйко. До конца дней буду благодарен этим замечательным людям!

      Стоит отметить, что рецензии этими писателями были написаны для меня заочно. С Валерием Полуйко я встретился только через пару лет. А Степан Степанович сам нашел меня в гостинице «Советской», где на тот момент жили участники двухдневного семинара молодых  литераторов. Принес и подарил мне свой свежий роман «Солдатки», вышедший накануне этого в Москве. Потом мы долго сидели у меня в номере большой дружной компанией,  вдвоем попеременно пили с ним из одного стакана и Степан Степанович назидательно повторял: «Только же, смотри, не погуби себя. Смотри, не погуби…»

     Я понимал, о чем речь.  Водка сгубила многих.

     Следующий сборник «Случай на «Северной» принес мне новую радость: в Киеве меня приняли в Союз писателей СССР. Это случилось 28 октября 1988 года.

    Этого дня я с нетерпением ожидал несколько месяцев. С тех пор, как меня приняли в областной организации, в Луганске. Потом предстояло пройти приемную комиссию в Киеве. Если решение ряда авторитетнейших писателей будет положительным, мне в тот же день должны прислать поздравительную телеграмму.

     И вот, помню, сижу, жду с самого утра. Ни пить, ни есть не хотелось. Почти лихорадило. Неужели не наберу баллов? Неужели кто-то выскажется против? Уже и полдень. Уже и вечер. Смотрю, стемнело. Включаю лампу, рассматриваю свое отражение в голом оконном стекле. В который раз подходит жена, не понимая, что со мной происходит. Не признаюсь, чтобы не расстраивать и ее. Вдруг, слышу, − подъехала какая-то машина. Через пару минут − звонок в дверь.  «Вам телеграмма!»

     Жена, Людмила, расписывается, передает мне заклеенный трубочкой листок бумаги. Беру, боясь выдать дрожание рук.  Снова сажусь за стол, разрываю. «Шановний Миколо Григоровичу! Президія Спілки письменників України сердечно вітає Вас  з прийняттям…»  Не дочитав, отдаю листочек и закрываю лицо руками.

      Жена и маленькие дети перепуганы. Наконец слышу голос Люды:.

      − Ну что ты?..  Радоваться же надо…

      А у самой тоже в голосе слезы.

      И я, конечно, радовался. Целую неделю. Не больше.  Потом все стало привычным. Даже эта моя принадлежность к когорте профессиональных писателей. А что, − могу не работать, а стаж будет идти. И пенсия будет назначена, как и всем трудолюбивым людям. Но только вот кушать-то что будем?

      Впрочем, на ту пору я уже простился с шахтой, перешел работать в редакцию городской газеты. Еще не зная, что в будущем буду ее возглавлять. А потом, перейдя на вольные хлеба, стану собственным корреспондентом областных и одной республиканской газеты. До этого предусмотрительно обеспечив себя шахтерской пенсией, проработав под землей без малого семнадцать лет.

      Еще работая в шахте, я начал писать роман «Черные метели». Разумеется, о шахтерах.

Но так увлекся, что вместо одного романа написал целых четыре, объединенных одним сюжетом, одной идеей, одними героями. Стало бать, получилась романическая тетралогия под общим названием «Лугари». Потом  это произведение принесет мне две литературные премии: имени Алексея Стаханова и имени Владимира Даля. Но сначала была долгая и далеко не простая работа, где требовалось не только поведать сорокалетнюю историю жизни донецких шахтеров, но и множество повествовательных ответвлений свести в одну сюжетную линию, при этом не растеряв, не оставив в стороне несколько десятков своих литературных героев.

      И это были далеко не первые мои награды. Награды, которые я никогда не рассматривал, как самоцель. Говорят, что настоящему художнику всегда свойственно сомневаться. А мне, не скрою, хотелось бы видеть себя в ряду настоящих. Во всяком разе, сомнения не покидали меня никогда. И лишь благодарные отзывы друзей и читателей да такие вот литературные награды способны рассеивать мои сомнения относительно ценности написанных мною книг.

