АЛЕКСЕЙ СУРКОВ

 

* * *

Бьётся в тесной печурке огонь.

На поленьях смола, как слеза.

И поёт мне в землянке гармонь

Про улыбку твою и глаза.

 

Про тебя мне шептали кусты

В белоснежных полях под Москвой.

Я хочу ,чтобы слышала ты,

Как тоскует мой голос живой.

 

Ты сейчас далеко-далеко.

Между нами снега и снега.

До тебя мне дойти нелегко.

А до смерти – четыре шага.

 

Пой, гармоника, вьюге назло,

Заплутавшее счастье зови.

Мне в холодной землянке тепло

От твоей негасимой любви.

 

МИХАИЛ КУЛЬЧИЦКИЙ

 

* * *

Мечтатель, фантазёр, лентяй-завистник!

Что? Пули в каску безопасней капель?

И всадники проносятся со свистом

Вертящихся пропеллерами сабель.

Я раньше думал: лейтенант

Звучит «налейте нам»,

И, зная топографию,

Он топает по гравию.

Война ж совсем не фейерверк,

А просто – трудная работа.

Когда – черна от пота – вверх

Скользит по пахоте пехота.

Марш!

И глина в чавкающем топоте

До мозга костей промёрзших ног

Наворачивается на чоботы

Весом хлеба в месячный паёк.

На бойцах и пуговицы вроде

Чешуи тяжёлых орденов.

Не до ордена.

Была бы Родина

С ежедневными Бородино.

 

ПАВЕЛ КОГАН

 

* * *

Нам лечь, где лечь,

И там не встать, где лечь

…………………………..

И, задохнувшись «Интернационалом»,

Упасть лицом на высохшие травы.

И уж не встать и не попасть в анналы,

И даже близким славы не сыскать.

 

 

СЕМЁН ГУДЗЕНКО

 

ПЕРЕД АТАКОЙ

Когда на смерть идут – поют,

А перед этим можно плакать, -

Ведь самый страшный час в бою –

Час ожидания атаки.

Снег минами изрыт вокруг

И почернел от пыли минной.

Разрыв – и умирает друг.

И, значит, смерть проходит мимо.

Сейчас настанет мой черёд.

За мной одним идёт охота.

Будь проклят, сорок первый год,

Ты, вмёрзшая в снега пехота!

Мне кажется, что я магнит,

Что я притягиваю мины.

Разрыв – и лейтенант хрипит.

И смерть опять проходит мимо.

Но мы уже не в силах ждать.

И нас ведёт через траншеи

Окоченевшая вражда,

Штыком дырявящая шеи.

Бой был коротким, а потом

Глушили водку ледяную.

И выковыривал ножом

Из-под ногтей я кровь чужую.

  

БОРИС СЛУЦКИЙ

 

* * *

Давайте после драки

Помашем кулаками:

Не только пиво-раки

Мы ели и лакали,

Нет, назначались сроки,

Готовились бои.

Готовились в пророки

Товарищи мои.

 

Сейчас всё это странно,

Звучит всё это глупо.

В пяти соседних странах

Зарыты наши трупы.

И мрамор лейтенантов –

Фанерный монумент –

Венчанье тех талантов,

Развязка тех легенд.

 

За наши судьбы (личные),

За нашу славу (общую),

За ту строку отличную,

Что мы искали ощупью,

За то, что не испортили

Ни песню мы, ни стих,

Давайте выпьем, мёртвые,

Во здравие живых!

 

СЕРГЕЙ ОРЛОВ

* * *

Его зарыли в шар земной,

А был он лишь солдат,

Всего, друзья, солдат простой,

Без званья и наград.

Ему, как мавзолей, земля –

На миллион веков,

И Млечные Пути пылят

Вокруг него с боков.

На рыжих скатаз тучи спят,

Метелицы метут,

Грома тяжёлые гремят,

Ветра разбег берут.

