Вячеслав Егиазаров

Апрельских черешен цветут облака по дворам,

плывут облака, как черешни цветущие, славно,

и снова к забытым душа потянулась мирам,

она фантазёрка, душа, а весной – и подавно.

Мир детства, в котором для счастья мы созданы все,

мир юности шалой, в котором до счастья полшага,

и вот на рассвете мы вышли в луга по росе,

и вот на закате бредём по угрюмым оврагам.

Ах, снова метафоры суть затемнили легко,

а быть непонятным талант запрещает, не мне ли?

Мир детства, мир юности, как же они далеко,

как рвётся душа всё равно к ним в цветущем апреле!

По ялтинским улочкам снова брожу дотемна,

тебя вспоминаю (вот тут рассмеялась, не ты ли?).

Какие прошли незабвенные здесь времена,

какие миражи случались здесь с нами и были!

Апрельских черешен цветут облака по дворам,

в лазоревом небе такие ж весь день хороводят,

и строго строка избегает трагедий и драм,

апрельской тематике явно они не подходят.

Но жизнь – это жизнь, и трагедий хватает везде;

Крым вышел без бед из царящего рядом содома;

я шлю мои мысли сияющей в небе звезде:

пусть мирные звёзды над Ялтою светят и домом.

Мажорные строки сама мне диктует весна,

грустить не даёт, и за этим следит она зорко,

и снова душе оболочка земная тесна,

миры ей нездешние снятся, - она фантазёрка…

ЛЕПОТА

Какая благодать,

скворец загнул коленце,

ну, как тут не поддать,

когда ликует сердце!

И как же не запеть,

когда душе поётся,

сама гора Медведь

всё пьёт и не напьётся!

Лучист Ай-Петри взор,

хмельна цветеньем Ялта,

от мыса Ай-Тодор

летит, как птица, яхта.

Ну, рай! – ни взять, ни дать.

Ещё: - бокал токая!

Какая благодать!

О, лепота какая!

А в парках и садах,

где вы, конечно, были,

скворцов рулады – ах! –

да уж не соловьи ли?!

Нет, право, соловьи!

И, фарту потакая,

на шутку: се ля ви! –

да, подтвержу, – такая!

КОНДУКТОР, НЕ СЕРЧАЙ!

Качаются каштаны,

ввысь рвутся тополя,

отмаялась в туманах

апрельская земля.

В конце бульвара – море,

к нему – в заборе лаз,

цинично на заборе

косит ворона глаз.

Смотри, в конце квартала

из школьного двора

рыбёшками из трала

несётся детвора.

Я забегу в троллейбус

за строчкой в новый стих,

отгадывая ребус

пейзажей дорогих.

Я два кольца проеду

(кондуктор, не серчай!),

чтобы с тобой к обеду

столкнуться невзначай.

Уже цветут черешни!

Хоть смейся, хоть груби,

наверно, климат здешний

замешан на любви.

И я опять с тобою

сойдусь на вираже,

а небо – голубое –

и майское уже…

СТЕНАНИЯ О МАЖОРЕ

Мажорный вянет лад

цветком в надбитой вазе.

Ах, был-то раньше – блат,

теперь потоньше – связи.

Что в лоб, что по лбу – да,

не устоишь, коль хилый,

мы говорим, - среда,

нас всех среда сгубила.

О взяточников рать!

Все в чинодралы рвутся!

Сейчас, да и не брать,

когда кругом берут все?

Мажорный лад завял!

По блату, не по блату

уже в конвертах нал

теснит везде зарплату.

И сник пенсионер,

да не один, - вся масса:

лекарства, например,

давно дороже мяса.

Мир заселил минор.

Спасибо нашей знати:

бегут во весь опор

вверх цены – не догнать их.

Властям же – не до них,

им наша боль – не горе,

и вот минорный стих

стенает о мажоре…

НА ВСЕХ, ОДИН НА ВСЕХ ТЫ

Каштаны расцвели,

тюльпаны, амариллис.

О, Господи, вели,

чтоб войны испарились!

Ведь Сам подумай: май,

а мир сползает в бездну:

что хочешь применяй,

но войны пусть исчезнут.

И на пороге лета,

где все надежд полны,

послушайся поэта,

хлебнувшего войны.

На всех, один на всех ты,

не каждый слышен глас,

воинственные секты.

бес расселил средь нас.