    Но наибольшую радость, наибольшее удовлетворение, конечно, принес мне исторический роман в стихах «Маруся Богуславка». Ни одно мое произведение не имело такого успеха, столько восторженных откликов практически со всей Украины и даже из-за рубежа. Тем более   что свои теплые письма и собственные книги мне прислали тогда многие  выдающиеся писатели, Герои Украины Иван Дзюба, Павло Загребельный, Левко Лукьяненко, патриарх украинской литературы Анатолий Димаров, ставший когда-то крестным отцом в литературе для незабвенного Григора Тютюнника, моего любимейшего писателя…  Отзывы на мою «Марусю» занимают двадцать страниц книжного текста. И продолжают поступать по сей день.

     На презентации этой книги я прочел свое четверостишие:

                                       Я не знаю, що там далі буде,

                                       Та не варто навіть ворожить:

                                       Я умру. Бо всі ми смертні люди.

                                       А моя «Маруся» буде жить.

     − Это мое лучшее произведение, − подчеркнул я тогда.

     − Ну что Вы, Николай Григорьевич?! Вы еще молодой. Вы еще не один такой роман напишете.

     Я слушал и только усмехался. Дело разве в старости? Или в боязни утратить литературные навыки? Просто я уже никогда не смогу придумать такой лирический и вместе с тем острый, волнующий сюжет.

     Роман был отмечен четырьмя  Всеукраинскими и Международными литературными премиями. В том числе из Нью-Йорка. Он принес мне много новых замечательных друзей. Но в то же время расстроил отношения с некоторыми из прежних. Как мне кажется, не вынесшими такого моего успеха. Вот что о подобной ситуации я прочел  в записных книжках замечательного писателя Константина Воробьева, автора честнейших произведений о Великой Отечественной войне:

     «Вначале горячее поощрение: в тебя не очень верят. Затем ирония: «неужели всерьез думаешь о себе?» После: «мы его вытащили, он бы так и продолжал торговать дегтем». Предпоследнее: обида, учет каждого твоего шага,  желание и ожидание твоего первоначального «положения», предположение о твоем мнимом богатстве, подозрение в аморальности, самоуверенности, пьянстве, пижонстве, эгоистичности, скупости, словом: рьяная зависть, и если ты средний, если ты то дерьмо, которое нужно твоему времени, ты удовольствуешься этим подаянием, будешь сытым, гибким, внимательным, лысым и приятным, но и только.

     А надо: послать всех, особенно тех, кто тебя «вытащил», к такой матери, ибо «вытащил» тебя ты сам, и написал такое, которое повергнет твоих «друзей» в состояние удивленного, молчаливого, тайного или явного я».

     Только тогда, по мнению Константина Воробьева, все поверят в тебя.

    После «Богуславки», продолжая ту же тему козацкой славы и козацкой вольницы, я написал еще два исторических романа в стихах, издав их в 2017 году под одной обложкой.

     За многие годы профессиональной работы в литературе я побывал делегатом на всех проходивших в Киеве съездах Национального союза писателей. С большим интересом и по-доброму общался со многими маститыми писателями, а еще с большим удовольствием с теми, кого помню еще по Всеукраинскому совещанию молодых литераторов, где и зародилась наша дружба. Некоторые из них уже сами руководят областными отделениями НСПУ, некоторые всецело отдаются творчеству, и я искренне радуюсь за них, радуюсь каждой присланной моими друзьями книге.

