Елена Николаева

/первая серия/

Хрустальная уборная

С пользой потратив первые три года своей жизни на чтение уличных вывесок и надписей на заборах, я вскоре переключилась на сказки и мемуары. Долго, помнится, удивлялась странному желанию средней дочери из "Аленького цветочка": Привези ты мне, батюшка, туалет хрустальный.

– Холодно ж на нём сидеть-то, господи! - искренне переживала я за купеческую дочь.

А когда дошла до мемуаров, стала сокрушаться по поводу человеческой бестактности: после спектакля бедным актрисам даже в уборной нет покоя, все кому не лень заходят, да ещё с цветами!

Пододеяльники

В Москве как-то не принято развешивать постельное бельё на улице. Но мы жили в новом микрорайоне, на Речном, куда ещё и метро не подвели, и телефонов не было, и, соответственно, цивилизация пришла позже. Поэтому некоторые домохозяйки из наших пятиэтажных небоскрёбов имени незабвенного Никиты Сергеевича вывешивали простыни, наволочки да пододеяльники на самодельных виселицах для белья, не оскверняя при этом взгляда гостей столицы.

Поздно вечером наша мама, объявив семье, что завтра мы впервые в жизни будем спать под белоснежными, пахнущими морозом пододеяльниками и что жить нам от этого станет намного веселее, отправилась с тазиком к виселице. А поутру, не позднее шести часов, пошла снимать обещанное нам чудо.

Сияющие чистотой, хрусткие в утренней свежести пододеяльники висели на том же месте. Однако, еще вчера одинаково скучно-белые, теперь они разительно отличались не только от себя прежних, но и друг от друга. На одном огромными буквами коричневой масляной краской было выведено известное каждому русскому короткое хлёсткое слово, а на другом – не менее известное, но чуть длиннее...

Все мамины усилия по уничтожению произведения искусства безымянного уличного художника ни к чему не привели: буквы, конечно, побледнели немного от участившихся с того утра стирок, но были вполне различимы. Денег на покупку нового постельного белья не хватало. Зато наша с сестрой жизнь, как и обещали, действительно стала намного веселее.

- Юлька! - грозно кричала я, когда мы укладывались спать, - ты опять моё одеяло взяла, не видишь, там (тра-та-та) написано?

- Да забери на здоровье, а мне мою (тра-та-та) отдай! - не отставала младшая сестрёнка.

Я могу только догадываться, как хохотали наши родители, слушая вечерние беседы своих воспитанных детей. Пожалуй, это был редчайший случай узаконенного существования двух матерящихся девочек из благополучной московской семьи.


Интервью

В анкете мы честно указали, что муж состоял. Обсуждение темы вызвало живейший интерес сотрудников американского посольства, пригласивших нас на интервью. Расскажите, говорят, по какому случаю в партию вступили.

Коммуналка, начала я в оправдание ошибок молодости, это такая квартира с соседями (румейты по-вашему). В одной комнате мы с мужем и двумя детьми, в другой – ещё одна семья с ребёнком, в третьей – Вовка с постоянно меняющимися гёрлфрэндами.

Как умещались вчетвером в одной комнате? Запросто: навечно разложенный диван, две детские кроватки, телевизор на санках (зимой потому что покупали), покрытая скатёркой табуретка – это столик журнальный. На общей с соседями кухне – три холодильника, три стола и плита газовая, одна на всех, зато у каждого своя конфорка, а четвёртая, слава богу, не работала.

Особенно весело по утрам бывало: на работу и в ясли-садики все примерно в одно время собирались... По счетам? Конечно, платили, а как же! – на троих делили. Только по поводу телефона постоянно спорили: соседи считали, что раз нас четверо, то и платить мы должны больше, а мы доказывали, что грудной ребёнок не может долго по телефону говорить. Нет, клининг-сервиса не было, у нас клининг-расписание в коридоре висело, и Вовка, сосед, вечно числа подделывал.

Наша коммуналка единственная в этом девятиэтажном доме на Октябрьском Поле оставалась, никак разъехаться не могли. Те, что с ребёнком, шесть лет стояли в очереди на квартиру. Почему не шла – шла очередь! Но каким-то таинственным образом все эти годы соседи оставались первыми, а те, кто за ними, давно обживали новые хоромы. Одинокому Вовке вообще ничего не светило, а на покупку кооперативного жилья денег не было ни у него, ни у нас.

Нет, помощи от государства нам не полагалось – у нас лишние 80 сантиметров были: по закону положено иметь не больше пяти метров на человека, а наши хоромы насчитывали 15 м 80 см. Только когда второй ребёнок родился, стало считаться, что мы имеем право называть себя очередниками. И так считалось еще четыре года, пока муж не сдался и в партию не вступил. Как зачем? Ведь квартиры распределялись среди руководящих работников, а кто ж тебя назначит, если ты не член? И года не прошло, как нам от его работы квартиру выделили. Старшая дочь к тому времени в школу пошла. Мы как переехали, так на следующий день из дружных рядов и вышли. Теперь понимаете?

Американцы согласно кивнули и выписали нам билет в страну великих возможностей. Даже не пришлось давить на их нежное американское воображение рассказами о Камчатке, а то бы мне, пожалуй, место Кондолизы Райc предложили – наша спокойная московская коммуналка представилась бы им оазисом в пустыне по сравнению с камчатской: восемнадцать дружных румейтов с маленькими детишками на одну кухню и один туалет без ванны и без горячей воды. Длиннющий коридор, по которому наша трёхлетняя дочь несётся на всех парах из кухни, влетает в роскошную восьмиметровую комнату и, глядя на меня, мать свою, кричит радостно:

- Тётя Лена! Тётя Лена! У вас кипит!


Диспансеризация

Встреча с гинекологом была назначена у него в кабинете. Двенадцать осиновых листочков трясутся под дубовой дверью – кучка семнадцатилетних девочек из престижной МИДовской школы ожидают своей очереди на экзекуцию, опустив глаза от смущения. Мы не были ни больны, ни беременны – это называлось диспансеризацией.

Наташка по списку шла первой. Благословив подругу, остаюсь в коридоре. Жду, волнуюсь, стесняюсь.

Пуля, вылетевшая из кабинета через десять минут, оказалась Наташкой. Увидев её красное лицо и надетую наизнанку юбку, мы прижались друг к другу ещё плотнее.
- Ну что? - фальшиво бодрым голосом спрашиваю я, изгнав из головы миллион неприличных мыслей.

Она шепчет:

- Ленка, ты знаешь, что такое плечи?

- Хм. Конечно, знаю. Вот они. - И себя по плечам хлопаю.

Пришедшая в себя Наташка хохочет:

- Вот и я так думала!