Давным-давно окончен бой…

Руками всех друзей

Положен парень в шар земной,

Как будто в мавзолей…

 

ДАВИД САМОЙЛОВ

 

СОРОКОВЫЕ

Сороковые, роковые,

Военные и фронтовые,

Где извещенья похоронные

И перестуки эшелонные.

 

Гудят накатанные рельсы.

Просторно. Холодно. Высоко.

И погорельцы, погорельцы

Кочуют с запада к востоку.

 

А это я на полустанке

В своей замурзанной ушанке,

Где звёздочка не уставная,

А вырезанная из банки.

 

Да, это я на белом свете,

Худой, весёлый и задорный,

И у меня табак в кисете,

И у меня мундштук наборный.

 

И я с девчонкой балагурю,

И больше нужного хромаю,

И пайку надвое ломаю,

И всё на свете понимаю.

 

Как это было! Как совпало –

Война, беда, мечта и юность!

И это всё в меня запало

И лишь потом во мне очнулось!

 

Сороковые, роковые,

Свинцовые, пороховые…

Война гуляет по России,

А мы такие молодые!

  

ЕВГЕНИЙ ВИНОКУРОВ

 

* * *

В полях за Вислой сонной

Лежат во мгле сырой

Серёжка с Малой Бронной

И Витька с Моховой.

 

 

А где-то в людном мире,

Который год подряд,

Одни в пустой квартире,

Их матери не спят.

 

Свет лампы воспалённой

Пылает над Москвой.

В окне на Малой Бронной,

В окне на Моховой.

 

Друзьям не встать. В округе

Без них идёт кино.

Девчонки, их подруги

Все замужем давно.

 

Пылает свод бездонный,

И ночь шумит листвой

Над тихой Малой Бронной

Над тихой Моховой…

 

АЛЕКСАНДР МЕЖИРОВ

 

МУЗЫКА

Какая музыка была!

Какая музыка играла,

Когда и души, и тела

Война проклятая попрала.

 

Какая музыка, во всём,

Всем и для всех – не по ранжиру,

Осилим…Выстоим…Спасём…

Ах, не до жиру – быть бы живу…

 

Солдатам головы кружа,

Трёхрядка под накатом брёвен

Была нужней для блиндажа,

Чем для Германии Бетховен.

 

И через всю страну струна

Натянутая трепетала,

Когда проклятая война

И души, и тела топтала.

 

Стенали яростно, навзрыд,

Одной-единой страсти ради

На полустанке – инвалид

И Шостакович – в Ленинграде.

 

КОНСТАНТИН ВАНШЕНКИН

 

* * *

Особенное наше поколенье –

Цветенья предвоенного краса.

Оно вводилось в виде пополненья

В неполные полки и корпуса.

 

Оно тогда осмыслило едва ли:

Его, пока ещё не полегло, -

Как кровь живую армиям вливали.

И это, между прочим, помогло.

 

* * *

Удалось запомнить нам

Пусть в разрывах, номер части,

Медсестёр – по именам,

И по званиям – начальство.

 

Сохранились до сих пор

До четвёртого колена –

Лейтенант, сержант, майор.

И – Маруся, Клава, Лена…

 

ЮРИЙ ЛЕВИТАНСКИЙ

 

* * *

Ну, что с того, что я там был.

Я был давно. Я всё забыл.

Не помню дней. Не помню дат.

Ни тех форсированных рек.

 

(Я неопознанный солдат,

Я рядовой. Я имярек.

Я меткой пули недолёт.

Я лёд кровавый в январе.

Я прочно впаян в этот лёд –

Я в нём, как мушка в янтаре.)

 

Ну, что с того, что я там был.

Я всё избыл. Я всё забыл.

Не помню дат. Не помню дней.

Названий вспомнить не могу.

 

(Я топот загнанных коней.

Я хриплый окрик на бегу.

Я миг непрожитого дня.

