Ирина Либерман

*  *  *

Сердце – не броненосец,
Не носит сплошной брони.
Сердце – взьерошенный ёж.
И в какую точку ни ткни –
всюду рубец или свежая рана.
Сердце
Ощетинится гвоздями, вбитыми изнутри -
Остриями наружу в него.
Не тревожьте, не трожьте – ещё
не зажило.
Пока ещё
Слишком рано...

Станет неважно, когда и зачем,
Кто эти гвозди в сердце забил –
Бьётся, покуда хватает сил,
Живётся – покуда хватает причин.

Удар за ударом - ещё один
Миллиметр квадратный надёжной брони,
Еще одно остриё
Прорастёт из груди шипом.
Прорастёт из груди цветком –

Алым бутоном станет цвести
 На израненой, иссечённой груди...

*  *  *

Кошачья тень идёт на мягких лапах,
Ведёт ушами, пробует на зуб
То книги уголок, то чей-то палец,
Вдыхает с интересом новый запах...

Девятка жизни подошла к концу,
Как кончилась спираль перерождений -
И будто бы привычно умирать...
И будто бы привычно возвращаться
На первый круг, непрожитый виток...
Но нет, всё по инерции - слетаешь
С резьбы. Нет держащих винтов...

И ты не ты, и кот - не кот,
И год - не год, тот год, в который...
И город пуст, свет лампы тускл
И движутся от ветра шторы...

Лишь по привычке - месяцы спустя
В пустой квартире слышатся опять
Шаги, возня и скрип
И тихое дыханье.

Кошачья тень идёт на мягких лапах,
Шагов не слышно... спину выгибает,
Во все углы заглянет не спеша
И разбросает по полу бумаги;
В напоминанье вазу опрокинет,
Залезет на колени и свернётся
Клоком тумана.
 И растает в темноте..

*  *  *

Носишь тяжёлый молот, что ухает гулко в груди,
Мечтаешь о спокойствии, о безмятежности синей...
В старом тебе начинаются все пути,
В старом тебе начинается тот, кто покинет

Всё – и уедет молча у моря бродить, мысли роить,
Искать дни – вчерашний и завтрашний.
Волны оближут
Непривычные к гальке белые ступни твои
И горизонт вдруг покажется чётче, яснее и ближе...

*
Жизнь у моря  не гарантирует счастье -
Так говорят в городах приморских,
На кухнях почти в каждом доме...
Точно так же живущим у моря
Хочется чёрною точкою сжаться,
Упасть, отлежаться в песке или в чернозёме -

И уже ростком не взойти,
Ведь и семенам иногда
время погибнуть в земле плодородной приходит.
Даже верно идущим по курсу судам
порой надо сбиваться с пути,
Покидая на свой риск и страх нейтральные воды.

Даже те, кто живет у моря, уходят в леса,
Чтобы больше не слышать прибой,
что бьётся внутри, сердца стук заглушая.
Даже те, что в жизнь влюблены,
иногда умирают хотя бы на полчаса...
А рассветный туман глотает летящие стаи...

Даже те, кто живет у моря, бегут от него порой,
Но море у них внутри, от него никуда не скрыться...
Бьёт в груди вместо сердца волнами холодный прибой,
 Бьют в висков скорлупу изнутри белоснежные птицы...

*  *  *

Там небосвод круглые сутки затянут
В тугой корсет из обманчиво-ватных туч.
Цветы распускаются, чтобы скорей завянуть
И к сотне замков не подходит единственный ключ.

Там кадры из кинохроники вновь оживают
Немыми сценами красно-стальных годов
И белые матери снова по ком-то рыдают...
И новыми тысячами соляных столпов

Можно приправить статистику. Маски сняты.
Не лица - но чёрные дыры на месте их...
Проматывай плёнку вперед – погибают солдаты;
Отматывай плёнку назад – они снова в живых.

А здесь спицы соборов всё так же врезаются в тучи –
На спицах соборов связаны небеса
Мёртвыми петлями. Мы хотели, как лучше...
Из хроники жизни вырезаны по часам

Острыми скальпелями лишние даты.
 Лишние люди...

 *
Каждый из нас – страна,
И каждый – у чьей-то границы – персона нон-грата.
И каждый – граница. И каменная стена.

У каждого – собственная кинолента-память.
Отдельные хроники маленьких стран в головах –
Настолько огромных, что сложно себе представить
 И хрупких настолько, что правит в них только страх...