Ну кто же тогда знал медицинскую профессиональную терминологию! Ну какой же нормальный человек мог догадаться, что у гинекологов принято подставки для ног, прикреплённые к смотровому креслу, "плечами" называть!

Доктор – импозантный пожилой джентльмен – говорит моей девственной подруге:

- Раздевайтесь, мадмуазель, ноги на плечи.

А сам, отвернувшись для приличия, склонился над умывальником, который в непосредственной близости от кресла находился – кабинетик-то крошечный.

Разделась моя Наталья, прилегла на кресло гинекологическое, попыталась ноги себе на плечи пристроить – не вышло. Тогда, поразмыслив и тонко оценив ситуацию, она медленно опустила их на плечи стоявшему к ней спиной врачу...

Утренние сборы

Это сейчас мюсли, йогурт да тост по утрам, а нас мама перед школой жареной картошкой с мясом кормила. Сначала папу, затем нас с сестренкой, кошку с собакой, рыбок с попугаем – не забывая при этом каждого чмокнуть-погладить-проводить, посуду сполоснуть, пол подтереть, обед на плите по кастрюлькам разложить, мусор выбросить, ведёрко на место закинуть и – вперёд, на полный рабочий день на благо отечества автобусом, метро и синим троллейбусом по Садовому кольцу...

Однажды, блеснув в очередной раз мастерством в приготовлении утренних кулинарных изысков и потратив на сервировку кухонного стола больше времени, чем обычно, мама впопыхах пропустила последнее действие: мусор вынесла (благо мусоропровод у нас на лестничной площадке, поэтому ведёрко маленькое было, лёгонькое такое, пластмассовое) и – помчалась на работу...

Лишь в автобусе, когда понадобилось из кошелька мелочь достать, обнаружила моя реактивная мама, что вместо сумочки у неё на руке ведёрко висит – лёгкое такое, очень женственное, пластмассовое, ну попахивает немножко, ну так что ж.


Сливочное масло

До четвёртого класса я училась в интернате. Нет, я не сирота, просто интернат был английский, вот родители и строили моё блестящее будущее.

С понедельника по пятницу мы учили неправильные глаголы и питались неправильной пищей. В частности, сливочным маслом. Этот мерзкий жёлтый квадратик, сначала твёрдый и холодный, а к концу трапезы – растаявший и размазанный алюминиевой ложкой по периметру тарелки, этот отвратительный жёлтый квадратик, который в обязательном порядке вменялось употребить на завтрак каждому советскому школьнику, снился мне потом долгие годы.

В нашем дружном 2-ом "А" масло не любил никто. Кроме одного мальчика. Он его не просто ел – он его поглощал в огромных количествах. Нет, ему не было положено больше, чем нам – он нас выручал. За десять копеек мы ему это масло продавали! И ещё спасибо говорили, что согласился на уникальный товарообмен: мы ему кусок масла и гривенник, а он масло в рот и монетку в карман.

Мы мальчику были чрезвычайно благодарны. Ни у кого не возникало крамольной мысли пожалеть сэкономленный за выходные на мороженом и лимонаде полтинник, мы искренне считали, что маленький бизнесмен ненавидит масло не меньше нашего, но уровень благородства в его крови выше, чем уровень холестерина.

Мальчик был толстым, но над ним никто не смеялся, его уважали, им гордились и даже иногда "бэшникам" одалживали, бесплатно.


Анализы

К Вовке, нашему соседу по коммуналке, приехала мама из солнечной Грузии – на сынка посмотреть, заодно и подкормить немножко. Мама была замечательная. Каждый день она потчевала изумительными, настоящими грузинскими блюдами не только Вовку, но и всё наше семейство, питающееся большей частью бульонами, оладушками из блинной муки и манной кашей.

В то утро я спешила с младшим сыном в поликлинику – нужно было отнести анализы, с большими сложностями помещённые накануне в стеклянную баночку и спичечный коробок.

Мы опаздывали; мешающиеся под ногами соседи без устали сновали из комнат в туалет и обратно; радиоприёмник в общем коридоре надрывался слабым голосом Константина Устиновича, лично руководившего из Центральной клинической больницы поворотом вспять северных рек; Женька капризничал, коляска не раскладывалась... – одна лишь Вовкина мама, пребывавшая в законном отпуске, безмятежно восседала на кухонной табуретке, словно царица Тамара на троне, и спокойно наблюдала за нашим обычным утренним дурдомом, ждала, когда мы все разбежимся, чтобы начать свои грузинские ритуалы на коммунальной газовой плите.

Наконец справившись с коляской и схватив в последний момент сыновьи баночки и коробочки, мы улетели в поликлинику...

Дальше – коротко. Медработник, ответственная за приём детских какашек, была немало озадачена, обнаружив в спичечном коробке с именем моего ребёнка аккуратно уложенные производителем спички. Я же смотрела в распахнувшиеся от удивления глаза медсестры, а видела изумлённый взгляд красивой, высокой, интеллигентной Вовкиной мамы, настоящей царицы Тамары, открывающей коробок "спичек", по ошибке оставленный мною на общей кухонной плите...

Когда вечером мы собрались за Вовкиным столом, мама, с неповторимым грузинским акцентом и мягким юмором, рассказывала свою версию этой истории:

- Бэру я этот кхарабок...


Школа дворников

Чем только не пугают маленьких детей: и волчок тебя серенький за бочок, и Бармалей в Африку не пустит, и Мойдодыр с тобой, мытым и немытым, разберётся.

Мы пошли другим путем. Мы своих Школой дворников пугали. Игрушки не убраны – ай-я-яй, вот отдадим тебя в Школу дворников. Воспитатели жалуются – ну всё, одна тебе дорога: после сада прямиком в Школу дворников, а оттуда без экзаменов в ПТУ. Очень действенный метод воспитания маленьких детей.

Как-то прихожу домой – в коридоре два огромных рюкзака висят со скомканными шмотками и сломанными игрушками, и на каждом рукой моего мужа написано крупными печатными буквами: "В Школу дворников". А будущие дворники ревут в три ручья, шубы свои натягивают – в школу собираются...

В другой раз, возвращаясь с прогулки, держу обоих сорванцов за руки, болтаем о том о сём. Погода чудная, апрельское солнышко пригревает, за школьной оградой ребятишки с граблями, лопатами и метёлками носятся – ленинский субботник.

Ладошка у моей старшей грязнули вспотела, глазки запрыгали:

- Женька, Женька, смотри, вот же она, наша Школа дворников!


Лебединое озеро

На Камчатку мы отправились не только за туманом. Терять было нечего, а возможность заработать на первый взнос за кооперативную квартиру существовала.

