Юрий Савченко

Азиатские стихи

САЛАМ АЛЕЙКУМ

Кто б мог подумать: через столько лет

я захочу вам посвятить сонет,

прекрасные, но знойные края,

где юность беспокойная моя

блуждала в поисках утраченного дня.

Салам алейкум, прошлые года,

пески Ташауза, хивинские барханы,

Туя-Муюн, джейхунская вода…

Я вас приветствую, хоть вы – чужие страны…

КОМАНДИРОВКА

НА ГАЗОПРОВОД

(в пески)

Каракумы… Первый день на трассе.

Высадил биплан в сухом Узбое.

Под бытовкой, лежа на матрасе,

жду прохлады с первою звездою.

В сумерки работает монтажник –

зной дневной в пустыне нестерпим.

Здесь немало сварщиков отважных.

Газопровод покорится им.

Ночью засверкают вспышки радуг:

стык за стыком тянется труба.

Катарпеллер, будто на параде.

Мощь его важнее, чем судьба.

А к утру из торопливых строчек,

втиснувшись легко в рабочий раж,

собственный не разбирая почерк,

передам в газету репортаж.

ВИД С НЕБЕС

АН дрожит телегой на ухабах.

Под крылом проносятся пески.

На борту несет отнюдь не слабых

работяг, не терпящих тоски.

А внизу – колонна трубовозов

длинной вереницей… пыль – столбом!

Не для них синоптиков прогнозы:

в зной и стужу катят напролом.

ГУРГАНДЖ

Развалины стен... Мавзолей... Минарет…

Гургандж весь веками разрушен.

На стенах Текеша не солнечный свет.

То прошлое светит мне в душу.

Поодаль кустится, цветет саксаул,

вздымаются к небу барханы…

Когда-то был город – не тихий аул.

Теперь на земле этой - рана…

Мечом здесь прошелся лихой Чингисхан -

Гургандж превратился в пустыню.

Не выдержал натиска орд Хорасан.

Столица в руинах поныне.

В КАРАКУМАХ

Февральский вечер зябко стынет.

Бежит дорога в свете фар.

Настороженная пустыня

Поземки вздыбила пожар.

Ползут бесчисленные змейки

Из - под взбесившихся колес.

И норовит под телогрейку

Прокрасться исподволь мороз.

ДУМА О ПУСКЕ ВОДЫ

Мелиораторам Туркмении

За Хазараспрм, там, где Газ-Ачак

постройками припав к Тюя-Муюну,

кипит работа. С радостью в очах

ее вершат здесь те, кто сердцем юны.

И поднимает голову канал,

сопротивляясь взрывам мощью скальной…

«Осилим!» - верят те, кто побеждал.

И голос подтверждает эхом дальним.

Оно стремится от полей Тахты,

вдоль русла, через пустошь Каракумов

порывом радости свершившейся мечты,

хотя Харатова - еще тревожит дума.

Начальник стройки, будто генерал

перед большим, решающим сраженьем.

Он в штабе. Он почти не спал:

отмеривал шаги, «шаги-саженьи».

И в тишине, светлея вдруг лицом,

он слышал ритм рабочего размаха…

а мне казался древним мудрецом,

чья мысль и воля не подвластны страху.

Тревожит дума… Как же ей не быть?

Когда народ затеял строить реку.

И срок пришел в ней воду пропустить

на радость полю, к счастью человеку!

Хазарасп - Газ-Ачак, 1987

УРГЕНЧ-ДРЕВНИЙ

Куня-Ургенч – районный городок.

А в древности – известная столица.

Монгол её, конечно, превозмог

и, говорят, не уставал гордиться.

Я в поздние года там побывал.

Увидел мавзолеи, минареты…

Вокруг пески и солнечный накал!

Но все ж - не горячей, чем сердце у поэта.

ТАШАУЗ

В разбеге улиц обновленных,

во взлете смелых этажей

следы рабочих рук влюбленных –

подъем на дерзком вираже.

Здесь искони был труд в почете,

а ныне радостен вдвойне:

не на словах – в самой работе

поем мы славу новизне.

НА УСТЮРТЕ

На Устюрте ковыли, как море.

Для разбега ветру – есть простор!

Вся равнина в солнечном уборе

Ослепляет любопытный взор.

Довкесен, храня покой печали

В мавзолее любящих сердец,

Стражем возвышается ночами.

С ним лишь месяц – света скудный жрец.

Мне платО запомнилось когда-то:

Бесконечность степи…

Мавзолей…

Древняя сомнительная дата

Гибели

Двух любящих людей.

АРАЛ

Ночной Арал о скалы бился,

как дикий зверь.

А лунный свет едва струился,

вот как теперь.

Рвались над морем в клочья тучи,

А с моря – гром.

Да гребни пенные летучи.

И тьма кругом.

Топорщилась на мне рубаха.

И - дыбом чуб!

Такая жуть брала от страха!

Не умолчу.

В ХИВЕ

Меж медресе и мавзолеем

вознесся в небо минарет.

На нем века текущих лет,

под ним чинара зеленеет,

а под чинарой аксакал,

он от трудов земных устал.

В пиале чай зеленый млеет.

Над ним заметно вьется пар.

Невдалеке звучит дутар.

И Солнце небосвод лелеет.

Спиральной лестницей под небо

взбираюсь я на минарет,

где тридцать лет от роду не был.

И ныне мне преграды нет.