Но Ты – синоним Света,

Ты – Светоч всех дорог,

послушайся поэта,

иначе Ты – не Бог!

Иначе, Сам суди,

брат поднял нож на брата!

Что ждёт нас впереди?

Расплата? Да, расплата!

На солнечной мели

мальки играют вольно.

О, Господи, вели,

чтоб все исчезли войны!

СТИХИ, СТИХИ! КТО ИХ ДИКТУЕТ МНЕ?

Салатной зеленью покрылся тополёк,

цветут каштаны на бульварах и в аллеях,

душа трепещет, словно мотылёк,

недаром греками звалась она Психеей.

И майских ласточек в небесной бирюзе

не сосчитать – все носятся крылато,

и хочется вернуть былых друзей,

да тех уж нет… (что ни скажи – цитата!).

А выйду к морю – тишь и благодать,

(Не о таком ли времени мечтал Ты?),

и белый теплоход морскую гладь

утюжит, торопясь к причалам Ялты.

Зубцы Ай-Петри в мареве плывут,

(или дрожат?). Зазеленели кряжи.

И снова не считаю я за труд –

вносить в строфу любимые пейзажи.

Стихи, стихи! Кто их диктует мне?

Они являются, как сон, цветной и вещий,

когда несутся яхты по волне,

когда, как мотылёк, душа трепещет.

И в них всегда присутствует любовь –

и к женщине, и к небесам, и к дому.

Я открываю в мае вновь и вновь

любимый город, с детства мне знакомый.

Передо мной он в образе ином

предстал сейчас, - а что добавит лето?

О, Господи, прошу лишь об одном, -

дай насмотреться от души на это!..

ЛУННЫЕ ВАЛУНЫ

Морские валуны

мерцают в пене слепо,

восходит вал луны

на горизонте в небо.

И хочется забыть

ложь быта, склоки, горе,

дорожки лунной нить

связала небо с морем.

Всё выше вал луны,

с ним рядом звёзды меркнут;

морские валуны

то под водой, то сверху.

А с мыса Ай-Тодор

зелёный свет маячный

течёт легко в простор

и на посёлок дачный.

Недаром здесь брожу,

как скарабей в пустыне,

понятно и ежу –

мне есть,

что вспомнить ныне.

Здесь я любил с тобой

таким гулять манерцем,

и тот глухой прибой

всё не смолкает в сердце.

Он так же от луны

казался тише, глаже,

морские валуны

мерцали в пене так же…

БОБЫЛЬ

Фетровая шляпа,

гулевая стать,

девок перелапал –

и не сосчитать.

Ни одной не встретил,

чтоб взяла всего,

дул весёлый ветер,

продувал его.

Время не обманешь,

не отменишь зла,

где костер шаманил -

пепел да зола.

Фетровая шляпа,

галстук – по уму,

старость тихой сапой

подползла к нему.

То, что жгло – остыло;

от банкетов – сор;

где былая сила?

где былой задор?

Не смотри угрюмо

в зенки бытия,

грусть не я придумал

и тоску – не я.

Ни души в округе,

и горчит вино,

прежние подруги

замужем давно.

ЛИВАДИЙСКИЙ ПАРК

В ливадийских магнолиях солнца кураж поутих;

по дворцовому парку слоняюсь весь солнечный день я;

легкомысленных бабочек любит жилец паутин,

он такие узоры развесил – одно загляденье.

Вот с кого брать пример, чтобы строки сплетались в стихи,

чтобы бились в них бабочки, чтобы росинка мерцала;

сколько мною написано звонкой, пардон, чепухи,

потому что упорства, а с ним – мастерства, не хватало.

В этом белом дворце судьбы мира решались не раз,

он агентов знавал, что покруче любого Джеймс-Бонда;

а кильватерный след теплохода рассёк плексиглас

неподвижного моря от самой черты горизонта.

Август бивни секвой обожает пригнуть до земли.

Экскурсанты толпятся. Церквушка дворцовая. Кроны.

Лепестки белых роз, словно снегом, газон замели,

лепестки алых роз распустились из юных бутонов.

Здесь цари отдыхали – святой самодержцы Руси,

здесь крестьянам читал Маяковский – совковое чудо;

я по долам и весям достаточно поколесил,

но вернулся сюда, потому что я родом отсюда.

Я пойду по аллее, ведущей на теннисный корт,

тени будут сплетаться каштанов, платанов и тисов,

сквозь просветы деревьев увижу, как в Ялтинский порт

белый лайнер заходит, тот самый, что выше описан.