      Не сожалею ли я, что в юности не сделал даже маленькой попытки поехать куда-то учиться, зацепиться в Киеве или, допустим, в Харькове? Кто его знает. Писатель свободен везде. Для его работы необходим только стол да чистый лист бумаги. Но! Встречаюсь как-то на съезде с ведущим нашим критиком и прозаиком Михаилом Слабошпицким, который очень высоко отзывался  на радио и в «Литературной Украине» о моих произведениях. После короткого разговора, он говорит: «Ну, ти приходь. Знаєш же, де знаходиться видавництво? Приходь». Я только согласно кивнул. Михаил Федотович, видно, забыл, что я живу за тысячу верст от Киева. И сегодня же вечером уезжаю домой. А вот если бы жил в столице, то, наверное, не пропустил бы ни одного мероприятия, проводимого Союзом писателей, был бы, как говорится, на дружеской ноге со всеми директорами  издательств  и редакторами журналов и газет. Хотя они и без того не отвергают предлагаемые мной произведения. Еще запомнились слова руководителя Национального союза писателей Владимира Яворивского: «Колю, твоя «Маруся Богуславка» варта Шевченковської премії. Та хіба ж там, в Києві, ті хлопці пропустять?» Эти же слова, только не упоминая Киев, он повторил и по Луганскому областному радио. Да я об этом и сам знаю. Если даже ученому с мировым именем, профессору Киевского университета Анатолию Погребному удалось стать лауреатом этой высочайшей премии только со второй попытки, то что говорить об авторе из периферийного Донбасса…

     На сегодняшний момент у меня насчитывается около сорока солидных и совсем небольших книг стихов и рассказов, поэм и повестей, а также прозаических и поэтических романов − как на украинском, так и на русском языках. Немало и книг переводов русской классики и передовых русских поэтов. В том числе Николая Рубцова и моего земляка по рождению, воронежца Анатолия Жигулина.

      Кроме этого, храню по одному экземпляру множество журналов, в которых доводилось печататься: «Київ», «Вітчизна», «Літературний Чернігів», «Вежа», «Донбасс», «Лугань», «Бахмутский шлях», «Слобожанский Луг», «Славянские колокола», «Пять стихий», «Холодный Яр», «Рідний край», «Северо-Муйские огни», «Приокские зори», «Животный мир», «Склянка часу», «Жемчужина» и другие. А также публикации в электронных порталах «9 Муз», «Литера», «Мегалит», «Порт-Фолио», «Литсовет», «Литературная Канада»… Рядом с ними − многочисленные коллективные сборники, альманахи, а также Всеславянская антология поэзии «Река и третий берег», которая вышла в Болгарии, на болгарском языке… Получается, что печатался в Киеве, Луганске, Донецке, Черкассах, Каневе, Чернигове, Кропивницком, Днепре, Сумах, Полтаве, Москве, Туле,  Вильнюсе, на Урале, в Белоруссии, Бурятии, Германии, Греции, Болгарии, Польше, Австралии, США, Канаде…

    Из литературных наград: Международная литературная премия имени Н.Гоголя «ТРИУМФ», Международная литературная премия им. В. Даля, Международная премия фонда Воляников-Швабинских Украинского Свободного Университета (Нью-Йорк, США),  Всеукраинская литературная премия  им. В. Симоненко, Всеукраинская литературная премия «Благовест», премия МСП им. Т. Г. Шевченко, премии имени  Б. Гринченко, М. Чернявского, Б. Горбатова, А. Стаханова, премия альманаха «Свой вариант», премия «Золото переводов. Мастерство переводчика». Был признан лауреатом Международного литературного конкурса «Козацька балачка» (Киев) и Международного литературного конкурса имени Николая Рубцова «Звезда полей» (Москва).

    В 1971-м основал Межгородское литературное объединение имени Б. Горбатова, которое имеет филиалы в двух городах Луганщины.  Значительно позже, совместно с Луганской областной писательской организацией, была учреждена литературная премия имени Б. Горбатова, лауреатами которой уже стали многие известные писатели Донбасса.

     В течение многих лет поддерживаю связь с литовским Поэтическим Содружеством «МИР», литературные альманахи, а также личные книги  которого редактирует и издает моя землячка, Валентина Екатериничева (Фатеева), периодически собирающая под обложкой своего издания авторов из разных республик бывшего Союза.

     За многолетний шахтерский труд отмечен «Шахтерской Славой» всех трёх степеней, являюсь Почетным гражданином моего родного города Первомайска.

     Один из редакторов Международного журнала и портала «9 Муз» (Греция).

      Член Славянской литературной и артистической Академии (Болгария).