В первую же ночь нашего пребывания в городе, окружённом сопками, деревянное строение, гордо именовавшееся местными властями "гостиница", оказалось в эпицентре землетрясения. Во всяком случае, я в этом не усомнилась, проведя несколько часов с зажмуренными от страха глазами. К утру, правда, заметила странную закономерность: толчки ощущались лишь в тот момент, когда мимо нашей гостиничной постройки проезжала машина, причём сила подземных колебаний напрямую зависела от марки автомобиля: легковушки вызывали плавное пошатывание кровати – не больше 3 баллов, полночи мысленно замеряла я по шкале Рихтера, – а от грузовиков начинали раскачиваться лампочки и дребезжать стаканы...

Через два месяца, освоившись с "землетрясениями" и получив комнату в ещё более дремучей коммуналке, чем та, что мы оставили в Москве, затребовали у родителей своего ребёнка. Мама с папой пытались нас отговорить, пусть, мол, малышка немного с нами поживёт, но мы так соскучились по единственной в то время дочери, что не вняли голосу разума.

С самолёта, как водится, за стол. Я постаралась: приготовила её самые любимые блюда, самый сладкий компот и самый слоёный торт.

- Что ты хочешь, доченька? - указывая на разносолы, опрометчиво спрашиваю наше трёхлетнее чадо.

- Суп с лебедями, - скромно отвечает оно.

Мы с Мишей переглянулись – это, пожалуй, единственное, чего у нас на столе не было.

- А как насчёт...

- Нет, - настаивает оторванный от бабушки и дедушки ребёнок, - желаю суп с лебедями!

Она ходила голодная до следующего вечера, так как лебеди на Камчатке – птица редкая, а телефонная связь с Москвой в те времена была, мягко говоря, нестабильной.

- Ма-а-ма! - рыдала я в трубку. - Какие лебеди? Чем вы её кормили? У нас здесь нет никаких лебедей!

- Боже мой, это так просто, - спокойно отвечала моя далёкая мама. - Берёшь бульон – это озеро. Посыпаешь зеленью – это камыш. Заправляешь макаронными рожками – это лебеди. Все вместе получается лебединое озеро. Ты же знаешь, как она без сказки плохо кушает...


Дачники (грустная флэшка)


Сказки о том, что свежий воздух полезен для детского здоровья, придумали неопытные взрослые. Ребёнку полезна мама. Если её нет рядом, если она неизвестно за какими тридевятью землями в душной Москве, а ты, такой маленький, беззащитный и оттого несчастный, поглощаешь витамины в летнем выездном садике за городом, свежий воздух – вреден.

Эта мысль зародилась в яслях-на-пятидневке, куда меня пристроили мои совсем зелёные девятнадцатилетние родители; оформилась в саду-на-пятидневке, укрепилась в интернате-на-пятидневке и приобрела совершенно законченный вид с появлением собственных детей.

Таким образом, пройдя курс молодого бойца в разного рода детских колониях строгого режима без права переписки, я не задумываясь устроилась на работу в летний выездной садик и на законных основаниях отправились в сказочную Тарусу. Меня устраивало нянечкино расписание: сутки через двое. Отработав смену, я имела полное право следующие сорок восемь часов беспечно разгуливать по лесу со своими ребятишками, собирать ягоды и цветы, плести венки и дышать свежим воздухом.

Благодарности от детей до определённого возраста ждать бесполезно. Когда двухдневные каникулы подходили к концу, приходилось подолгу объясняться со своим ревущим в три ручья семейством, взывавшим к материнской совести – как тебе, мамочка, не стыдно! – прежде чем отправить обоих в группы на временное воспитание.

При этом сердце моё разрывалось на мелкие кусочки. Но не оттого, что родные крошки на сутки "осиротели", а из-за тех, с кем мне предстояло эти длинные сутки провести.

Я их всех любила. Исполняла не только обязанности нянечки, но и читала им книжки, рассказывала сказки, пела песни, укладывая спать, а сердце продолжало разрываться, когда я смотрела в их глаза. В синих, чёрных, зелёных, голубых и серых глазках сосредоточилась вся скорбь маленьких дачников. Они играли, прыгали, смеялись, пели, слушали сказки, ссорились и мирились на свежем воздухе... а взгляд их постоянно возвращался в одну и ту же точку, к деревянным крашеным воротам, откуда могла появиться, но так долго, целое лето, не появлялась МАМА.


Потеря

На Камчатке не столько холодно, сколько снежно. Зимой из окна нашей коммуналки на втором этаже можно было выйти на улицу по сугробу, подпиравшему подоконник. Снег, сначала белый и пушистый, через день становился чёрным и плотным.

В то утро пробираться по свежевыпавшему, непротоптанному снегу с допотопной коляской было особенно тяжело. Двухмесячный Женька сладко спал, укутанный восемью одеялами, в плавно раскачивающемся ящике на колёсах, взятом в пункте проката за 12 рублей 50 копеек в месяц.

Толкать коляску классическим способом, перед собой, было совершенно невозможно, поэтому, повернувшись спиной к моей спящей драгоценности и вывернув руки как гимнастка на брусьях, я медленно ползла вперёд. Ничего, - подбадривала сама себя, - скоро руки привыкнут, и мне станет легче. Будто услышав мои рассуждения, коляска покатилась веселее, и я уже не ползла, а почти шагала по сугробам. Люди что-то кричали мне вслед, но я не обращала внимания – берегла силы.

Гонка прекратилась, лишь когда один из прохожих дёрнул меня за воротник и громко прокричал в самое ухо:

- Девушка, вы ребёнка потеряли!

Оглянувшись, я увидела сначала колею, оставшуюся от колёс моего танка, а уж потом, метрах в шестидесяти, сиротливый свёрток из восьми одеял, с осторожностью передаваемый с рук на руки сердобольными прохожими.

Свёрток молчал. Более того, он спал. Ни пятибальная колдобинная качка, ни внезапное падение с высоты, ни холодный камчатский снег не смогли нарушить здоровый сон моего ребёнка.

Товарищ Лена

По распределению после МИДовской школы большинство моих сокурсников попали за границу, в посольства и консульства. Меня же оставили в Москве, при дипкорпусе – наверное, как самую способную и к тому же единственную без поддержки МИДовских работников, в просторечии именуемой блатом. Так я очутилась во вьетнамском посольстве.

Вьетнамских государств в то время было два: Южное и Северное. Вывеска на здании моей первой в жизни работы в Карманицком переулке гласила: Посольство революционного правительства Южного Вьетнама в Москве.

В мои дообеденные обязанности входило: застенографировать под диктовку начальства пару важных посольских писем, разобрать корреспонденцию, а также помочь вьетнамским товарищам в издании революционного журнала с текстами на русском языке. После обеда всему посольству вменялось: два часа играть в настольный теннис, а с трёх до шести принимать участие в отмечании какого-нибудь вьетнамского или советского праздника. В девятнадцать лет мне удалось перекрыть жизненную норму обыкновенного человека по числу отбитых теннисных мячиков и количеству выпитой рисовой водки.