Там, где мыс Ай-Тодор, зарождается бледный закат,

взмыла чайка в зенит, чтобы в небе крестом распластаться,

и я знаю, конечно, что многое вынес за кадр

неумелый мой стих, чтоб в размерах разумных остаться…

ВНОВЬ НЕ СОШЛИСЬ ПУТИ

А.В.

А помнишь, всё стоял ты

так, словно в полусне,

и плыли виды Ялты

в троллейбусном окне.

«Вокзал», «Центральный рынок»,

«Спартак», опять «Вокзал» -

с тоскою поединок

ты снова проиграл.

Её опять не встретил,

вновь не сошлись пути,

с плато весёлый ветер

лист сорванный крутил.

Ты вышел на «Садовой»,

вдохнул полдневный смог,

привыкнуть к жизни новой,

как многие, не смог.

И всё ж кварталы Ялты,

дворы её, прибой,

куда бы ни слинял ты

везде навек с тобой…

ТЕПЛОХОД В НОЧИ

Звёздный мусор метёт кроной тополь, как будто метлой.

Ветер, чьих ты кровей? Ты откуда? Ведь явно не бриз ты!

Всё, что ярко пылало, осталось на сердце золой,

да усталая память, да пепел волос серебристый.

Возле моря штормящего ночью бродить я люблю,

я полёты люблю в рваных тучах знакомых созвездий,

Ай-Тодорский маяк посылает лучи кораблю,

чьи огни то всплывают, то снова скрываются в бездне.

Помогая коллеге, в ночь Ялтинский светит маяк,

и, невольно задумавшись, вспомнил отнюдь не врага я:

пусть не часто, но было, что в самый губительный мрак

друг протягивал руку, как свет маяка, помогая.

Волны бьют в побережье, их гул заполняет всю ночь,

горы в шапках как будто, лохматые тучи надели;

но пока есть средь нас те, кто хочет и может помочь,

унывать рановато, в чём я убедился на деле.

Вот и нынче, пока я занудством себя донимал,

размышляя о жизни, что раньше не часто бывало,

в порт вошёл теплоход, он казался и сир мне, и мал

средь барашковых гребней, и стал швартоваться к причалу.

На причал из кают льётся свет неизведанных стран,

я плыву в нём в мечтах, я предчувствую сладость открытий,

где сияет звезда, всё затмившая, Альдебаран,

и стоит Южный Крест в ослепительно ясном зените…

ЭТОТ КРАЙ НЕДАРОМ ОХРАНЯЮТ БОГИ

Ялта входит в лето: время отпусков,

новые знакомства, пляжная тусовка.

Жизнь из разноцветных, как панно, кусков –

счастье, горе, счастье, быта мелочёвка.

Оглянусь – поёжусь, – много их, потерь.

Где, в каких краях вы, мальчики-девчата?

Ничего не жалко, кажется, теперь,

а рвалось ведь сердце на куски когда-то.

Лето входит в Ялту, «как прозренье в стих»,

(Новикова строчка, потому кавычу),

я и сам не промах, всё ещё не стих,

всё гонюсь за темой, словно за добычей.

А зубцы Ай-Петри, что готичный храм,

я тузом казался, козырной лишь масти;

всё, что мной написано – несусветный хлам,

значит, снова поиски, и любовь, и страсти.

Ялта входит в лето, пляж уже – битком.

Да, вчера грустилось, а сегодня – смейся!

Жизнь порой безжалостным катится катком,

а, глядишь, проехала, и опять о’кей всё.

В небе дельтапланы, в парках птичий рай,

этот край недаром охраняют боги:

надоело море – есть Бахчисарай,

пушкинские строки, ханские чертоги…

ПОСЛЕ ГРОЗЫ

В окно, после грозы, ворвался ветер свежий,

я шторы распахнул, его впуская впрок.

я вдоволь побродил вдоль крымских побережий,

я погулял по ним и вдоль, и поперёк.

В подводный мир был вхож, пещерный Крым изведал,

я всё почти познал в прославленном Крыму,

и если у меня по жизни было кредо,

то им была любовь и преданность ему.

После грозы, в окно, ворвался воздух свежий,

глухой далёкий гром ушёл за перевал,

уже и жизнь прошла, а увлеченья те же,

я никогда любви своей не предавал.

