* * *
В распахнутые лица площадей,
В глаза витрин беспомощных и серых
Ударил свежий ветер-чародей,
Вселив надежду в потерявших веру.

Какою долгою была зима,
Казалось нету ей конца и края.
Но нарядились празднично дома,
Оконным светом радостно играя.

И воробей – комочек доброты –
Беспечно скачет по весенним лужам.
Он зиму пережил уже, а ты
Еще во власти злой февральской стужи.

* * *
В ту ночь я не был в этом доме.
Давившись дымом папирос,
Я четко помнил этот номер,
Но был с душой своею врозь.

Тебя увидеть не хотел я
Но вышло все наоборот.
Душа моя собакой белой
Скреблась и выла у ворот.

Моя душа собачьим взглядом
Уставилась в твои глаза,
Скулила и все терлась рядом,
Жалея, что сказать нельзя.

Душа просилась на мгновенье
Согреться и в твой дом войти.
Ты, пнув ее с остервененьем,
Ей преградила все пути.

И в ночь со слякоти осенней
Собака белая брела.
Я так хотел прикосновенья,
А ты взяла и прогнала.

* * *
Где-то в детстве остался мой лес и мой сад,
Аромат спелых яблок и пахнущей хвои.
Сколько лет пролетело, дорогу назад
Забросало осенней увядшей листвою.

В жизни всякого было и будет еще.
Счастье – как перелетная птица весною.
Я узнал цену жизни, что как и по чем,
И ночами беседую часто с луною.

Годы тройкой промчались, а я поотстал,
Нет той силы за ними угнаться,
Аромат спелых яблок куда-то пропал,
И к нему вкус полыни успел подмешаться.

С каждым годом зима все длинней и белей,
И весна с каждым годом короче, чем ныне.
В волосах – серебро от степных ковылей,
На губах – горький привкус полыни.

* * *
Натянут холст судьбы моей
На времени упругих пяльцах.
Иголку с ниткой долгих дней
Всевышний держит в хрупких пальцах.

Отмечен каждый день стежком
На выцветшей судьбы холстине.
Взглянуть бы на нее тайком,
Но не окончена картина.

Еще длинна у жизни нить,
Еще пылит моя дорога.
Всевышнему все шить и шить,
И над холстом работы много.

* * *
Почему-то вспомнился Маяковский.
Как он, из своих широких штанин,
Вынимая паспорт с пропиской московской,
Говорил: «Смотрите, завидуйте, я - гражданин».

У меня же совсем другая повесть.
По вечерам, преодолев, усталость,
Я вынимаю из кармана совесть,
Вернее, то, что от нее осталось.

Правда, она не такая, как раньше,
Чистенькая и без темных пятен.
Зато на ней нет следа фальши,
Хоть вид ее не очень опрятен.

Раньше она была мне нужна,
Я без нее ни шагу из дома,
А теперь, как говорит мне жена,
Совесть нужна, как светофор слепому.

Но я все равно без нее никуда.
Пусть поистерлась она, обтрепалась.
И я просто счастлив как никогда,
Что у меня еще совесть осталась.

ШТРАФНОЙ БАТАЛЬОН
По волосам уже не плачут
Коль голова отсечена
Но живы мы, а это значит
Еще не кончена война.

Здесь только так и не иначе
Иль умереть, иль победить
Кто по кому потом заплачет
Не нам с тобой о том судить

В сплошное пекло, в мясорубку
Приняв наркомовских сто грамм
Уходим мы, такие шутки
Уже давно привычны нам.

Врага в его крови купаем
И нам сам черт уже не брат
Штыками двери открываем
Кому-то в рай, кому-то в ад.

Живем от боя и до боя
Воюем за пределом сил
Не чувствуя особой боли
За тех, кто голову сложил.

Здесь только так и не иначе
И нет дороги нам назад
За спинами у нас маячит
Наш заградительный отряд

Шаг к отступленью равен смерти
Не станут раны нам лечить
Уж лучше быть в чести посмертно
Чем пулю в спину получить

* * *
Стучит в окно очередями пулеметными
Бродяга дождь, усталый почтальон
Меня забрасывая письмами подмётными
О том что я обманут, обделен.

О том, что я не вижу, как меняется
Моей любимой беспокойный нрав.
Но у дождя никак не получается
Ему не достучаться, он не прав.

В своих струистых, призрачных посланиях
Мне пишет дождь, что изменяет с сентябрём
Моя любимая, а я томим желанием
Стою с цветами под её окном.

Что я слепец, каких и свет не видывал,
Что променял любовь на неба просинь
А может дождь мне просто позавидовал,
Что у моей любимой имя – осень!

* * *
В чьих-то щедрых руках согревается щедрое лето
Ароматный от трав, пахнет воздух парным молоком
Где-то девичий смех заблудился в сетях у рассвета
Захотелось как в детстве пройтись по росе босиком.

Рядом сдержанно фыркают серые в яблоках кони
Я даю им доверчиво хлеба горбушку с руки
Ощущая в своих огрубевших, но чутких ладонях
Бархат их губ, и шершавые их языки

У березовых рощ, где средь зарослей спелой малины
Гнезда вьют соловьи и сонеты поют меж листвы
Прилегла тишина распрямивши старушечью спину
На ковре изумрудной, никем не примятой травы.

Первый солнечный луч потревожил смеженные веки
Задремавшей у рощи, на травах густых тишины
Разбудивши ее, перекинулся лучик на реку
И проснулась земля, разогнавши туман словно сны.

Станет сердцу легко и душа вдруг наполнится светом.
Сброшу груз надоевший растраченных попусту лет
И останусь стоять в середине хмельного рассвета
Обалдевший от счастья и терпкого лета поэт.