С утра ко мне в кабинет заглядывал Чак, наш атташе, и, после ставшего уже привычным приветствия: доброе утро, товарищ Лена! – раскладывал на столе листы желтоватой бумаги, на которую мне предстояло нанести текст будущего номера. Цвет бумаги объяснялся тем, что она была покрыта воском. Надо было аккуратно вставить этот листочек в печатную машинку без ленты и, сильно ударяя по клавишам, чтобы буквы вдавились в воск, перенести на него содержание очередной рукописи. Потом залить всё это какой-то чёрной тягучей гадостью и передать готовое произведение вьетнамским первопечатникам.

То, что они там писали, вызывало почти неудержимый смех, но до тех пор, пока за Чаком не закрывалась дверь, моё лицо оставалось печально-серьезным, в соответствии с важностью порученной миссии.

В пятницу вечером мне торжественно вручался ещё тёпленький журнал, а мои друзья не могли дождаться, когда я отпраздную очередной юбилей русско-вьетнамской дружбы, встану на подкашивающиеся от рисовой водки ножки и привезу им свежую прессу.

"После жестокого боя с противником, – читали мы вслух журнальные шедевры, переведённые на русский в целях экономии средств самими вьетнамцами, – бойцы Армии Освобождения, как и бойцы Красной Армии, любят петь песню "Катюша". Вечерами, в джунглях, раскачиваясь в гамаке с письмом от любимой в руках, боец Армии Освобождения тихо напевает "Катюшу", да и она приобрела такой вьетнамский славный облик".


Павлик Морозов

- Нам сегодня читали про Павлика Морозова, - объявила с порога наша шестилетняя первоклассница. - Он был герой, и я тоже буду героем!

Мой муж решил, что настала пора заняться воспитанием наследницы.

- Понимаешь, дочь, на самом деле всё было немножко по-другому. Павлик, конечно, был честным мальчиком, он выполнил свой пионерский долг, рассказав о спрятанном отцом зерне, но подумай сама, правильно ли он поступил? Ведь он предал своего отца, донёс на него. Разве это хорошо? Ну, давай я попробую тебе объяснить на примере.

Вот скажи, что у нас в доме самое ценное? – правильно, ваш с братом спортивный комплекс. Мы с мамой много работали для того, чтобы его купить.

Теперь представь себе, что приходит к нам в дом соседка, тётя Валя, которая целыми днями сидит дома, смотрит телевизор и не работает. Ей тоже хочется для своих детей спортивный комплекс, но у неё нет денег, потому что она не работает. Тогда она идёт в райисполком и заявляет, что у Николаевых есть спортивный комплекс, а у её детей нет. И люди из райисполкома решают забрать его у нас и отдать тёте Вале. Разве это справедливо? Что мы сделаем для того, чтобы сохранить комплекс? Конечно же, попытаемся его спрятать. И это не будет считаться преступлением, потому что это мы работали, а не тётя Валя....

Дочь кивала. Она поняла. Гордый отец, счастливый тем, что поучаствовал в воспитании ребёнка, с чистой совестью отправился спать.

Через несколько дней, за семейным ужином, Миша увидел грязные Лялькины руки, тянущиеся за хлебом, и отправил её в ванную.

- Ну ла-а-дно, папа, - услышали мы мстительное бурчание нашей по-новому воспитанной смены. - Ладно-ладно, папа, я молчала, но раз ты такой вредный, завтра же всем расскажу, что ты комплекс спрятал!


Мечтальщики

В школе по успеваемости я была второй от конца, уступив пальму первенства лучшей подруге Гальке. Учителям почему-то непременно надо было отрывать занятых людей от работы, вызывая их на ковер только для того, чтобы сообщить, что "Леночка умная девочка (как будто мои родители сами этого не знали), но учится и ведёт себя безобразно". Предполагаю, что если бы мои бывшие менторы узнали, что "умная девочка Леночка", окончив с грехом пополам английскую спецшколу, выбрала педагогический институт и стала учителем французского языка, они бы все умерли от разрыва сердца в один день.

Впрочем, французский был отложен до лучших времен, так как наши собственные дети учились ещё в начальной школе, и в знак солидарности я устроилась на должность учителя младших классов, ни разу об этом не пожалев.

Мне очень повезло с завучем. Александра Ивановна, впоследствии ставшая для меня Сашей, закрывала глаза на мои несоветские методы обучения. В январе, вместо того чтобы со всей страной скорбеть по поводу смерти вождя, я проводила урок памяти Высоцкого, и Александра Ивановна храбро делала вид, что из-за закрытой двери нашего класса вовсе не слышен знакомый хриплый голос, поющий для моих второклашек.

Маленькие ученики любили писать сочинения. Каждую неделю я придумывала новую тему, зная, что вместо разбора основной мысли "Ленина в Сокольниках" мальчишкам и девчонкам не терпится увековечить на линованной бумаге три заветных желания при наличии волшебной палочки или свои рассуждения о том, какими они станут через десять лет. Объявлялась тема очередного задания, юные сочиняльщики с энтузиазмом хватались за ручки и в течение сорока пяти минут, сопя и пыхтя, старательно выводили в тетрадках перспективы светлого будущего.

"Я обожаю смотреть кино про индейцев, - откровенничал непоседливый Юрка, - поэтому через десять лет я окончу университет и стану киномехаником".

...Иногда, тихими поздними вечерами, когда домашние мирно спят, я достаю из ящика письменного стола внушительных размеров папку, забираюсь в большое мягкое кресло, укутываюсь лохматым пледом и, заранее улыбаясь, начинаю перелистывать старенькие тетрадки с сочинениями моих школьных любимчиков. В той же папке, в отдельном конверте, хранятся приветы от Сашки, самого младшего из славных мечтальщиков. Эти красочные приветы в виде открыток долгие годы присылались мне к 6-му июня.

"Дорогая Елена Юрьевна!! – сквозь дремучий лес бесчисленных восклицательных знаков проглядывают неровные строчки, написанные крупным мальчишеским почерком. - Дорогая Елена Юрьевна!! Поздравляю Вас с днём рождения Александра Сергеевича Пушкина!!!"


Приёмыши (грустная флэшка)


Детей в школе много, а учителей мало. Однажды мне пришлось подменять заболевшую учительницу. Ольга отсутствовала два месяца, и за это время я привязалась к её второклашкам так же, как к своему классу.

- Ребята, - провозгласила я в первый день замены. - Сегодня мы будем писать изложение. Приготовьте листочки бумаги и ручки.