Я бой на дальнем рубеже.

Я пламя вечного огня

И пламя гильзы в блиндаже.)

 

Но что с того, что я там был,

В том грозном быть или не быть.

Я это всё почти забыл.

Я это всё хочу забыть.

Я не участвую в войне –

Она участвует во мне.

И отблеск вечного огня

Дрожит на скулах у меня.

 

ЕВГЕНИЙ НЕФЕДОВ

 

* * *

Когда цветы им были вручены,

Когда фотограф, зарядив кассету,

Сказал: «Позвольте снять вас для газеты,

Товарищи участники войны!..»

 

Они по-детски были смущены,

Но по-солдатски сбросили усталость.

А я подумал: сколько ж вас осталось,

Товарищи участники войны?

 

И пусть порой судачат болтуны,

Ваш подвиг «упраздняя» деловито,

Народ вас никогда не даст в обиду,

Товарищи, участники войны.

 

И никогда заветной той весны

Забыть не сможет мир большой и светлый.

А это значит, что и вы – бессмертны,

Товарищи участники войны!

 

АЛЕКСАНДР ТВАРДОВСКИЙ

 

* * *

Я знаю, никакой моей вины

В том, что другие не пришли с войны,

В том, что они – кто старше, кто моложе –

Остались там, и не о том же речь,

Что я их мог, но не сумел сберечь, -

Речь не о том, но всё же, всё же, всё же…

 

МИХАИЛ МАТУСОВСКИЙ

 

* * *

Лежал он, сгорбясь, как попало,

Впадая в забытьё.

Кровь проступала, проступала

Сквозь грубое бельё.

Была трава под ним примята,

И всё хотел он пить.

 

И только имени солдата

Я не успел спросить.

 

* * *

На крохотной дощечке военком,

С утра делами занятый своими,

Чернильным написал карандашом

Фамилию, и звание, и имя.

Но так как время шло уже к весне,

Размылось имя и исчезла дата…

 

Вот так и появлялась на войне

Могила неизвестного солдата.

 

ГЕННАДИЙ ШПАЛИКОВ

 

* * *

Городок провинциальный,

Летняя жара.

На площадке танцевальной

Музыка с утра.

 

Рио-рита, рио-рита,

Вертится фокстрот,

На площадке танцевальной

Сорок первый год.

 

Ничего, что немцы в Польше,

Но сильна страна.

Через месяц – и не больше –

Кончится война.

 

Рио-рита, рио-рита,

Вертится фокстрот.

На площадке танцевальной

Сорок первый год.

 

 

* * *

По несчастью или к счастью,

Истина проста:

Никогда не возвращайся

В прежние места.

 

Даже если пепелище

Выглядит вполне,

Не найти того, что ищем, -

Ни тебе, ни мне.

 

Путешествие в обратно

Я бы запретил.

И прошу тебя, как брата,

Душу не мути.

 

А не то рвану по следу,

Кто меня вернёт?

И на валенках уеду

В сорок пятый год.

 

В сорок пятом угадаю,

Там, где – Боже мой! –

Будет мама молодая

И отец живой.

 

ЯКОВ КОЗЛОВСКИЙ

 

* * *

День на смену полумраку

Занялся, кровоточа.

Лейтенант хрипит: «В атаку!» -

Автомат сорвав с плеча.

 

Он недавно прибыл в роту:

Прежние в земле лежат,

На смертельную работу

Поднимавшие солдат.

 

Должен, превратясь в мишень, я

Встать, как жизнь ни прекословь,

Мы земное притяженье

Преодолеваем вновь.

 

Жив останешься – две меры

Выдаст водки старшина.

А убитым – из фанеры

Всем на круг – звезда одна.

 

СЕМЁН ЛИПКИН

 

* * *

Не тревожьтесь: вы только берёзы.

Что же льёте вы терпкие слёзы?

Ты, сосна, так и будешь сосною.

