Из "Песен аутсайдера"

Всеволод Емелин
 Из "Песен аутсайдера"


Болезнь глаз
Сергею Аветисяну, человеку и гражданину.

То не свет, но ещё не тьма.
То не явь, но уже не сон.
То ли снег засыпал дома,
То ли дым в окно нанесён.

То ли это ты, слепота,
То ли так – туман поутру.
Жизнь течёт слюной изо рта,
Мир ползёт дождём по стеклу.

Из глухих колдовских озёр
Поднимается муть со дна,
Заволакивает мой взор
Грязно-белая пелена

Окружает меня стеной,
В ней звучат голоса невнятно,
Лица тех, кто рядом со мной,
Превращает в мутные пятна.

Заволакивает берега,
Пароходы идут, трубя,
И как ты мне не дорога,
Заволакивает тебя.

Дунул ветер, и всё поплыло
В никуда от причала буден,
Забывая о том, что было,
И не зная того, что будет.

С кем последнюю рюмку пьём?
Неизвестны их имена.
И хрусталь помутнел, и в нём
Непонятен сам цвет вина.

Значит мне на ощупь блуждать,
Забредать в чужое жильё,
И тела других обнимать,
Принимая их за твоё.

Ничего-то я не сберёг,
Разве этого я хотел?
Но плывём мы лоб в лоб, бок в бок
Караваном туманных тел.

И последние краски дня,
И осенний неяркий свет
Заволакивает от меня,
Заволакивает…

Из цикла "Песни аутсайдера”.
И. С. Киселёвой.

Ампул пустых частокол
Встал между мной и тобой.
Сделай мне, доктор, укол,
Чтобы прошла эта боль.

Я ещё значит живой,
Раз дозвонился к врачу.
Доктор, прерви мой запой,
Я тебе всё оплачу.

Ну о болезни моей
Что я могу рассказать?
Рыжая чёлка у ней
И голубые глаза.

Доктор, лекарств не жалей,
Я трое суток без сна.
Белой горячки белей
Кожи её белизна.

Мой алкогольный психоз,
Яркий, навязчивый бред.
Я среди лилий и роз
Вижу её силуэт.

Доктор, смелей, не дрожи,
Дозу не надо снижать.
Дай мне недельку пожить,
Я б ей успел всё сказать.

Кыш, улетай вороньё.
Я не был счастлив ни дня.
Тонкие руки её
Не обнимали меня.

Ей же за мной не нырнуть
В этот подавленный мир,
В хрипло дышащую грудь,
В ад коммунальных квартир.

 Исход

Поцелуи, объятья.
Боли не побороть.
До свидания, братья,
Да хранит вас Господь.

До свиданья, евреи,
До свиданья, друзья.
Ах, насколько беднее
Остаюсь без вас я.

До свиданья, родные,
Я вас очень любил.
До свиданья, Россия, -
Та, в которой я жил.

Сколько окон потухло,
Но остались, увы,
Опустевшие кухни
Одичавшей Москвы.

Вроде Бабьего Яра,
Вроде Крымского рва,
Душу мне разорвало
Шереметьево-два.

Что нас ждёт, я не знаю.
В православной тоске
Я молюсь за Израиль
На своём языке.

Сохрани ты их дело
И врагам не предай,
Богородице Дево
И святой Николай.

Да не дрогнет ограда,
Да ни газ, ни чума,
Ни иракские СКАДы
Их не тронут дома.

Защити эту землю,
Превращённую в сад.
Адонай элохейну.
Адонаи эхаад.

 Пейзаж после битвы.

(из цикла "Песни аутсайдера”)

С утра на небо вышло солнце.
А мне с похмелья не легко.
Но я заначил два червонца
На жигулёвское пивко.

Указ о смертном бое с пьянством
Жить нам всем долго приказал.
И я, с завидным постоянством,
С утра за пивом на вокзал.

А там крутые бизнесмены,
Палатки полные всего,
А в них искусственные члены
Гораздо больше моего.

Вибратор, вибростимулятор.
Ах, как кружится голова.
А среди них кооператор
Стоит, как Терминатор-два.

Привет вам, хваткие ребята.
Я просто счастлив видеть вас.
Теперь каюк пролетарьяту.
Вы наш господствующий класс.

Для вас сияют магазины,
И носят девушки чулки.
Для вас весёлые грузины
Из кошек жарят шашлыки.

Я поклонюся вам три раза,
Скажу вам русское "Мерси”.
Пусть большей частью вы с Кавказа,
Но вы  спасители Руси.

Страна воскреснет с новой силой,
Спасёт её капитализм.
Жаль, что меня сведёт в могилу
До той поры алкоголизм.

Покуда я совсем не спился,
Сегодня в счастье и борьбе
Пью за систему бирж "Алиса”
И за тебя РТСБ.

Я пью сегодня горько, сладко
За вас вершители судеб,
За эту грязную палатку
И за тебя мой "Менатеп”.

Мой эксклюзивный дистрибьютер
(Звучит-то как! Эх, вашу мать!).
Постой, потом продашь компьютер,
Позволь тебя поцеловать.