Тридцать два ученика, не обменявшись ни словом, встали, собрали учебники с парт, положили на стульчики, уселись на книжные горки попками и молча уставились на учителя, ожидая следующей команды.



- Что это вы делаете? - спрашиваю с любопытством.

- А это чтобы мы не подглядывали! - жизнерадостно сообщают хором.

Я онемела. Больше всего поразило не что, а как они это сделали: без тени смущения, совершенно спокойно, как само собой разумеющееся, будто это обычный и естественный ритуал – убрать предмет соблазна с глаз долой, тогда уж точно останешься вне подозрений.

Обыденность их объяснения – чтобы мы не подглядывали – вызвала в моей душе бурю протеста. Придя в себя, я отменила изложение и вообще всё, что было запланировано на тот день. Пока не прозвенел звонок с последнего урока, рассказывала маленьким зомби о самоуважении, доверии и презумпции невиновности, и они наперебой делились друг с другом историями, замешанными на чувстве человеческого достоинства. Не сразу, но всё же удалось убедить детей в том, что мне в голову не могла прийти мысль заранее подозревать их в списывании. А если бы даже кто-то и подглядел, – уверяла я, хорошо помнившая своё шпаргалочное студенчество, – то человек сам бы себя наказал: все излагают свои мысли, а он списывает чужие.

К вечеру я заболела. Ни кашля, ни насморка, но поднялась высоченная температура, сопровождаемая жестокой головной болью. Никто из домашних не мог ничего понять, а я знала: это реакция на утреннее потрясение. "Каких же бед можно натворить, – пылая жаром, представляла я, – внушая этим, пока ещё пластилиновым, созданиям мысль об их потенциальной нечестности. Какие же не любящие себя личности вырастут из малышей, которых с детства научили, что не уважать себя и безосновательно подозревать других – нормальное явление".


 Прошу руки


Моей руки добивались трижды. Последний раз пришёлся на тот момент, когда мама несла из кухни в комнату большую стопку тарелок по случаю торжества, о причине которого все догадывались, но делали вид, что ничего не происходит – обыкновенный семейный обед. Миша, предупреждённый мною, что "всё надо сделать по-человечески", не стал дожидаться застолья и произнёс заветные слова, когда маме оставалось два метра до пункта назначения... Осколки тарелок сверкали и переливались на паркетном полу, залитом ярким майским солнцем.

Первый же раз за рукой пришли довольно рано. В пять часов утра.

Звонок в дверь. Семнадцатилетняя я и мама в бигуди, обе в ночных рубашках, с опаской прошлёпали по коридору к двери и прислушались.

- Ирина Георгиевна, - на весь спящий подъезд без предисловий выпалил Серёжка. - Прошу руки вашей дочери!

Я хмыкнула, а оторопевшая мама, впустив просителя в дом, отправилась будить папу.

- Юра, Юрочка, проснись! Там пришли просить руки нашей дочери. Юрочка, Ю-у-ра, да проснись же ты наконец!

Папа приоткрыл один глаз и спокойно произнёс:

- Ириш, пойди, пожалуйста, и объяви всей очереди: руки в пять утра – не выдаются.


Большой театр


Москва. Центр. Час пик. Утомлённая автомобильными пробками молодёжь на заднем сиденье машины проваливается в незапланированный режимом сон, и я пытаюсь её реанимировать рассказами о памятниках столичной архитектуры.

- Ребята, ребята! - неестественно громко кричу я. - Вот это Большой театр. Видите, на крыше колесница бога Аполлона с лошадками? Когда вы подрастёте, мы попросим у гостей нашей столицы несколько лишних билетиков и всей семьёй сюда придем.

- Женька, - удивленно обращается встрепенувшаяся дочь к своему младшему брату, - ты не знаешь, почему мамочка так странно говорит? Мы же здесь бываем каждую неделю!

Я оборачиваюсь, а она поясняет:

- Ну да, конечно! Мы с папой после садика часто ходим в этот Большой театр и смотрим, как бегают лошадки...

Лицо водителя – моего мужа и их отца – меняло цвет от пурпурно-красного до серо-белого, а в моей голове наконец-то всё вставало на свои места. Их позднее возвращение из садика по средам объяснялось вовсе не пробками на дорогах, а тем, что садик находился в непосредственной близости от старейшего в России Центрального московского ипподрома на Беговой улице, и конные скульптуры над зданием Бегов действительно напоминали квадригу Аполлона, украшающую портик колоннады Большого театра.


 Путч 91-го


До отъезда в Америку оставалось долгих четыре года, и мы решили, что успеем поучаствовать в установлении демократического режима на родине. В первую ночь августовского путча народу у Белого дома собралось намного меньше, чем в последующие двое суток. Рассовав по карманам записки с именами, адресами и телефонами родственников на случай опознания трупов, мы с Мишей поехали защищать демократию.

Построив баррикады, отправляемся выполнять следующий приказ: тем, у кого есть машины, посадить в них как можно больше народу и разъезжать по пустынной ночной Москве, объясняя посетившим столицу танкистам, что в народ стрелять не надо, а лучше мирно разъехаться по своим Кантемировским и каким там ещё дивизиям.

Как наш "жигуленок" не лопнул, разместив в своем нутре двенадцать человек, не знаю. Помню, что мальчишки в танках, с сонными лицами, на наши вопросы "Знаете ли вы, где находитесь?" отвечали: нет. Когда им сообщали, что это Москва, с любопытством осматривались – Первопрестольная!

Смутно помню Ельцина в белой рубахе, без пиджака, толкающего речь из окна Белого дома и призывающего нас не оставлять его там наедине с Хасбулатовым; Ростроповича – то ли с дирижёрской палочкой, то ли с автоматом Калашникова в руках; грязные лица боевых незнакомых товарищей; постоянно меняющуюся информацию "Эха Москвы" о надвигающихся со стороны Калининского проспекта танках...

Когда привезли полевую кухню для защитников демократии, мы дружно построились в очередь в ожидании двух бутербродов, варёного яйца и свежего помидора. Вот тогда и услышала я то, что запомнилось больше всего из августовского путча.

Грязный, потный, уставший к четырём утра, но все ещё очень интеллигентного вида пожилой мужчина, стоявший в очереди перед нами, под звуки строительства баррикад и крики "Где же танки!" протянул покрытые ржавчиной руки за своим сухим пайком и вежливо осведомился у раздавальщицы:

- Девушка, скажите, пожалуйста, а помидоры мытые?


Роддом


В наши дни рожать в присутствии собственного мужа – обычное явление. Полная идиллия: улыбающаяся на белоснежных простынях жена держит за руку одетого в белоснежный халат любимого, а через некоторое время им вежливо сообщают, что родился мальчик. Или девочка. Скучно. Никакой интриги, никаких приключений. То ли дело раньше, где-нибудь в "Грауэрмана", которого давно уже нет на Калининском проспекте, как, собственно, и самого проспекта, переименованного в Новый Арбат.