Что ж ты плачешь слезой смоляною?

Травы милые, лес подмосковный,

Неужели вы тоже виновны?

 

Только дачники, сладко балдея,

К счастью слабой душой тяготея,

Не хотят огорчиться слезою

И зовут эти слёзы – росою.

 

И проходят, весёлые, мимо,

Забывая, что эти росинки –

Горлом хлынувший плач Освенцима,

Бесприютные слёзы Треблинки.

 

ЕВГЕНИЙ ЕВТУШЕНКО

 

* * *

Хотят ли русские войны?

Спросите вы у тишины

Над ширью пашен и полей

И у берёз, у тополей.

Спросите вы у тех солдат,

Что под берёзами лежат.

И вам ответят их сыны,

Хотят ли русские войны.

Не только за свою страну

Солдаты гибли в ту войну,

А чтобы люди всей земли

Спокойно видеть сны могли.

Под шелест листьев и афиш

Ты спишь, Нью-Йорк, ты спишь, Париж.

Пусть вам ответят ваши сны,

Хотят ли русские войны.

Да, мы умеем воевать,

Но не хотим, чтобы опять

Солдаты падали в бою

За землю грустную свою.

Спросите вы у матерей

Спросите у жены моей.

И вы тогда понять должны,

Хотят ли русские войны.

 

БУЛАТ ОКУДЖАВА

 

* * *

Ах, война, что ж ты сделала, подлая:

Стали тихими наши дворы,

Наши мальчики головы подняли –

Повзрослели они до поры.

На пороге едва помаячили

И ушли, за солдатом солдат…

До свидания, мальчики! Мальчики,

Постарайтесь вернуться назад.

Нет, не прячьтесь вы, будьте высокими,

Не жалейте ни пуль, ни гранат

И себя не щадите, и всё –таки,

Постарайтесь вернуться назад.

Ах, война, что ж ты, подлая, сделала:

Вместо свадеб – разлуки и дым,

Наши девочки платьица белые

Раздарили сестрёнкам своим.

Сапоги – ну куда от них денешься?

Да зелёные крылья погон…

Вы наплюйте на сплетников, девочки,

Мы сведём с ними счёты потом.

Пусть болтают, что верить вам не во что,

Что идёте войной наугад…

До свидания, девочки! Девочки,

Постарайтесь вернуться назад.

 

ВЛАДИМИР ВЫСОЦКИЙ

 

* * *

От границы мы землю вертели назад

(было дело сначала),

НО обратно её закрутил наш комбат,

Оттолкнувшись ногой от Урала.

Наконец-то нам дали приказ наступать,

Отбирать наши пяди и крохи,

Но мы помним, как солнце отправилось вспять

И едва не зашло на Востоке.

 

Мы не меряем землю шагами,

Понапрасну цветы теребя,

Мы вращаем её сапогами –

От себя, от себя.

 

И от ветра с Востока пригнулись стога,

Жмётся к скалам отара.

Ось земную мы сдвинули без рычага,

Изменив направленье удара.

Не пугайтесь, когда не на месте закат,

Судный день – это сказки для старших,

Просто землю вращают, куда захотят,

Наши сменные роты на марше.

 

Мы ползём, бугорки обнимая,

Кочки тискаем зло, не любя.

И коленями землю толкаем –

От себя, от себя.

 

Здесь никто не найдёт, даже если б хотел,

Руки кверху поднявших.

Всем живым ощутимая польза от тел:

Как прикрытье используем павших.

Этот глупый свинец всех ли сразу найдёт,

Где настигнет – в упор или с тыла?

Кто-то там впереди навалился на дот,-

И земля на мгновенье застыла.

 

Я ступни свои сзади оставил,

Мимоходом по мёртвым скорбя.

Шар земной я вращаю локтями –

На себя, на себя.

 

Кто-то встал в полный рост и, отвесив поклон,

Принял пулю на вздохе.