 Письмо читателя газеты "День”
в редакцию журнала "Огонёк”.

 (из цикла "Песни аутсайдера”)


На мне уж волосы седые,
Но всё равно, я не пойму 
Зачем вы продали Россию?
Почём? И, главное, кому?

Но вижу, вы кому-то злому
Продали родину мою.
Вы сняли памятник Свердлову,
Убили царскую семью.

Вы всюду насадили пьянство,
На нашем сидючи горбе.
Вы уничтожили дворянство,
Вы развалили КГБ.

Ни капли не благоговея,
Закрыли вы монастыри.
Да что там! Вы из мавзолея
Чуть Ленина не унесли!

Вы по указке Моссовета
Из храма сделали бассейн.
Чтоб вам сказал на всё на это,
Когда б узнал Саддам Хуссейн?

По всей стране ликует ворог,
В Кремле бесчинствует Хасид.
Бутылка водки аж сто сорок,
Вот геноцид так геноцид.

Народ российский сном окован,
Но он проснётся, враг, дрожи.
Его возглавят Алкснис, Коган
И Умалатова Сажи.

Народ проснётся, он прозреет
И крепко вдарит по ушам
Всем тем чеченцам, тем евреям,
Не сдобровать и латышам.

Мы с нетерпеньем ждём приказов,
И скоро отдадут приказ.
Ведь с нами Язов, и Ниязов
Тоже, наверное, за нас.

Мы встанем против царства рока,
Пылая праведным огнём,
С зелёным знаменем Пророка,
С святым Георгием на нём.

Мы выйдем, всё вокруг сметая,
Врагов погубим навсегда,
Над нами Троица Святая
И Серп, и Молот, и Звезда.

Мы выйдем с Господом Исусом,
И (да продлит Господь их дни)
С самим Фиделем Кастро Русом,
С аятоллою Хомейни.

Не отдадим ни пяди Крыма,
Ни флота и ни корабля,
Ни книжек этого раввина.
Курилы  русская земля!

Под треск огня, под лязг металла
Разгоним этот стыд и срам,
Поддержат нас континенталы,
Пассионарии всех стран.

Национально и соборно
В стране устроим Третий Рим.
Закроем видео и порно.
И ваш журнальчик запретим!

* * *
Я жизнь свою завил в кольцо,
Хоть голову клади на рельсы.
Я так любил одно лицо
Национальности еврейской.

Но всё прошло в конце концов.
В конце концов я тоже гордый.
Я это самое лицо
В лицо назвал жидовской мордой.

После суицида
(из цикла "Песни аутсайдера”)

Зароют, а не похоронят
У перекрёстка трёх дорог.
И только пьяный грай вороний
Взлетит на запад и восток.

А вслед за ним, за этим граем,
Не огорчаясь, не спеша,
Простясь с землёй, не бредя раем,
В ад поплывёт моя душа.

Никто главу не сыплет пеплом,
Никто волос в тоске не рвёт.
Едва колеблемая ветром
Душа над родиной плывёт.

Плывёт с улыбкой безобразной
На перекошенном лице,
Бесстрастно, как после оргазма,
Воспоминая о конце.

Как закипала кровь в аорте,
Как с миром разрывалась связь,
Как прочь душа рвалась из плоти,
То матеряся, то молясь.

Как показал последний кукиш,
Как разменял последний грош.
Теперь мне руки не покрутишь,
Ногой под рёбра не сшибёшь.

Теперь не тело и не атом,
И не объект для рук и губ.
Смотрю на мир, как патанатом
Смотрел на мой разъятый труп.

Земля лежит, поджав колена,
Едва остывший человек.
Её исколотые вены,
Как русла пересохших рек.

Земля лежит в лесах, в асфальте,
Как в морге, где хрустя чуть чуть,
Такой блестящий, узкий скальпель
Вскрывал уже пустую грудь.

Здесь, над шестою частью суши,
Я не один, плывут вдали
Все нераскаянные души
Из нераскаянной земли.

Вверху озоновые дыры,
Внизу земля в густом дыму.
Мы, хлопнув дверью, вышли с пира
В зубовный скрежет и во тьму.

И эта тьма теперь навеки
Души руины приютит.
А в справке, что подпишут в ЖЭКе,
Причина смерти  суицид.

 История с географией

Великой Родины сыны,
Мы путешествовали редко.
Я географию страны
Учил по винным этикеткам.

Лишь край гранёного стакана
Моих сухих коснётся уст,
От Бреста и до Магадана
Я вспомню Родину на вкус.

Пусть никогда я не был там,
Где берег Балтики туманен.
Зато я рижский пил бальзам
И пил эстонский "Вана Таллинн”.

В тревожной Западной Двине
Я не тонул, держа винтовку,
Но так приятно вспомнить мне
Про белорусскую "Зубровку”.

И так досадно мне, хоть плачь,
Что отделилась Украина,
А с ней "Горилка”, "Спотыкач”,
И Крыма всяческие вина.