Мы лежали дружными отрядами человек по двенадцать, орали от боли – иногда в унисон, иногда по очереди; медсестрички бегали от одной к другой со шприцем в руке и орали на нас, чтобы лежали спокойно – почему-то им очень важно было взять кровь из вены именно в тот момент, когда боль захлёстывала сознание и сопротивление становилось бесполезным. Нередко свидетелями таинства оказывались не только врачи и акушерки, но и разноликая, развесёлая толпа студентов-практикантов из медицинского института с тетрадками в руках и стетоскопами на шеях. Вот это была жизнь!

Ничего особенного в том, что в роддоме я умудрилась попасть в пересменок, не было: в обычной жизни очереди за дефицитом, будь то колбаса или телевизор, всегда заканчивались на мне, и последним отоваренным покупателем оказывался впередистоящий.

Девять утра, выхожу на финишную прямую, но именно в этот момент первая смена акушерок меняется со второй:

- Мы принимали в прошлый раз после девяти, вот и вы принимайте.

- Здрасьте вам! Без пяти было, поэтому вы и принимали.

- Ну коне-ечно, без пяти! Уже начало десятого было, тогда ещё заведующая, помните, заходила...

- Ничего подобного, она во вторник заходила...

- Да ты что, какой вторник, это в среду было. Меня в тот день как раз в школу вызывали, Серёжка стекло разбил, я точно помню...

Несмотря на страшную боль во всех органах и членах, я с нескрываемым любопытством следила за поединком. Они стояли в белых халатах и белых шапочках, первая смена невыспавшаяся, вторая не до конца проснувшаяся, и беззлобно препирались еще минут пятнадцать, не замечая возвышающийся холмик на поле их битвы.

Холмик больше терпеть не мог.

- Ребята, - взмолилась я, - вы мне хоть подскажите, что делать-то, я же на новенького!

Тут они очнулись, посмотрели в мою сторону, вспомнили о высоком долге и через полчаса дружно и весело, удвоенным составом, приняли на этот свет мою старшую дочь.


Наследство


Отпев необыкновенной чистоты и силы голосом в лучших оперных театрах страны, бабушка ушла на пенсию. Дом на Беговой улице, где прошло моё детство, до сих пор хранит воспоминания об уникальном голосе, так и не перешедшем никому из нас по наследству. Неугомонная же наша певица, недолго думая, устроилась на работу сначала в парикмахерскую, уборщицей, а позже – лифтёром в своём же кооперативном доме композиторов и художников.

Теперь, по прошествии лет, я понимаю, что наследство, неожиданно свалившееся на нас в виде хрустящей сберегательной книжки в день моего юбилейного дня рождения, было собрано бабушкой не за счёт богатых театральных поклонников, а потихоньку, месяц за месяцем, копеечка к копеечке, откладывалось из зарплаты, выдаваемой в парикмахерских и подъездах.

Две с половиной тысячи рублей с первой и единственной в моей жизни сберкнижки были сняты на следующее утро. Удивило, правда, выражение лица работников сберкассы: они с нескрываемым любопытством рассматривали нас с мужем в течение всего процесса и не спускали глаз, пока мы не скрылись с мешком денег за тяжёлой дубовой дверью, рванув на станцию метро Автозаводская за синего цвета мечтой – подержанным стремительным "Запорожцем".

- Бабуль, - позже пытала я. - А чего это твои приятельницы из кассы на нас так реагировали, будто мы не свои деньги снимаем, а государственную казну опустошаем?

Бабушкин ответ был сух, ворчлив и краток:

- Из-за вас я пари проиграла.

- ??

- Когда несколько лет назад на тебя книжку заводила, девочки предупреждали, что я не знаю современную молодежь: не пройдет, мол, и месяца, как от этих тыщ ничего не останется. А я уверяла, что внучка у меня экономная и бережливая, ей надолго хватит... Теперь я им торт шоколадный должна.


Мой президент


Каждый едет в Америку за чем-нибудь или от чего-нибудь уезжает. Лично я пересекала океан по зову сердца.

С Билли мы познакомились в холодный январский день 1994-го. В Москве стояли рождественские морозы, от работы до метро я неслась короткими перебежками, заскакивая в маленькие магазинчики, чтобы запастись продуктами и заодно согреться. У метро Лубянка оставалось только купить ребятам обещанные мандарины – и тут я увидела толпу.

Никогда, ни при каких обстоятельствах не участвовала я в массовых зрелищах зевак, но буквально накануне горел "Славянский базар", и я подошла узнать, не пожар ли опять. "Нет, - дружелюбно просветили меня. - Американский президент приехал. Вон он, самый высокий, в шапке".

Не узнать Билла Клинтона было невозможно. Он возвышался над толпой на целую голову, увенчанную серого цвета кроличьей шапкой-ушанкой, и выходил из маленького рыбного магазинчика на Никольской с таким видом, будто минуту назад подписал там важный международный договор. Толпа расступилась – позже я поняла, что его телохранители расчищали дорогу, а тогда мне казалось, что сама судьба толкала нас друг к другу. Он улыбался мне издалека изумительной американской улыбкой и шёл навстречу, лишь из вежливости пожимая руки всем, кто попадался на пути. Когда он приблизился, я уже не дышала.

- Хау аю дуинк, - охрипшим от волнения голосом откровенничала я со своим будущим президентом. - Энд хау дую ду.

Билл держал мою руку в своей гораздо дольше, чем допускалось дипломатическим этикетом. Монике Левинской и не снилась такая благосклонность нашего с ней президента на глазах у сотен свидетелей. Именно в тот момент я поняла, что поеду за ним на его край света, чего бы мне это ни стоило.

Больше мы не виделись. Жаль, потому что меня до сих пор мучает один вопрос: что его потянуло в тот маленький рыбный магазинчик, куда мы, выскакивая в обед за продуктами, без противогаза старались не заходить?


Комиссия

Наличие диплома учителя французского языка сыграло свою роль, и в конкурсе на должность нянечки в детском саду, куда удалось за относительно небольшую взятку пристроить детей, я заняла первое место.

Садик был ведомственный, а потому проверки случались чаще, чем в обычном районном, и медицинское освидетельствование детей проводилось по последнему слову науки.

- Скажите, пожалуйста, как воспитанники Николаевы из младшей и старшей групп себя проявили? – шутливым тоном и явно напрашиваясь на комплимент спросила я у той, что держала в руках листочки с приговорами.

Психологический работник подачи не приняла. С серьёзным видом порывшись в своих записях, коротко изрекла:

- Оба недоразвитые.