Но на Запад, на Запад ползёт батальон,

Чтобы солнце взошло на Востоке.

Животом по грязи… Дышим смрадом болот…

Но глаза закрываем на запах.

Нынче по небу солнце нормально идёт,

Потому что мы рвёмся на Запад.

 

Руки, ноги на месте ли, нет ли –

Как на свадьбе, росу пригубя,

Землю тянем зубами за стебли –

На себя, на себя!

  

ГЛЕБ ГОРБОВСКИЙ

 

* * *

Война меня кормила из помойки:

Пороешься и что-нибудь найдёшь.

Как серенькая мышка землеройка,

Как некогда пронырливый Гаврош.

Сухарь зелёный или корка сыра,

Консервных банок терпкий аромат.

В штанах колени, вставленные в дыры,

Как стоп-сигналы красные горят.

И бешеные пульки вместо пташек,

Чирикают по-своему… И дым,

Как будто знамя молодости нашей,

Встаёт над горизонтом золотым…

 

ЮРИЙ ВОРОНОВ

 

* * *

Они

Лежали на снегу

Недалеко от города.

Они везли сюда

Муку

И умерли от голода…

 

* * *

«Весной

Пойду учительствовать к детям.

А поначалу думал,

Что каюк…»

Я слушаю,

Стараюсь не заметить,

Как рукава свисают,

Будто плети…

Сосед – скрипач,

Оставшийся без рук.

 

ЮРИЙ КУЗНЕЦОВ

* * *

Шёл отец, шёл отец невредим

Через минное поле.

Превратился в клубящийся дым –

Ни могилы, ни боли.

 

Мама, война не вернёт…

Не гляди на дорогу.

Столб крутящейся пыли идёт

Через поле к порогу.

 

Словно машет из пыли рука,

Светят очи живые.

Шевелятся открытки на дне сундука –

Фронтовые.

 

Всякий раз, когда мать его ждёт, -

Через поле и пашню

Столб крутящейся пыли бредёт,

Одинокий и страшный.

 

ОТЦУ

Что на могиле мне твоей сказать?

Что не имел ты права умирать?

Оставил нас одних на целом свете,

Взгляни на мать – она сплошной рубец.

Такую рану видит даже ветер.

На эту боль нет старости, отец!

На вдовьем ложе, памятью скорбя,

Она детей просила у тебя.

Подобно вспышкам на далёких тучах,

Дарила миру призраков летучих:

Сестёр и братьев, выросших в мозгу…

Кому об этом рассказать смогу?

Мне у могилы не просить участья.

Чего мне ждать?.. Летит за годом год.

- Отец! – кричу, - Ты не принёс нам счастья!..

Мать в ужасе мне закрывает рот.

 

ИЛЬЯ ЭРЕНБУРГ

 

Бабий Яр

К чему слова и что перо,

Когда на сердце этот камень,

Когда, как каторжник, ядро,

Я волочу чужую память?

Я жил когда-то в городах,

И были мне живые милы,

Теперь на тусклых пустырях

Я должен разрывать могилы,

Теперь мне каждый яр знаком,

И каждый яр теперь мне дом.

Я этой женщины любимой

Когда-то руки целовал,

Хотя, когда я был с живыми,

Я этой женщины не знал.

Моё дитя! Мои румяна!

Моя несметная родня!

Я слышу, как из каждой ямы

Вы окликаете меня.

Мы понатужимся и встанем,

Костями застучим – туда,

Где дышат хлебом и духами

Ещё живы города.

Задуйте свет Спустите флаги.

Мы к вам пришли. Не мы – овраги.

  

* * *

Привели и застрелили у Днепра.

Брат был далеко. Не слышала сестра.

А в Сибири, где уж выпал первый снег,

На заре проснулся бледный человек

И сказал: «Железо у меня в груди.

Киев, Киев, если можешь, погляди!..»

