Лидия Рыбакова

Об авторе:
Лидия Рыбакова  - поэт, прозаик, член Союза писателей России, Союза журналистов России, Союза писателей-переводчиков, Международного общества им. А.П. Чехова, Международной гильдии писателей.

Родилась в г.Талдом, живёт в Московской области.

Стихи и прозу пишет с детства.

Образование высшее  – МИИГАиК (прикладная космонавтика), РАПС (промышленная экология), Литкурсы при МГО СП.

Работала в Научно-исследовательском центре изучения природных ресурсов, затем в экологической лаборатории при МЖД. Несколько лет – в газете «Долгие пруды», где вела еженедельное литературное приложение.

Публиковалась в коллективных сборниках и альманахах, в том числе в ежегоднике «Слово отчее» (православная антология), альманахе СП «У Никитских ворот», «Муза», «Неопалимая купина», «Поэтический Олимп», «Созвучие», «Долгие пруды», «Третье дыхание»  и других, во всекавказской литературно-художественной газете «Горцы», в «Литературной газете», в журналах  и других СМИ. Постоянно публикуется на питерском литературном портале «Подлинник». Участвовала в коллективных сборниках, в том числе «Пять поэтесс», «Поэзия на пороге третьего тысячелетия», «Дыхание земли», в сборнике фантастических рассказов «Дорога через миры».

Несколько сборников стихотворений, в том числе «Прилив и отлив», «Лилит», «Неприкаянность»; поэма-сказка «Янтарный замок», последняя по времени изданная книга – «Стрела Зенона» (2011).

Лауреат литературных премий имени Чехова и имени Грибоедова, обладатель Гран-При I Международного поэтического конкурса им. С. Есенина, лауреат конкурса «Лучшая книга года» в двух номинациях (2011), участник Парижского книжного салона (2012) и Миланской школы букеровских лауреатов (2012). В шорт-листе «20 лучших поэтов России»-12 Альманаха «Российский колокол», победитель конкурса «Лучшая поэтесса России»-12 того же Альманаха, дипломант конкурса «Лучшее перо России»-12.
Награждена Благодарственным письмом Государственной Думы, ведомственной медалью Министерства культуры РФ «100-летие А.Т. Твардовского», орденом Сергея Есенина, медалью «За доблестный труд».

Стихи переведены на болгарский, немецкий и венгерский языки.

Прилив и отлив

Как приливом на берег выносит

створки раковин, клочья сетей,

так однажды ненастная осень

обронила меня меж людей.

Суть свою, инородно-чужую,

мне забыть, изменить – не дано.

Изумленно, влюблённо гляжу я:

мир распахнут – чужое окно.

Непривычна к земному укладу,

непонятлива и неправа,

я желала нездешнего лада,

я искала иные слова.

…Но гостинцы морские недолго

безнадзорны на влажном песке:

снова слижут их жадные волны

в неизбывной голодной тоске,

жизнь уйдёт неизбежным отливом.

Прохихикает бездна: пошли!

И уложит на сжатую ниву,

на небритую щёку Земли.

Волчья ночь или Иван да Марья

Свет безжизненный струился.

Полнолунье. Ночь бледна.

Муж озяб – и пробудился:

где же юная жена?

На пол брошена рубаха,

и подушка холодна…

Что ж, нагая, что ли, птаха

упорхнула? Где она?

Захотел перекреститься:

– Боже, знать, помстилось мне! –

Глядь, а лики на божнице

все повёрнуты к стене.

Ну, дела! Рука – к затылку.

– Может, сплю я? Сон дурной? –

Слышит, в катухе кобылка

вдруг забилась. Храп – и… вой!

– Волки! Господи Иисусе!

Прямо здесь, середь села!

– Ох, да там моя Маруся, –

и, в чём мама родила,

на задворки витязь мчится

с кочергой наперевес.

Видит: серая волчица

шасть через забор – и в лес!

Всё затихло, даже ветер

по ветвям не шелестит,

А в траве – Иван приметил –

что-то странное блестит.

Что там может быть, в колоде,

где вечор колол дрова?

Показалось: рыба вроде,

окушок или плотва.

Что же это? И, встревожен,

Ваня ближе: Бог ты мой!

В деревяшку всажен ножик

в полтора вершка длиной,

а на нём – венок душистый:

кровохлёбка, тмин, тимьян,

донник, лисохвост, мелисса,

княженика и дурман.

Тронул Ваня рукоятку:

до чего же холодна!

Ажно душенька-то – в пятки,

так что вздрогнула Луна!

Потянул за нож, – раздался

тут из чащи жалкий стон, –

без усилий, как из масла,

острие выходит вон.

И увидел он: по жалу,

и густа, и горяча,

капля тёмная сбежала

в блеске лунного луча.

До утра он звал Марусю:

– Где ты, Ладо, светик мой!

…От колоды в лес тянулся

след волчицы молодой…

– Маша! Машенька! Родная!

Ни гу-гу ему в ответ.

Лишь одна Луна немая

наземь льёт нездешний свет.

Шахерезада

Грубо вырвали из круга

мамок, нянек и подруг.

У отца дрожали губы.

Мать сжимала кисти рук.

Почернело в небе солнце.

За посадом – волчий вой.

И глядели из оконца

все дворовые гурьбой.

И лилась на покрывала

горьких слёз моих вода:

не надолго я прощалась,

я прощалась – навсегда.

Кружит ворон над усадьбой.

Жребий выпал: плачь – не плачь.

Ждёт меня сегодня – свадьба,

а наутро – ждёт палач.

Вот жених меня встречает –

как его спокоен взгляд!

Вот – священник нас венчает.

