Сергей ЕВСЕЕВ

…И вот сижу я в поезде, чаек попиваю, кружка за кружкой (кто ездил в поездах, хоть раз в жизни, знает, как хорошо там пьется чай), да в окошко поглядываю. А там – красотища! Да такая, что взгляд вдруг начинает «туманится нежданными слезами и что-то вечное постучалось в душу ко мне» (на склоне бурных лет, растраченных, надеюсь, не напрасно стал замечать за собой, что цитирую не только любимых Есенина, Пастернака, Бродского, но и самого себя, любимого). Проезжаем живописные места: Рамадан, Лубны, Миргород. В общем, южное направление. А весна уже в самом соку –  вот-вот уже готова превратиться она в лето красное: зелень кругом уже далеко не ранняя, сады буяют пышным разноцветьем. А за ними – белые уютные домишки, церквушки, элеваторы, сменяющиеся бескрайними лесами и полями. В общем, все, как рисовали когда-то на первых страницах школьных учебников «Родной речи»: благодатный, счастливый и богатый край – благословенная Украина! 

Ближе к ночи, уже по темноте, проезжали Полтаву. На полукольце от Полтавы-Киевской до Полтавы-Южной вышел из душного вагона в тамбур. За окном на холме проплыли мимо слегка подсвеченные величественные купола Воздвиженского монастыря. Казалось, до них можно дотянуться рукой. Этот старинный монастырь часто изображают на своих нехитрых «лубочных» картинках  полтавские художники и продают потом их на местном Арбате – на смотровой площадке Ивановой горы, за Успенским собором, откуда открывается чудесный вид на «нижний город», на Подол, окаймленный со всех сторон зелеными дубравами. Сразу вспомнился Бунин, «Жизнь Арсеньева» – где-то здесь, на местном Подоле, на Леваде, и жил в свое время молодой поэт. Только вместо «типовых» многоэтажек там в те времена (конец 19 века) были сплошь сады и белые аккуратные домишки – все, что классик так проникновенно описал в своем итоговом романе… 

Поезд качнуло на стыке, вагонная дверь неожиданно распахнулась, с межвагонного перехода дохнуло ночной прохладой, запахом сырой земли, молодой зелени, перемешанным с острым железнодорожным духом: мазута и стали. Перешел к противоположному окну: густая вереница городских огней, как на огромном блюде, разворачивалась поодаль, в низине. Огоньки эти приветливо мерцали, словно подмигивая освещенным вагонам поезда, завершающего свое полукольцо в обход Полтавы. Чаша города плавно разворачивалась перед моим взором, как на гончарном круге. А справа по-прежнему виднелись купола монастырских старинных церквей – они постепенно удалялись и удалялись, и в конце концов темно-сизые шторки южной ночи окончательно сомкнулись, сокрыв от глаз чудесное это видение. Отчего-то тоскливо сжалось сердце и подумалось: а придется ли когда-либо еще увидеть всю эту красоту, охватить  ее своим жадным взором, раствориться в ней, никуда не торопясь, как было когда-то. И сколько еще красоты на пути этого поезда – впереди!  Под утро должен быть Славянск, где-то за ним Святогорск, а там, «над крутым обрывом, над синью Северского Донца» примостились белоснежные, легкие, воздушные, как фата невесты, постройки старинного Святогорского монастыря, убегающие по круче в гору – туда, где молился ночи напролет в своей пещере самоотверженный инок. Опять Бунин! Всю жизнь преследуют меня, как наваждение, и дивная вязь слов, и сам образ этого удивительного человека и писателя, ни с кем не сравнимого, ни на кого не похожего – настоящего новатора, первого «импрессиониста», если хотите, в русской литературе. Сколько раз собирался съездить на Святые Горы, к Святогорской лавре, но так и не съездил. Доведется ли еще, выпадет ли такая возможность? А ведь вот он Святогорск, по дороге, можно проснуться в четыре утра и выйти на безлюдной ночной станции в Славянске, а там – минут сорок на первом автобусе, и, глядишь, станешь одним из первых среди печальных и особо усердных в молитве старушек в светлых платочках на утренней службе. Какое, должно быть, несказанное счастье – встретить весенний рассвет в старинном монастыре на горе, над древней летописной рекой… 

Надо-надо будет обязательно, не откладывая в долгий ящик, съездить в Святогрск, в Лавру, – бились в голове беспокойные мысли в такт с мерным перестуком вагонных колес… 

Не судилось! Хотя ведь собрался уже было в прошлом году, в апреле, съездить туда хотя бы на день, проездные даже на работе выписал. Но не успел. Через пару недель буквально там уже вовсю шли боевые столкновения…

И вслед за Буниным я в душевном разброде снова и снова задаю себе этот риторический вопрос: «Где это все? Куда подевалось? Да и было ли вообще?»