Кочуют облака, летят за летом птицы,

небесные цвета – все семь! – висят дугой,

и даже книг моих все лучшие страницы

о Крыме, о любви, о Ялте дорогой.

В окно, после грозы, ворвался свежий воздух,

он запахи яйлы и моря внёс ко мне,

и ничего ещё, мне кажется, не поздно,

и звёздочка судьбы моей горит в окне.

О чём-то шепчет сад, по стенам бродят блики,

через часок, другой – восход возникнет, ал,

я знаю, что поэт я вовсе не великий,

но я воспел свой край, как жил и понимал.

СУДЬБА

Водопадный и пещерный Крым,

двух морей очарованье Крыма:

горным покоряешь и лесным,

и степным магизмом несравнимым.

Иней, а календулы цветут,

с моря долетают крики чаек,

паучка серебряный батут

меж ветвей капустницу качает.

Всё бывает в жизни – жар и стынь,

иней стал росой, поскольку тает,

но не может сердце без святынь

и душа без них не расцветает.

Родина! Мой Крым! Моя земля!

Боль моя, любовь моя и прелесть!

Молодой листвою тополя

к маю окончательно оделись.

Звёздной ночью ухает сова,

что-то пробежало к лесу с хрустом;

я всю жизнь ищу свои слова,

я их проверяю сердца чувством

Завтра я пойду на пляж с утра

снова погрущу у старой сваи,

каждому знакома боль утрат,

без неё ведь жизни не бывает.

И растает грусть моя, как дым,

связана судьба навеки с Крымом:

оказался милым и простым,

а казался весь необъяснимым.

ТЫ ДА Я

По-другому –

только в глаз!

Кот из дому –

мыши в пляс!

Виснет месяц

над трубой,

целый месяц

я с тобой.

Пилось, елось,

пелось – во!

Тело с телом –

ну, того…

Вдаль дорожки

без дорог,

в руки ножки

и – дай Бог!

Друг мой Ромка

пальцем ткнёт.

Чайка громко

хохотнёт.

Парк весь вышел –

лишь пеньки.

Сплетен выше

те деньки.

Не тая

беды любой,

ты да я,

да мы с тобой…

СУДЬБЫ НЕ ОБМАНУТЬ

«От Меня это было»

Преподобный Серафим Вырицкий

Судьбы не обмануть,

играть нельзя судьбою;

самим собою будь

хотя б с самим собою.

Моряк, шахтёр, поэт,

в Твери ли, Алабаме –

над нами вышний Свет,

Свет горний вечно с нами.

Не обмануть судьбы.

Бессильны даже мамы.

(афганские гробы.

чернобыльские драмы.)

Мгновенья жизни зыбки.

И это ль не печаль –

гагаринской улыбки

космическая даль?

Судьбы не обмануть.

Знавал и труд, и лень я:

у каждого свой путь,

свой стиль преодоленья.

Пусть завтра грянет бой!

Пусть смерч! Пусть гром!

Цунами!

То, что зовём судьбой,

задумано не нами.

ПАУКИ

Т.Егоровой

Как в банке пауки,

перекусались подло;

чесались кулаки

давно на это кодло.

Взяла брезгливость верх.

Я плюнул, и растёр.

И счастья гордый стерх

взмыл, наконец, в простор.

Паучьих цепких лап

коварна деловитость,

у них там свой сатрап,

свои лакеи, свита.

Там паучиха ест

мужей, меняя позы.

Кому не надоест

отвратный симбиоз их?

Мне с ними не с руки.

Ушёл. Дул ветер с юга.

Как в банке пауки,

они грызут друг друга…

Я ЛЮБЛЮ ПЕРЕБРАТЬ ВСЕХ ЗНАКОМЫХ ДЕВЧОНОК В УМЕ

От «низовки» барашков, бегущих к Гурзуфу, полно;

у прибоя на гальке играет мальчонка в панаме.

Я люблю наблюдать за скользящей вдоль пляжа волной.

Я люблю наблюдать за парящею чайкой над нами.

Исполинский платан – вот вселенная местных ворон,

тут и там Ялту портят скелеты строительных кранов,

а над кромкой плато мчится тучек лихой эскадрон,

словно мысли мои, как поёт неуёмный Газманов.

Я люблю по знакомым бродить среди лета местам

и почувствовать вдруг уходящее время так остро:

где сейчас «Белый лев», танцплощадка гремела, а там,

в баре «Якорь», над морем, взмывали весёлые тосты.