И добавила:

- Родителям мы такие сведения не даём, но вам как воспитателю – можно.

Я смалодушничала. У меня не хватило смелости признаться, что эти придурки – мои собственные дети. Зная нигилистский характер пятилетней дочери, первым стихотворением которой было: "Гуси, гуси – НЕ га-га!", я примерно представляла себе спектакль, который она вполне могла разыграть перед важными тётями и дядями. Но как серьёзный, покладистый двухлетний сын мог не проявить себя с более выгодной стороны!

- Ничего, - успокаивал меня вечером муж. - Как-нибудь общими усилиями поднимем на ноги наших дурачков.

А моя мама добавила:

- И вообще, это я виновата. Мы с Лялькой только первую часть "Евгения Онегина" выучили в прошлые выходные, а Женька пытался мне результаты сравнительного анализа БМВ и Хонды растолковать, но у меня оладушки горели, я не слушала.


Подводное царство

Лучшая подруга моей жизни бороздила просторы Чёрного моря и утопала в собственной зависти. Эта чёрно-белая зависть уже целую неделю взвивалась маленькими сверкающими фонтанчиками вокруг её мокрой печальной фигуры.

В то лето мы все вместе отдыхали под Новороссийском. Палатки стояли прямо на берегу моря, и обе наши семьи купались с утра до вечера не просыхая.

Мы с сочувствием относились к Алкиной зависти, она была нам понятна: все участники экспедиции, включая детей, дружной стайкой скрывались в пучине бирюзового моря, а затем выныривали и взахлёб рассказывали ей, какая там неописуемая красота: рифы, рыбы, водоросли и кораллы.

- Я так хочу это увидеть! - рыдала моя подруга, пытаясь в очередной раз утопить свое нетонущее тело.

Выручил Володя, её муж. Притащив откуда-то огромный круглый камень, он торжественно вручил его своей любимой и отправил на дно. Мы нырнули следом.

Под водой, крепко держась за камень, Алка разглядывала рифы, а мы разглядывали её. Глаза в маске расширились, насколько могут расшириться прекрасные татарские глаза, они источали восторг и изумление – знакомство с подводным царством, похоже, превзошло ожидания. Мы же, счастливые тем, что так здорово придумали с камнем, выступали в качестве гостеприимных новосёлов, гордо демонстрирующих каждый квадратный метр своих новых апартаментов...

Мы пропустили тот момент, когда глаза в маске забили тревогу. Выражение восторга сменилось гримасой ужаса, мы удивлённо оглядывались, пытаясь найти причину её волнения, но кругом были те же рифы, кораллы и разноцветные рыбки. Наша русалка обречённо сидела на морском песочке, обхватив свой волшебный громадный камень, и умоляюще смотрела на нас, закатывая несчастные глаза.

Вовка догадался первым. Он бросился к жене и вырвал камень из сцепленных рук. Алка, словно пробка из бутылки шампанского, вылетела на поверхность.

Вечером у костра моя храбрая подруга с восторгом описывала своё знакомство с морским миром, а мы безуспешно пытались добиться у неё ответа на простой вопрос: почему, когда кончился запас воздуха, она не отпустила камень и не вынырнула...


Новоселье

Мама не знала себе равных в приготовлении алкогольных напитков для нашей семьи, обладающей весьма утончённым вкусом.

То была не мутная жидкость с запахом сивухи, а произведение искусства, разлитое, в соответствии с содержимым, в фирменные бутылки: огненная жидкость, настоянная на можжевеловых почках, шла в бутылку из-под джина; на перегородках от грецких орехов – в бутылку из-под французского коньяка. Прозрачное как слеза и очищенное с помощью активированного угля мамино творение разливалось в бутылки из-под финской водки, а в сосуд с будущим ромом добавлялась тонкая струйка жжёного сахара, придавая восхитительный вкус любимому напитку капитана Флинта.

Аппарат со змеевиком был сотворён с безукоризненной точностью моим папой, инженером-конструктором, который в свободное от домашних дел время строил советские ракеты. В основе конструкции находился большой алюминиевый бидон – подарок знакомого колхозника, сдававшего в такой посудине молоко государству.

В то время, когда вся страна безмолвствовала по случаю принятия антиалкогольного закона, мы потягивали "Камю" или "Мартель" – в зависимости от настроения – из широких коньячных рюмок, подогревая их в руке согласно правилам коньячного этикета, или весело выкрикивали предсмертную фразу знаменитого капитана: "Дарби МакГроу, подай мне рому!"

Желая сохранить древние семейные традиции, родители торжественно передали нам аппарат вместе с подробными инструкциями по эксплуатации – в качестве ценного подарка на предстоящее новоселье.

Отслужив семь лет в коммуналке и получив долгожданный ордер на квартиру, мы переехали в тот же вечер, без детей и без вещей, но с аппаратом.

Дом ещё не был заселён, отопление отсутствовало, лифт бездействовал – боже мой, какая это всё ерунда по сравнению с несколькими годами коммунального хозяйства! – мы одним махом взлетели на пятый этаж, отыскали кухню, зажгли свет и принялись священнодействовать. Подключив все шланги, куда учили, и отрегулировав медленное нагревание приготовленной заранее бражки, пошли прогуляться по окрестностям.

В десять часов вечера, когда в окнах зажигается свет, можно без труда определить, сколько в доме заселённых квартир. В соседнем горели почти все. Причём в некоторых из них видны были какие-то люди, прильнувшие к стеклу и странно застывшие в одинаковых позах.

Мы обернулись в ту сторону, куда, судя по повороту головы, были устремлены их взгляды.

Наша семнадцатиэтажная вожделенная мечта стояла тёмной гигантской глыбой. Лишь маленький лучик света бил в глаза любопытным соседям – это сверкала единственная в ещё не заселённом доме ярко освещённая новая кухня, без мебели и занавесок, с гордо восседающим на плите громадным самогонным аппаратом и резиновыми шлангами, подключёнными к водопроводному крану.


 Генеральская внучка

- Ваш прапрадед по бабушкиной линии был простым деревенским почтальоном, - раскрываю детям секреты их происхождения.

Увидев несчастное лицо дочери, добавляю:

- А другой ваш прапрадед был царским генералом. Хорош собой, храбр и благороден, – и показываю портрет нашего родоначальника, Оскара Оттовича Крюгера, генерала русской армии, немца по происхождению, в безукоризненном мундире со сверкающими на плечах эполетами и в брюках с широкими лампасами.

Лицо моего пятилетнего сноба просветлело, и, гордо закинув голову, она сказала:

- Ну что ж. Теперь всё понятно. Значит, я внучка царского генерала.

