«И празднословия не дай душе моей…»

Людмила
СВИРСКАЯ

Родилась в Алма-Ате. После школы переехала в Барнаул, закончила Алтайский Государственный Университет на факультет филологии и журналистики. С 1999 года живу в Праге (Чехия). 7 поэтических сборников, публикации в журналах и альманахах: «Берега», «Сибирские огни», «Алтай», «Симбирск», «Венский литератор», «Европейская словесность» и т.д. Финалист и призер «Эмигрантской лиры», «Русского стиля», «Ганноверского фестиваля поэзии». В свободное время пою и играю на пианино. Мама двух сыновей.

* * *

И празднословия не дай душе моей, и суеты бесцельной каждодневной… Любовью, словно сказочной царевной, мой зАмок сердца полон… не жалей о том, что я закрыта и темна: не грех унынье, просто – грим искусный. Так, может быть, появится весна на горизонте маленьком и грустном… И жизнь моя пройдет, как дважды два, сквозь божьи пальцы: раз – и просочится… И, может быть, появятся слова: назвать всё то, что у меня случится…

* * *

Целую через прорези бинта
Я вену твою вспухшую. Отныне
Жизнь как струна. Единственная. Та,
Что пела под смычком у Паганини.

Когда с трудом дается каждый вздох,
Уже пренебрегаешь суетою…
С одной струною вместо четырех
Смеешься, плачешь – счастье непростое.

Или – напротив – все как раз легко:
То помнится, то любится, то снится…
А мысли попадают «в молоко»,
И рвется прочь журавль от синицы.

Хоть счастья ключ – не от того замка
И жутко от предчувствия разлуки,
Люблю тебя. И счастлива, пока
Целуют губы. Обнимают руки.

ВШЕНОРЫ

Вшеноры – деревенька под Прагой, где
долгое время жила семья Марины Цветаевой. Там
родился ее сын Георгий (домашнее прозвище – Мур).

Дуб – как храм у дремлющей горы.
Царственные, вечные Вшеноры.
Снег не тронут – будто с той поры…
Из того февральского минора
Тянется фермата тишины,
И – на вздохе – горестное имя…
Оттого ль сугроб одной вины
С каждым годом все непроходимей?

Здесь ни ямб неведом, ни хорей –
Только скалы в сумерках да рощи,
Но в краю, далеком от морей,
Ей, морской, всегда дышалось проще:
Сын гулил. Писался «Крысолов».
Падал снег на замершие клены.
Пел рассвет – оранжево-лилов –
Для нее – отчаянно-влюбленной…

Теплый дом. Уютный, как тогда.
Пирамидкой – сонная беседка.
И о русской пани иногда
Вспоминает старая соседка.
Белым полем – будто реку вброд –
Перейду я медленно и хмуро:
Вдруг в снегу покажется вот-вот
Погремушка маленького Мура?

РОЖДЕНИЕ СЫНА

Я помню этот день в конце апреля:
Дышать мешало небо – кверху дном,
Все лампочки во мне уже горели,
Как светофоры в городе родном.

Сын, узник мой, на волоске от воли
Ты рвался в мир, где вьюги и ветра,
Где спутаны диезы и бемоли,
Восторг и ужас, завтра и вчера…

Как удержать мне память – повитуху –
Одну на всех – за белую полу?
Во имя сына… и святого духа…
Бил многоточья ливень по стеклу…

И вновь рассвет – сквозь прорези тумана,
И роскошь пустоты блаженной… длись…
Просторен вздох… Мы оба – сын и мама –
В миг этот бесконечный родились.

* * *

В шкафу с не закрывающейся дверцей все платья, что так нравились тебе, и бледное, измученное сердце, где А и Б играют на трубе… И будто я – на полке самой нижней, придавленная стопками белья… Кому молиться? Будде или Кришне? Куда кривая выведет моя? Смысл этой жизни – как бы между прочим – мной обнаружен там же, в уголке: в тебе, во мне, в машинах у обочин, в деревьях и прохожих вдалеке… Мир выткан из секунд, а чаще – терций, поскольку благозвучные они… В шкафу с не закрывающейся дверцей уже давно погасли все огни… Потерян ключ – тому назад лет восемь… не по карману новый шкаф – беда… По улице походкой гордой осень проходит мимо… мимо… навсегда…

* * *

Я теперь на скамье – запасной,
И душа – как пустая бутылка…
Ты стоишь у меня за спиной,
Осторожно касаясь затылка.