Цыгане шумною толпою
В Молдове не гадали мне.
Мне помогали с перепою
Портвейн "Молдавский”, "Каберне”.

И пусть в пустыне Дагестана
Я не лежал недвижим, но
Я видел силуэт барана
На этикетках "Дагвино”.

Пускай я не был в той стране,
Пусть я всю жизнь прожил в России,
Не пей, красавица, при мне
Ты вина Грузии сухие.

Сейчас в газетных номерах
Читаю боевые сводки.
А раньше пил я "Карабах”
Для лакировки, после водки.

Хоть там сейчас царит ислам
И чтут Коран благоговейно,
Но лично для меня "Агдам”
Был и останется портвейном.

Да, не бывал я ни хера
В долинах среднеазиатских,
Но я попью вина "Сахра”,
И век бы там не появляться.

Я географию державы
Узнал, благодаря вину,
Но в чём-то были мы не правы,
Поскольку пропили страну.

Идёт война, гремят восстанья,
Горят дома, несут гробы.
Вокруг меняются названья,
Границы, флаги и гербы.

Теперь я выпиваю редко,
И цены мне не по плечу,
Зато по винным этикеткам
Сейчас историю учу.

К 200-летию со дня рождения А. С. Пушкина

"Блажен, кто смолоду был молод,
Блажен, кто вовремя созрел”.
 А. С. Пушкин.


Под звонкие народные частушки
Среди церквей, трактиров и палат
Великий Александр Сергеевич Пушкин
В Москве родился 200 лет назад.

Когда была война с Наполеоном
Не удержали дома паренька.
По простыням сбежал через балкон он
И сыном стал гусарского полка.

Он был в бою беспечен, как ребёнок,
Врубался в гущу вражеских полков.
Об этом рассказал его потомок,
Прославленный Никита Михалков.

Трудны были года послевоенные,
Но Александр взрослел, мужал и креп.
На стройке храма у француза пленного
Он финский ножик выменял на хлеб.

И не пугал тогда ни Бог, ни чёрт его,
Он за базар всегда держал ответ,
Он во дворах Покровки и Лефортова
У пацанов имел авторитет.

Он был скинхедом, байкером и репером,
Но финский нож всегда с собой носил,
А по ночам на кухне с Кюхельбекером
Он спорил о спасении Руси.

Запахло над страной ХХ-м съездом.
Он кудри отпустил, стал бородат,
Пошёл служить уборщиком подъезда
И оду "Вольность” отдал в Самиздат.

Он мыл площадки, ползал на коленках,
Отходы пищевые выносил,
А по ночам на кухне с Евтушенко
Он спорил о спасении Руси.

И несмотря на то, что был он гений,
Он был весёлый, добрый и простой.
Он водки выпил больше, чем Есенин,
Баб перетрахал больше, чем Толстой.

В судьбе случались разные превратности,
Пришла пора доносов, лагерей.
И он имел на службе неприятности,
Поскольку был по матери еврей.

Он подвергался всяческим гонениям,
Его гоняли в шею и сквозь строй,
И он не принял Нобелевской премии,
Он в эти годы был невыездной.

Враги его ославили развратником,
И император выпустил указ,
Чтоб Александра в армию контрактником
Призвали и послали на Кавказ.

Но Пушкин, когда царь сослал туда его,
Не опозорил званья казака.
Он тут же зарубил Джохар Дудаева,
И у него не дрогнула рука.

И тотчас все враги куда-то юркнули,
Все поняли, что Пушкин-то – герой!
Ему присвоил званье камер-юнкера
Царь-страстотерпец Николай 2.

И он воспел великую державу,
Клеветникам России дал отпор
И в "Яре” слушать стал не Окуджаву,
Краснознамённый Соколовский хор.

Пришёл он к церкви в поисках спасения,
Преодолел свой гедонизм и лень.
И в храме у Большого Вознесения
Его крестил сам Александр Мень.

И сразу, словно кто-то подменил его,
Возненавидел светских он повес.
И, как собаку, пристрелил Мартынова
(Чья настоящая фамилия Дантес)
Когда подлец к жене его полез.

По праздникам с известными политиками
Обедни он выстаивал со свечкою,
За что был прозван либеральной критикой
Язвительно – "Колумб Замоскворечья”.

Пешком места святые обошёл он,
Вериги стал под фраком он носить,
А по ночам на кухне с Макашовым
Он спорил о спасении Руси.

Ведь сказано: "Обрящите, что ищите.”
А он искал всё дальше, дальше, дальше.
И сжёг вторую часть "Луки Мудищева”,
Не выдержав написанной там фальши.

Он научил нас говорить по-русскому,
Назвал его всяк сущий здесь язык.
Он на Лубянке, то есть, тьфу, на Пушкинской
Нерукотворный памятник воздвиг.

Я перед ним склоню свои колени,
Мне никуда не деться от него.
Он всех живых живей, почище Ленина.
Он – наше всё и наше ничего.

Ко мне на грудь садится чёрным вороном
И карканьем зовёт свою подружку,
Абсурдную Арину Родионовну,
Бессмысленный и беспощадный Пушкин.

 

Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.