Михаил Панкратов

НИКА, баллада о Победе.

 Больничный двор в израненных деревьях,
 сплошной забор, да маленький погост.
 С годами все становится рельефней
 и глубже смысл его фанерных звезд.
 Пока отцы на Западе сражались,
 пока ломало льдины на реке,
 дворовые мальчишки, мы, держались
 одной семьей, как пальцы на руке.
 Различие, оно пришло позднее,
 по майской, долго сохнувшей грязи.
 У нас отцы – на Одере и Шпрее,
 а Вовкиного, помню, привезли.
 Зеленый «виллис» около забора
 подал назад. А Он, с мешком в руке,
 качнулся было, но нашел опору 
 и к нам шагнул на свежем чурбаке.
 «А ну-ка, кто из вас тут Вовка Рыбный?»  
 Мы подтолкнули «Чижика» в ответ.
 Тянул наш Вовка нудно и надрывно
 одно свое бессмысленное: «н-нет!».
 Его всего покрыло, будто мелом,
 и вытянуло, тощего, в струну.
 «Родной ты мой!» --  тот дернулся всем телом.
 «Сынок!» И Вовка бросился к нему!
 Казалось, что сбежалась вся больница.
 Немудрено – победная пора!
 А Он пришел оттуда, с заграницы,
 пока один из нашего двора.
 Мне, видно, не забыть до смерти самой
 больничный двор, набрякший тишиной.
 Но не спешат за Вовкиною мамой,
 за  Любою, солдатскою женой.
 Упала тень от старенького клуба, 
 толпа одним дыханием живет,
 и женщина, прикрыв рукой живот,
 идет едва, и общий выдох»  «Люба!..»
 В те дни и было только разговоров
 про нашу медсестру и про него.
 В том доме тихо, словно после мора,
 и женщины вздохнули: «Пронесло…»
 На третий день, с медалью «За отвагу»,
 он вышел, бледный. Пробовал запеть.
 Потом ходил на кладбище к оврагу,
 потом латал общественную клеть.
 Все по двору ходил, вздыхая тяжко,
 точил пилу и ладился пилить.
 «Пить-пить!» --  весь день скрипела деревяшка.
 Он усмехнулся: слышу, будем пить!
 Мы с Вовкою – соседи по квартире.
 Он спал у нас, прикрыв рукой глаза.
 А за стеной, забыв о целом мире,
 гремела запоздалая гроза.
 Там не ложились. Выкрики и слезы,
 глубокий вздох, и снова тишина.
 А за окном все ехали обозы,
 ночлег искали. Шла еще война...
 А утром в небо врезались ракеты,
 стреляла часть, стоявшая вблизи.
 И это был тот самый – День Победы!
 К нему мы шли, бежали и ползли!
 К нему мы прикасались только в мыслях,
 неся упорно свой тяжелый крест.
 Был общий стол -- один на всю Отчизну.
 И общий стон над выщербами мест.
 Играла музыка. Сменялись польки, вальсы,
 то вдруг врывался яростный гопак.
 За всю войну мы так не целовались,
 не плакали, не обнимались так.
 А наш солдат не зря носил тельняшку,
 нашел себя, связал на жизни нить.

 
С годами все становится рельефней...

 «Жить-жить!» --  слова учила деревяшка,
 но иногда фальшивила «Пить-пить»…
 Сквозь толщу лет на берег тот проникну,
 увижу тех, кого сегодня нет.
 Увижу женщину, похожую на Нику,
 богиню переменчивых побед.
 Она уходит странною походкой, 
 чего-то ищет, встанет, вновь идет.
 Халат наброшен, слабо пахнет водкой.
 Над ней заря холодная встает.
 И долго-долго чей-то голос зычный
 всё будет звать в молоденьком леске.
 Прочту следы. Вот левый. Он – обычный.
 Вот правый – только ямки на песке…