Оглянуться? Дотронуться? Но
Это будет навек – святотатство…
Эвридике теперь суждено
Без Орфея по свету шататься.

Кто ответит: к чему, почему
Мне лесами бродить и полями
И смотреть в непроглядную тьму,
Не боясь поменяться ролями?..

ТРИ ГОРОДА

Три города случились наяву
В судьбе: один веселый, светлый, южный,
Другой – суровый, северный и вьюжный,
А третий – тот, в котором я живу.
И в памяти распахнутой сквозят
Все эти годы, солнечно-туманны:
Вот юная, смеющаяся мама,
И бабушке – едва за пятьдесят.
На доме нашем лозунг: «Мир, май, труд!»,
Оторванная ручка от портфеля,
И выпускной, и старые качели,
И синих гор торжественный уют…
Другой пейзаж: сугробы, тишина,
Тропинка к alma-mater, рифмы, оды,
И всё впервые – истина, свобода –
В одном глотке невнятного вина.

И, наконец, мой третий город – вот.
(Последний, говорите? Нет, пожалуй…)
Коляска на мощенке дребезжала:
Сын сладко спал в свой самый первый год.
А я брела – и до сих пор бреду,
Под старым замком, до изнеможенья,
Судьбы своей смешное продолженье
Зачем-то сочиняя на ходу…

* * *

Как доверить желтому листу
Зелень строк – распахнутых и ломких?
У подножья храма высоту
Ощутив толчком головоломки,
Убедилась: истина – нема,
Дремлет, будто сжатая пружина…
У подножья осени – зима
Кажется вовек недостижимой.

Лист летит, осколками стиха
Осторожно сердце задевая…
Отчего так траурно-тиха
Эта осень медно-духовая?
Нам с тобой боится помешать
Потаенно-вкрадчивым гобоем?
У подножья осени душа
Молча ждет расправы над собою.

БЕТХОВЕН

Пыль с мертвого рояля деловито
Сметает фрау Мюллер день за днем.
Как он звучал, рояль мой! Dolce vita!
Мое ль остановилось сердце в нем?

Не морщась от щелчков и зуботычин,
Я накрепко, до хруста, сжал кулак:
Угрюм и одинок. Косноязычен.
И по губам читаю кое-как.

Клубок судьбы давно уже размотан,
Уплачен долг еще одной весне.
Проросшими фасолинами ноты
Разбухли в абсолютной тишине –
Заношенной, затянутой, затертой…

И если с губ срывается упрек,
Теснятся пирамидами аккорды
На черном небе вдоль и поперек.

А впереди – бемоль, как белый парус.
Квартет «d-moll». Душа идет ко дну…
Я вытяну всю музыку из пауз
И до последней ноты вам верну.

МОНОЛОГ

Игра, должно быть, все же стоит свеч,
Когда нам шепчут вслед: «Какая пара!»
Ты строен, смуглолиц, широкоплеч –
Я статуэтка в лавке антиквара.

От чьих-то пыльных глаз меня берег
Мой старый век – ревматик и прагматик.
Нет бус на мне, кулонов и серег:
Одни стихи – беда чужих грамматик.

Порой строка мне в душу, как змея,
Непрошено вползает, больно жаля.
А я с тобой: твоя и не твоя…
Самой себе отчаянно чужая…

Вот и живу, во всем стихи виня –
Свою неизлечимую простуду…
Ты с этой вечной каторги меня
Не вызволяй: я возвращаться буду!

…Бездонных глаз чернильницы сухи,
И чувств порядок в сердце перепутан,
Чтоб женщиной, не пишущей стихи,
Ты смог меня представить на минуту.