Я подтвердила правильность её логики, добавив лишь, что не только она, но и её родной брат когда-нибудь станет гордиться своей родословной.

Лялька бросила взгляд на ничего не подозревающего двухлетнего брата и с поистине царским холодным презрением изрекла:

- Женя?? Женя – внук почтальона.



 Предпоследняя


Эта флэшка совсем свеженькая. Но раз уж она на меня свалилась вместе с остальными под лучами бледного октябрьского солнышка, пришлось её записать.

Несколько лет назад я отправилась в город моего рождения, к друзьям и родственникам. По прибытии категорически отказалась от их водительских услуг, желая окунуться в забытую атмосферу общественного транспорта. Спросила только у Алки, чем сейчас за проезд расплачиваются: мелочью, жетончиками, билетиками или ещё как.

Она долго рассказывала про новую систему талончиков, про вновь появившихся в Москве кондукторов и, видимо усмотрев замешательство в моих глазах, решила упростить задачу: "Вот тебе мой проездной, поезжай и ни о чём не думай".

Положив кусочек плотной бумаги в карман сумки, храбро отправляюсь знакомиться с родным городом.

На истерические крики в автобусе – Женщина! Женщина! – само собой, внимания не обращаю, так как, по простоте душевной, уверена, что ещё "Девушка, а девушка!"

Крики приблизились, и, наконец-то обернувшись, вижу огромную кондукторшу с кожаной сумкой наперевес.

- Чево это вы, женщина, не откликаетесь и за проезд не плотите?

Хах! Меня так просто не возьмёшь. Спокойно глядя в глаза сборщику дани, нащупываю в кармашке проездной и протягиваю великанше. Она принимается его разглядывать, при этом шевеля губами – читает. Потом поднимает глаза и говорит:

- Ну и что?

Тут я запаниковала. Это провал, - пронеслось в голове голосом Штирлица. Мне никаких инструкций по этому поводу не давали, и отзыва на пароль я не знала. Робко указывая на бумажку, неопределённо мычу: "Во-о-т". Она ещё минут пять внимательно изучает её и, уже совсем злющим голосом воскликнув: "Да кто ты такая, чтоб без билета ездить?!" – тычет мне в лицо моим проездным.

Я наконец-то разглядела его. Кусочек картона в руке кондукторши содержал надпись на английском языке: Елена Николаева, директор компьютерной школы, город Чикаго. Кто бы мог подумать, что размер российского проездного до миллиметра совпадает с размером нашей бизнес-карточки, которая волей случая завалялась в том же кармашке моей сумки!



 8-е марта

Славик был идеальным мужем. По утрам он нежно будил меня, укутывал ножки в тёплые, нагретые на газу тапочки, собирал котомку с едой и отправлял на работу. Вечерами встречал из института и кормил экзотическими блюдами собственного приготовления. У Славика был только один недостаток - это я. Справиться с ним он не мог. Поэтому, потратив три года на формирование моей личности, легко поддался на уговоры отойти на прежние холостяцкие позиции.
Эстафету перенял Мишка. Он настолько естественно вошёл в мою жизнь, что иногда кажется, будто мы выросли в одном доме. За несколько дней знакомства он постиг то, что загадочно зовётся "женской логикой", а на деле является элементарной истиной: женщине всегда нужно уступать в мелочах, а серьёзные решения принимать самому.
Моя самая большая жизненная удача пришла на рассвете, в Международный женский день 8 марта, который я отмечала в тюрьме.
Накануне вечером друзья пригласили в кафешку, что на Крымском мосту, а для того, чтобы я не мешала их молодожёнской воркотне, зазвали и Мишку. Вечер подходил к концу, мы с подругой вышли на лестницу покурить и обсудить мои впечатления. Усевшись на лавочку в пролёте между этажами, мирно беседуем, а я качаю ногой. Спотыкающиеся об неё мужчины весело и дружелюбно поздравляют нас с праздником. Только одному это не понравилось...
Наши мальчики разобрались с обидчиком быстро и по-мужски. Посетители кафе "Крымское" на одноимённом мосту, похоже, ждали этого момента давно. В драке участвовали все, кто ещё мог держаться на ногах. Никто не задавался вопросом, по какому поводу разборка – люди засиделись, и им необходимо было немного размяться.
Когда подали "газики" для развозки участников слёта, в одном из них оказалась и я, одинокая и потерянная своими друзьями. Не успев за такое короткое время разглядеть как следует лицо моего счастья, но припоминая, что оно было высокого роста, я поочередно бросалась на шеи сидящих и лежащих рядом высоких мужиков и с надеждой спрашивала: "Миша, это вы? Вы меня помните?"
Меня не помнил никто.
...По прибытии в районное отделение милиции, я, как единственная женщина среди героев битвы, была определена в отдельный номер, но не ранее, чем заботливые блюстители порядка сняли золотую цепочку с моей тонкой шеи – наверное, чтобы я от отчаяния не повесилась. У меня и мысли такой не было: через несколько минут я весело щебетала в компании очень симпатичных уголовников, которые вежливыми жестами через маленькое окошко моего люкса попросили открыть железный засов. Милиционеров, ответственных за мое перевоспитание, это почему-то обидело, и меня отправили в карцер.

Карцер в КПЗ – это звуко- и светонепроницаемая комната площадью в один квадратный метр. Ощущение полной нирваны мне о-о-чень не понравилось. Когда распахнулась бронированная дверь, я увидела в проёме три ярко освещённые фигуры, держащие друг друга под руки. Не узнать моего принца было трудно: он не только оказался самым красивым и высоким из тройки, но и единственным без милицейской формы. Я наконец-то бросилась на правильную шею, конвоиры растаяли, сняли с него наручники и поместили нас в одну камеру, строго-настрого приказав никого к себе не пускать.
Более счастливого 8-го марта в моей жизни не было. Выпустили нас, скорее всего, из зависти: мы целовались до утра, прерываясь временами лишь на то, чтобы покружиться по волшебной камере в танце под собственный аккомпанемент – модную в те дни "Читу-гриту, читу-маргариту". Золотую цепочку, на которой я предположительно должна была повеситься, милиция решила оставить себе – очевидно, всё ещё опасаясь за мою жизнь.
Через полгода великий М. написал по случаю нашей свадьбы свой знаменитый марш, ещё через девять месяцев родилась Лялька, за ней до кучи Женька, а мы с Мишкой теперь спорим по поводу того, чья очередь забирать из школы Сашку – нашего внука и американского гражданина, распевающего на весь Чикаго голосом Папандопуло "На морском песочке я Марусю встретил" и почему-то уверяющего свою учительницу, мисс Эс, что он родился в городе Москве, на Старом Арбате.


 Конец первой серии

 http://www.lexicon555.com/july11/flashki.htm