«Киев, Киев!» - повторяли провода, -

Вызывает горе, говорит беда».

«Киев, Киев!» - надрывались журавли.

И на запад эшелоны молча шли.

И от лютой человеческой тоски

Задыхались крепкие сибиряки.

 

БОРИС ЖАРОВ

 

* * *

Я из без вести пропавших

На войне, в чужом краю.

Не отмечен среди павших

В том отчаянном бою.

На заре ещё живого,

Завалил землёй снаряд.

Из состава рядового

Исключил меня комбат.

Надо мной прошла пехота,

Танки грозные прошли,

Пронесла в санбат кого-то,

А меня вот не нашли.

Нет меня среди погибших,

Нет меня среди живых.

Так о нас, пропавших, пишут

В донесеньях фронтовых.

На листок, войной пропахший,

Слёз немало пролилось…

«Сын Ваш… без вести пропавший…»

Остальное всё слилось…

Мать-вдова, до самой смерти,

Вся надеждой извелась:

От сынка ждала конвертик,

Да, увы, не дождалась.

В том родном краю былинном,

Где любовь меня ждала,

Та заветная калина

Уж в который раз цвела.

Фронтовые километры

Утаили мой приют.

Надо мной чужие ветры

Не по нашему поют.

У подножья обелиска

Пламень вечного огня…

Окажись к нему я близко,

Вдруг согрел бы он меня.

 

НИКОЛАЙ ДМИТРИЕВ

 

* * *

В пятидесятых рождены,

Войны не знали мы, и всё же

В какой-то мере все мы тоже

Вернувшиеся с той войны.

 

Летела пуля, знала дело,

Летела много лет назад

Вот в этот день, вот в это тело,

Вот в это солнце, в этот сад.

 

С отцом я вместе выполз, выжил,

А то в каких бы жил мирах,

Когда бы снайпер батьку выждал

В чехословацких клеверах.

 

АНДРЕЙ ЧЕРНОВ

 

* * *

Из дворов, как будто из одежды,

Выросли. Ушли в конце концов,

Здесь уже не хвастают, как прежде,

Мальчики медалями отцов.

И уже родился тот, кто сладит

Классе в пятом, может быть, в шестом

С темой сочинения

«Мой прадед

Был фронтовиком».

 

ВАДИМ ШЕФНЕР

 

22 июня

Не танцуйте сегодня, не пойте.

В предвечерний задумчивый час

Молчаливо у окон постойте,

Вспомяните погибших за нас.

 

Там, в толпе, средь любимых, влюблённых,

Средь весёлых и крепких ребят,

Чьи-то тени в пилотках зелёных

На окраины молча спешат.

 

Им нельзя задержаться, остаться –

Их берёт этот день навсегда,

На путях сортировочных станций

Им разлуку трубят поезда.

 

Окликать их и звать их – напрасно,

Не промолвят ни слова в ответ,

Но с улыбкою грустной и ясной

Поглядите им пристально вслед.

 

ДМИТРИЙ СУХАРЕВ

 

* * *

Вспомните, ребята, поколение людей

В кепках довоенного покроя.

Нас они любили, за руку водили,

С ними мы скандалили порою.

 

И когда над ними грянул смертный гром,

Нам судьба иное начертала –

Нам, непризывному, нам, неприписному

Воинству окрестного квартала.

 

Сирые метели след позамели,

Все календари пооблетели,

Годы нашей жизни как составы пролетели,

Как же мы давно осиротелели.

 

Вспомните, ребята, вспомните, ребята, -

Разве это выразить словами,

Как они стояли у военкомата

С бритыми навечно головами.

 

Вспомним их сегодня всех до одного,

Вымостивших страшную дорогу.

Скоро, кроме нас, уже не будет никого,

Тех, кто слышал первую тревогу.

 

И когда над ними грянул смертный гром

Трубами районного оркестра,

Мы глотали звуки ярости и муки,

Чтоб хотя бы музыка воскресла.

