Вера Кузьмина

...а закат за окном нехорош: глянцевит и багров,
Может, Бог приболел: ты попробуй, за всем пригляди-ка...
Ночь густеет, и тени выходят их черных углов:
Баба Маня, и прадед Григорий, и Валька Брусника.
Вон и дядька-тюремщик с чекушкой в кармане пальто,
Кепка набок: он так выходил из пивной на базаре.
"Напиши про меня - восемь лет отсидел ни за что,
Я его не толкал - все дрались, на меня показали".
Рядом Маня, сестра - ох, собачились ночи и дни,
Нынче рядом лежат - Голошейкины были, да нету -
Говорит: " Напиши про меня. Напиши, сохрани,
Как я в Доме культуры в кино продавала билеты,
Как я ночью домой эту выручку в сумке несла,
И как два гастролера ее у меня отобрали,
И как вор с Барабы через сутки - такие дела -
Мне ее возвернул: "На, держи-ко, соседушка-краля".
Разделяется наша страна на ментов и людей,
Ну а люди, пожалуй, еще - на воров и солдатов...
Из-за шторы выходят Настена и старый Фаддей:
"Напиши-ко про нас - на сыночков мы были богаты,
Напиши, как соседский мальчонка, вожатый Витек,
Нам четыре звезды рисовал на осевших воротах,
Как шептала Настена: "Вон эту побольше чуток -
Гриша в батю пошел, самый долгий в пятнадцатой роте".
Ах, дегтярная ночь..."напиши, про меня напиши...
Про меня не забудь...напиши...неужели не будет..."
Я всего лишь кувшин, рыжеватый скуластый кувшин
Для шинелей, платков, пиджаков, поколений и судеб.
И когда опустеет вместительный глиняный схрон,
Запоет в горловине уральский пронырливый ветер,
Опустевший кувшин приподнимет угрюмый Харон
И швырнет, размахнувшись, как раз в середину Исети.
Надо мной поплывут революции, войны, века,
Сказы, четки, динарии, книги, ворота, погосты,
Паруса и квитанции, яблоки, мхи...а пока
На меня из углов наступают полночные гости.
За окном тополя на ветру наклонились назад -
Захлебнулись, наверно, ночной просмоленною жижей...
Ты помедли, Харон. Слишком многое нужно сказать.
"Напиши про меня...напиши...напиши, напиши же..."