Вот – закончился обряд.

Пышный пир. Вино – рекою.

Полночь. Спальня. Тишина.

Пахнут простыни бедою.

Боже! В чём моя вина?

Всё. Свершилось:

я – царица.

А укравший юность вор

около меня садится

и заводит разговор.

Как живу? о чём мечтаю?

Отчего я вся горю?

Почему не отвечаю?

И зачем в окно смотрю?

Помаленьку меркнут звёзды

и светлеет неба край.

И молить о жизни поздно.

Но кричит он:

– Отвечай!

Плакать? Спорить?

…И, бледнея,

я в глаза его гляжу:

– Зря болтать я не умею.

Хочешь, сказку расскажу?

На полнеба расплескалась

солнца утренняя медь.

Сказка длинная попалась –

до рассвета не успеть...

Отдохни, палач усталый!

Грозный царь – во власти снов.

Я мучителя поймала

крепкой сетью вечных слов.

Под парусом

Под парусом, под парусом, под парусом тугим,

под звонко-белым парусом – и к берегам другим!

К иным, непримелькавшимся, далёким и чужим,

на судне разогнавшемся, мы не идём – бежим.

По волнам цвета бледного зелёного стекла

дорога нам заветная к земле чужой легла –

с туземками и пальмами на розовом песке

и с песнями печальными на чуждом языке!

Пусть вертит в пляске бешеной морской нетрезвый бес

кораблик, занавешенный обрывками небес.

Пусть в тарантелле яростно закружатся ветра,

сшибая звёзды парусом как искры от костра.

Оскаленными рифами пусть щерятся моря.

На мачте чайки – грифами! но впереди – земля

с туземками и пальмами на розовом песке

и с песнями печальными на чуждом языке.

И год за годом катится, как за волной волна.

И горизонта пятится упрямая стена.

Мы сжёваны морщинами, замучены цингой,

наш юнга стал мужчиною с седою головой.

И голоса чужие там, где прежде ждали нас…

Позволь, Господь, увидеть нам тот берег – хоть на час! –

с туземками и пальмами на розовом песке

и с песнями печальными на чуждом языке…

Вне истории

1. До

Тёмен лес, дремуч и древен.

Воздух влажен и горяч.

Ропот листьев тихо-гневен:

то ли шёпот, то ли плач.

И сухой как сук рукою

в гулкий, звонкий бубна круг,

мерно, заунывно воя,

бьёт старуха… а вокруг

дым и крепкий запах пота

от горячих наших тел

и упорный бубна рокот…

Мы – одно, и каждый смел:

свет костра, живое пламя

тени страха гонит прочь.

Мы сильны! И вместе с нами,

колыхаясь, пляшет ночь.

Что нам леса чёрный морок,

пасти алые зверей! –

…Этот мир познает скоро

руку тяжкую людей.

2. После

Лишь вода и песок. Лишь песок и вода.

Шлак и пепел. И тьма – навсегда, навсегда.

Тихий шелест песка. Тихий шёпот воды.

Ни следа. Ни огня. Ни души. Ни звезды.

Ляжет снег. Станет лед. И оттает потом.

Спят безмолвные камни оплывшим стеклом.

Век за веком ложится, виток за витком.

Ляжет снег. Станет лёд. И оттает потом.

И холодная ночь над Землёй неживой.

Только пепел и шлак. И могильный покой.

Нас не вспомнит никто – никогда, никогда.

Лишь вода и песок. Лишь песок и вода.

Надпись

На камне я прочла: пути конец.

И улыбнулась молодой заре.

И обняла коня: ты молодец!

Прощай! – лети, как листья в октябре.

Ещё разок взгляну на белый свет,

прилягу камню тёплому под бок.

Пути конец. Но сожаленья – нет.

Здесь отдых для моих усталых ног.

Ускачет конь. Пыль унесут ветра.

И порастет быльём моя стезя.

Всё в памяти – как будто бы вчера;

но вечно помнить ни о чём нельзя.

И будут дни, и ночи. И года.

И солнечные зайчики в листве.

Снега и стаи птиц, и города,

блестящий след улитки на траве…

И кто-то, через тысячу веков,

заметив знаки с патиной времён,

доискиваться станет смысла слов

неведомых таинственных письмён.

Девять жизней

Жизни листаешь нервно ты:

каждая -

краткий стон...

Помнишь ли имя первое,

главное

из имён?

Знаешь свои рождения?

Или,

как сизый дым,

их унесёт забвение

ветром времён

седым?

В зеркале снова трещина...

В каждом осколке -

свет:

взглядом кошачьим женщина

ловит

полёт планет.

Нет -

паралельным линиям!

В узких зрачках

ожог.

Звёзды -

отрезки синие!

В небытие

прыжок!

Но маховик-галактика

скручивает

пути...

Нет, не осечки: практика.

Восемь

из девяти.

Город, ветер, ночь

Улица – хребтом изогнута.

Мостовая – чешуя.

Ломаная, беспризорная

в лужах мокнет тень моя.

Засыпая, город мается,

опуская веки штор,

златоглазым грузным Аргусом,

что меня, из чёрных пор

улиц – гонит прочь, бензиновым

адским ветром под уклон.

Тычет, как колом осиновым,

завывая: вон, вон, во-о-он!

Колесом квадратным – гордая! –

не из роз я – из репьёв.

Я для вас – стомиллионная,

муравей меж муравьёв!

И куда же мне – ненадобной,

не родной ни здесь, ни там?

…Было ль так, чтоб были рады нам,

чтобы верили словам?

Тем, что говорить – не хочется,

предвещающим беду,

что кассандры и пророчицы

шепчут и кричат в бреду!