Вспомните, ребята,

Вспомните, ребята, -

Это только мы видали с вами,

Как они шагали от военкомата

С бритыми навечно головами.

 

ПАВЕЛ БЕССОНОВ

 

* * *

Ещё бодрит нас звук

Блестящей меди

И алый шёлк знамён

Ласкает глаз,

Но время нас

Безжалостное метит,

Победы отблеск

Затеняя в нас.

За дымкой лет

Те годы испытаний

Не чётко,

Как не в фокусе, видны.

Владельцы мы

Уже забытых званий,

Наград несуществующей страны.

И запинаясь, и косноязыча,

В десятый или, может,

В сотый раз,

Мы о своём,

Запомненном, талдычим,

Не различая слушающих глаз.

Но в них давно

Восторженности нету –

Сочувствия и скуки холодок.

А было время, целая планета

Внимала грому кирзовых сапог.

И вождь усатый, в маршальском мундире,

В улыбке щуря звероватый взгляд,

Решал, какой порядок будет в мире,

Политый кровью множества солдат.

Они лежат

От Волги и до Шпрее,

Кто под землёй, а кто под зыбью вод,

Навеки молодые,

Не старея,

Не требуя ни пенсии, ни льгот.

Они вдали

От наших дней спокойны,

До той победной, не дожив весны…

А на земле опять бушуют войны,

И в бой идут их внуки и сыны.

И кровь того же яростного цвета

Пропитывает почвы новый слой.

 

Жестокостью объятая планета

Не обретёт никак ещё покой.

Покой, покой…

Он даже и не снится

От горя поседевшим матерям.

Их сыновья, их мальчики, чьи лица

В гримасах боли и страданья там,

Где лишь команды жёсткие и стоны,

Разрывов грохот, грязные слова…

А мы от жизни держим оборону

Перебиваясь в ней едва-едва.

И в День Победы праздничные марши

Для нас всё глуше, всё слабей слышны.

А прошлое, прощаясь с нами, машет

Знамёнами исчезнувшей страны.

 

* * *

Мешает жизнь расчётам точным,

Но не надейся на «авось»! –

Подставит видимую прочность

И целость. С дырами насквозь.

Неся с собой поклажей лёгкой

Пустых мечтаний медный грош.

Не забывай, что в утлой лодке

Едва ль реку переплывёшь.

Плетя расчётов сложных сети,

Идя дорожкой хитрецов,

Скорей всего, в тенета эти

Сам попадёшь в конце концов.

 

* * *

Ещё не вставая, стараюсь я вспомнить,

Какими делами мне день свой заполнить.

И не о завтраке, не о бритье, ни о прочем,

Что утром положено, хочешь, не хочешь.

Совсем о другом – о работе, о встречах,

О книгах, о письмах – до самого вечера…

И не вспоминаю, что всё это кончится.

Уйду навсегда, хоть, конечно, не хочется!

И не возвращусь никогда за вещами я…

Но не пишу всё равно завещания.

 

ВЛАДИМИР СПЕКТОР

* * *

Из-под снега выглянет асфальт –

Как лицо из-под белил.

Главного ещё я не сказал.

Хоть и много, вроде, говорил.

 

Всё старо, как прошлогодний снег.

Да и нынешний уже не нов.

Хоть и близким кажется успех –

Дотянуться не хватает слов.

 

Поищу их в письмах фронтовых.

Там про снег и про войну.

В лица дядей вечно молодых

Сквозь их строки загляну.

 

Снег в тех письмах – тоже молодой,

Лучшие слова – одни на всех.

Время между мною и войной –

Утрамбовано, как снег.

  

ДЕТСТВО

Дед шил шапки

И пел песни.

А я сидел на столе

И ел картошку.

Пахло кожей

И тёплым мехом.

А на стене

Висела карта мира.

И два портрета

Висели рядом.