Парк приморский ещё зазывал эвкалиптами нас,

джаз в «курзале» звучал, даль мерцала вечерней эмалью;

и к причалу под утро спешил просмолённый баркас

полный крупной султанкой и, пахнущей морем, кефалью.

Где всё это? Ау!.. Даже пляж городской уж не тот.

И сгубили на Боткинской сквер, и спилили аллею,

и, наверно, живёт современный средь нас Геродот,

он опишет всё это, а я вот, увы, не умею.

Я люблю перебрать всех знакомых девчонок в уме,

убедиться, что ты лучше каждой из них многократно;

а средь солнечных бликов, в их яркой цветной кутерьме,

вылетают дельфины и падают в море обратно.

Это стихла «низовка», барашки вдали разбрелись,

входит в порт теплоход, проплывая маяк осторожно,

и над Ялтой любимой такая бездонная высь,

что представить плохое под нею никак невозможно…

СТРИГУТ ЗАРЮ СТРИЖИ

Стригут зарю стрижи.

Ай-Петри, скалы, фары;

дороги виражи

«жигуль» сжирает яро.

Плато. Ковёр яйлы.

Грибная страсть – наука.

Сосновые стволы

средь величавых буков.

Берёзок полоса

и вспышка краснотала,

на крымские леса

тень сумерек упала.

Стрижи закат стригут,

вечерних гор палитра,

и как не вспомнить тут,

что есть у нас пол-литра.

Всех доводов не счесть

нам в честь аперитива,

и со стихами здесь

уместен я на диво.

А далеко внизу

огни мерцают Ялты,

и ни в одном глазу

хотя на грудь и взял ты…

ПЕСОЧНЫЕ ЧАСЫ

Песочные часы –

прапамять о пустыне;

качаются весы

меж честью и гордыней.

А горные хребты

тихи в песчаной груде,

увы, ведь и ты

песочком тоже будем.

И может, звёздный рой,

тот самый божий казус,

куда и нас с тобой

поднимет высший разум.

Селены мягкий свет –

есть отраженье света,

живёт во мне поэт

и чувствует всё это…

ИЮНЬ

Лето в начале. Черешни с клубникой полно.

Время лихое в июне для Ялты настало.

Пенсионеры играют в саду в домино,

кто помоложе – на море, оно – за кварталом.

О, как шикарно магнолии в парках цветут!

О, как султанка клюёт! Ну не Божия ль милость?..

Полной луны между зданий высотных маршрут

виден в окно, что-то поздно сегодня явилась.

День пролетел. Ах, как ночи сейчас коротки!

Звёздной прохладою бриз с гор сиреневых дул всё.

Ноет спина, наигрался вчера в городки,

есть ещё силушка, есть, только раз промахнулся.

Вот и подумай, уставясь во тьму за окном,

много ли пользы несут наши вечные ссоры?

Ночь затянула селеновым всё полотном,

слышится смех, иль звучат в глубине разговоры.

Завтра пойду на рассвете мириться с тобой,

мама твоя вновь скептически охнет и ахнет.

Полночь, и слышно,

как тихо бормочет прибой

прямо за сквером, откуда магнолией пахнет…

МАССАНДРОВСКИЙ ПЛЯЖ - 2

На Массандровском пляже гуляет крутая волна,

то гремит, то бормочет, то гул создаёт многократно.

Да и ты, как волна, и хмельна ты, и так же вольна,

то несёшь в глубину, то швыряешь на берег обратно.

Мы знакомы 3 дня, а мне кажется, что целый век.

Ты усмешкой своей чем-то добрым похожа на Пельцер..

Я тебе от души принесу золотой чебурек

и винцом угощу «Изабеллой» от местных умельцев.

Что Икар современный, парит в небесах дельтаплан;

из Жюль Верна цитата – канатная в горы дорога;

Если Библии мало, возьми, для знакомства, Коран,

ты увидишь, что Бог наш - един, ипостасей же – много.

И когда мы пойдём по ромашковой (в пояс!) яйле,

будоража жучков и кузнечиков певчих шагами,

будет гордо стоять благородный олень на скале,

он удерживать будет закатное солнце рогами.

Нас Массандровский пляж, как магнитом, всё тянет к себе,

снова волны споют свою песню о жизни простую,

и, домой возвращаясь, увидим луну на трубе

невысокого зданья, - огромную и золотую...