Хиву окрест, как на ладони,

осматриваю, не спеша…

волнуется моя душа,

трепещет будто от погони.

Старинный ханский городок

веков прошедших. И поныне

живет, раскинувшись, в пустыне,

где царствует седой песок.

САКСАУЛ

Саксаул весною – просто диво!

Розовым цветением украшен,

На бархане дремлет сиротливо.

Одинокий и совсем не страшен.

Силу жизни из глубин корнями

Добывает он под солнцем жгучим.

Ветры-суховеи его мучат.–

Терпелив он. И…роднится с нами...

У ГОР КОПЕТ- ДАГА

У гор Копет-дага,

В долине Чули

В июньском немыслимом зное,

По сочной траве,

Где следы пролегли,

Блуждали счастливые – двое.

Глаза их влюбленно

Смотрели в глаза,

Природа вокруг ликовала.

Им всё - нипочём было!

Дождь ли, гроза...

Кукушка года куковала…

Теперь эту память

Я в сердце храню:

Далёкие, милые годы…

И образ тот юный

Поныне люблю,

Ушедший в небесные своды.

ЗА ЗЕМЛЮ СВЯЩЕННУЮ НАШУ

«Есть выступить на охрану государственной границы Союза

Советских Социалистических Республик!» — торжественно,

как присягу, произнесли комсорг заставы ефрейтор Анатолий

Река, комсомольцы Александр Автономов и Николай Перекатнов.

Из публикации

Дозор шагал наезженной дорогой.

Застава скрылась где-то позади.

Был чётким шаг, весь ритм движенья строгий.

Сердца стучали, как в одной груди.

Лучилось солнце в беззаботной неге.

Зной, как струна, звенел от тишины.

Вольготно хлопок выкинул побеги.

Трудились люди, радостью полны.

На зелени полей, как вспышки радуг,

Сверкали платья юных поселян,

Спешила комсомольская бригада

Работу выполнить — ей срок короткий дан.

И песнь взвилась легко, ширококрыло,

И труд, и мир восторженно хваля:

«О, Родина моя, как сердцу мило

Твоё безбрежье — русская земля...»

Солдаты шли, девичьей песне рады,

Чеканя и впечатывая шаг,

Как мимо Мавзолея на параде,

Как в бой идут, когда нагрянул враг.

И каждый вспомнил сердцу дорогое...

Невесту.

Мать.

Любимую жену...

Но — мысли прочь! Шли вдоль границы трое,

Шли, охраняя мир и тишину.

Комсорг Река в строю всегда был первым,

И в нынешнем дозоре — впереди.

Как в кулаке — натянутые нервы,

Оружье — в изготовке на груди.

След в след за ним шёл Автономов Саша,

Последним — Перекатнов Николай.

И каждый знал: земля здесь всюду наша,

А по реке — её передний край.

Но к берегу — подать рукою:

Его скрывают дебри камыша...

С привычной бдительностью

Шли дозором трое,

Чуть учащённей, может быть, дыша.

Вдруг Анатолий на мгновенье замер,

Вдох затаив, беззвучный подал знак —

И встретился с бандитскими глазами:

Из камышей прицеливался враг.

«Ложись!» — скомандовал.

И тут же грянул выстрел,

Предательски, вспугнувший тишину.

Пальба открылась, будто враг замыслил,

Коварству следуя, вновь распалить войну.

Собрав всё мужество, всю волю и бесстрашие,

Чтоб выполнить свой долг наверняка —

Прогнать врага с земли священной нашей,—

Жизнь не щадил свою комсорг Река.

Друзья строчили непрерывно, ладом.

Винтовочные выстрелы — в ответ.

И чувствовал ефрейтор с сердцем рядом

Вселяющий отвагу партбилет.

Но силы таяли, хлестала кровью рана.

Оружие качнулось — не поднять...

Вдруг чудится, как будто из тумана

Идёт к нему в платочке чёрном мать.

«Натолий, что ты? Что с тобою, милый?

Крепись, дитятко, малость подмогну.

Дай автомат...» — и ну, что было силы...

Весь гнев,

Всю ярость —

В очередь одну!

Сознанье меркло, но в его просветы

Река ловил из прошлого слова:

«Натолий, сын мой, свято чти заветы,

Которые - всю жизнь я чту сама:

Люби Отчизну преданно и нежно,

Как мать свою. Корыстью не греши.

В нестерпный зной или зимою снежной,

Нужда придёт — помочь ей поспеши!

И честь свою храни почище ока.

Ты пуще жизни честь свою цени!

А встанет выбор... умереть до срока?..—

Не запятнай мои седые дни!

Я ныне ведаю, что значит — мать солдата:

Долг и ответ — обоим пополам.

И коль случится — встретим супостата!..

А ветер прах развеет по полям».

«И вот она своё сдержала слово»,—

Мелькнула мысль и вызвала порыв:

Взгляд молнией сверкнул неистово, сурово.

Комсорг поднялся, автомат схватил…

Но, сделав шаг неловкий, он качнулся,

В бой устремлённый, но совсем без сил!

Упал на землю. Горько улыбнулся.

В сознание уже не приходил…

Не знал — с заставы помощь подоспела.

Бандиты от расплаты не ушли.

Лежал он ниц. Ковыль касался тела,

Пел жаворонок древний гимн земли.

Товарищи склонились над героем.

Скорбя, парторг проглатывал слова...

С печалью шли к заставе чётким строем.

Всех память сердца к подвигу звала.