А на них –

Два моих дяди,

Одеты в солдатскую форму,

Чему-то задорно смеялись…

 

Давно дед сшил

Последнюю шапку.

Давно дед спел последнюю песню.

А со своих портретов

Смеются геройски дяди…

Смеются

Из моего детства.

 

* * *

Везли жидовскую девчушку на расстрел.

Катилась бричка сквозь войну и лето.

У полицаев было много важных дел,

И среди них – не пыльное, вот это.

 

А девочку пугал задиристый сквозняк,

Покачивалась в такт езде двустволка.

Она всё спрашивала: «Это больно? Как?»

В ответ смеялся полицай: «Недолго!»

 

Недолгой оказалась память. А беда –

Живучей, как живуче всё плохое.

Ведут нас всех опять. Зачем, куда?

И негодяи снова, как герои…

  *   *  *
Ах, как им нужен пулемёт,
Бегущим, стонущим, полураздетым…
Смеясь, их лупят бывшие соседи,
Кто палкой, кто хлыстом, а кто – с носка.
Уже дорога их недалека.
Ещё удар – и небо ждёт…
 
Ах, как им нужен пулемёт,
Стоящим над обрывом и над яром,
Где смерть – уже единственный подарок,
Где не спасает мамина рука,
Где лишь чужая ненависть близка.
И только небо молча ждёт…
 
Ах, как им нужен пулемёт,
Который бьёт, патронов не жалея,
Прикрыв собой всех, русских, и евреев,
Убитых и замученных, когда,
От крови стала мертвою вода,
Что вновь течёт. И небо ждёт.
 
Но не поможет пулемёт,
Когда уже и память убивают…
А это я на кладбище в трамвае
Приехал. И душа моя болит.
Родня моя - Иосиф и Давид,
Они все там, где небо ждёт.
 
Их не достанет пулемёт,
Который в сердце слышен днём и ночью.
Который память разрывает в клочья…
Героями заходят в города
Те, кто стрелял и убивал тогда…
И вновь чего-то небо ждёт.

*  *  *
Не так уж много лет прошло – 
И вот забыты печи.
Из пепла возродилось зло,
А пепел – человечий...
 
Отец, ты где на небесах,
В раю? А, может, в гетто?
Я знаю, что такое страх,
Здесь, на Земле, не где-то...
 
 *  *  *
Май. На площади Героев
Блеск погон и блеск наград.
Старики солдатским строем, 
Словно юноши стоят.
 
Тишина на белом свете,
Хоть в глазах - ещё война…
А с балконов смотрят дети
И считают ордена.

С каждым годом - марш короче,
И пронзительнее взгляд...
Но не может и не хочет
Память отменять парад.

*   *   *
Запах «Красной Москвы» - 
                    середина двадцатого века.
Время – «после войны». 
                    Время движется только вперёд.
На углу возле рынка – 
                    С весёлым баяном калека.
Он танцует без ног,
                    он без голоса песни поёт…
Это – в памяти всё у меня,
                    У всего поколенья.
Мы друг друга в толпе
                    Мимоходом легко узнаём.
По глазам, в коих время
                    мелькает незваною тенью
И по запаху «Красной Москвы»
                    В подсознанье своём…
  

        *   *   *
                             Ну, что с того, что я там был…
                                 Юрий Левитанский
 
Ну, что с того, что не был там, 
Где часть моей родни осталась.
Я вовсе «не давлю на жалость»…
Что жалость - звёздам и крестам
 
На тех могилах, где война
В обнимку с бывшими живыми,
Где время растворяет имя,
Хоть, кажется, ещё видна
 
Тень правды, что пока жива
(А кто-то думал, что убита),
Но память крови и гранита 
Всегда надежней, чем слова.
 
Ну, что с того, что не был там,
Во мне их боль, надежды, даты…
Назло врагам там – сорок пятый!
Забрать хотите? Не отдам.