 (время действия: 2012 год)
 Роза  сидит за столом и хочет курить.
Чай с молоком в её чашке давно остыл,
В вазочке перед ней букет свежих белых гвоздик,
Тонкие длинные пальцы руки неподвижно лежат
Между истёртых до дыр истрёпаных книг
На прозрачной клеёнке.

Хочется что-то сказать,
Хочется крепких матросских –
Такие курила она когда-то давно.
Так хочется снова их Розе.
Но попросить – займёт
целую вечность.
Ветер влетает в окно,
Вносит запахи лета и крики детей там внизу...
А Роза совсем замёрзла –
Зуб не попадает на зуб...

Роза сидит за столом – и смотрит перед собой.
Стена ли, картина ли – не различить – подводят глаза...
Зубчатые лепестки гвоздик, нечёткие за пеленой
Выглядят белыми пятнами – будто бы акварель...
Такие и она рисовала множество лет назад...
Чашка с остывшим чаем, забыта ей на столе,
И старые книги – скоро страницы истлеют в труху...
А за окном тополиный снег и земля вся в пуху...
Роза совсем замёрзла – сидит в шерстяных носках
И кутается в побитое молью пальто на меху.

Скоро придёт сестра. Надо вспомнить,
Что хочется закурить. Попросить,
Взять неверными пальцами белую палочку
с белым дымом – ей больше не вредно.
Роза была и сама медсестрой. Но ей не догадаться,
Как сестра, посмотрев на синие ногти её сухих пальцев,
Незаметно вздохнет. Констатирует, что осталось
Розе недолго уже.

В комнате Розы висит над кроватью её портрет,
Сделаный в далёком шестидесятом году.
На нём она и любимый пёс, только вот имя его
Стёрлось из памяти за эти годы, забылось,
Выцвело фото, краски на нём изменились.
Розе на снимке всего сорок девять лет.
А за окном, словно мальчик двенадцатилетний,
Будто бы сын, похороненый ею в войну,
Новый, неведомый век
 Празднует снова весну...

*  *  *

...и ничего. Лишь звенящая тишина
Режет прозрачностью слух и несёт тревогу.
К ней можно тоже привыкнуть - уже понемногу
Я привыкаю к стеклянным ночам без сна...

Мартовским льдом проломится под ногами
Звонкий хрусталь тишины . Паутинно треснет,
Прочерк поставлен для тех, кого не было и здесь нет,
Шепота взрыв. Приколоченая шагами,

 Словно гвоздями, закончится тишина...

*  *  *

Если же только по существу, то мы
Находимся на поверхности и не нырнуть нам,
Не увидеть глубинной мерцающей мутной тьмы -
Всё оттого, что мы завязли в уютном

Иле прибрежных, прицентровых квартир,
Чтобы быть по привычке всегда под прицелом.
Если же по существу, то процент живых
Среди нас не превосходит процента умерших. В целом,

Мертвых и так большинство. Их теченье несёт;
Они же, не ведая, думают, что по воде они могут
Словно по суше, ходить. И который год
Так и идут молчаливым парадом, в ногу...

Если же только по существу, то тех,
Кто сознательно тонет или плывет, среди нас единицы.
Наши реки гнилы; полны мертвых, умерших наспех,
 А берега полны тех, кто пришёл мутных вод напиться...

*  *  *

Куда-нибудь, но главное -в тепло.
В тепло и влагу между двух ладоней,
Переживем потоп и фараонов.
И в знак протеста, вопреки, назло
Всем тем, кто крутит у виска - вдвоём
Перезимуем - значит, проживем.

Куда-нибудь из цепи страшных дат,
Из черных дней, из праздников и будней
Туда, где улицы и храмы малолюдней -
Кто слыл святым, давно уже не свят,
Все имена его сплелись в одном.
Перезимуем -значит, проживем.
Куда-нибудь, но главное - в тепло.
В тот миг, когда из искры стало пламя,
Неисцелимых врачевать словами:
Жить в знак протеста, вопреки, назло.

Нам снова предстоит крутой подъем...
 Перезимуем - значит, проживем

*  *  *

Дыхание спящей кошки –
то сопит, то вдыхает неслышно...
Под меховыми обложками
Кошачьих век – янтарики глаз.
Она спит – и во сне,
Быть может, гуляет по крышам.

Она спит – и во сне,
В который раз –
она вновь котёнок...
И давно забытую мать вспоминает –
Или ей только кажется –
Лапами мнёт
То ли подлокотник дивана,
То ли тот, позабытый кошачий живот...

Где она в своих снах,
знает только она,
Но на каждое моё прикосновенье
Она мур-лыбается –
 Кошачьей мур-лыбкой своей.